Вячеслав Ганелин. Импровизация на тему жизни

Полина Лимперт MIGnews.com

Вы можете совсем не любить джаз, но и в этом случае имя Вячеслава Ганелина, невзначай всплывшее в разговоре – как джазовая импровизация, – покажется вам смутно знакомым. Начнете думать откуда – и вспомните, может быть, хотя бы один из нескольких десятков фильмов, к которым он написал музыку. Или припомните знаменитое джазовое трио ГТЧ – Ганелин – Тарасов – Чекасин. Они были визитной карточкой СССР за границей, куда ездили на гастроли и на фестивали – мол, "у нас и такое есть". Даже сейчас, спустя 17 лет после распада трио и отъезда Ганелина на постоянное место жительства в Израиль, продолжают выходить диски с их записями.

Вячеслав Ганелин – один из выдающихся композиторов и джазовых исполнителей нашего времени. В этом году ему исполняется 60 лет.

У вас давние дружеские связи с миром кино. Отрадно, что и в Израиле эти отношения не прервались – например, недавно вы закончили работу над фильмом "Арье", который имеет все шансы на успех не только в нашей стране…

Это не первая моя работа в российско-израильском кинопроизводстве. В 1988 году я написал музыку к фильму "Мать Иисуса", были и другие картины – более десяти.

А вообще я написал музыку к шестидесяти фильмам. По специальности я композитор, работал в русском драмтеатре и писать для кино начал очень молодым. Много работал с режиссером Константином Худяковым, написал музыку почти ко всем его картинам, включая последнюю – "Чужая женщина, чужой мужчина". А до этого были "Успех" с Леонидом Филатовым, "Парад планет".

Из известных израильских фильмов можно назвать фильм "Дистанция", который получил несколько премий, – очень интимный, очень личный. Еще был биографический фильм о Бен-Йегуде – "Человек, который любил иврит"…

Работая над фильмом "Арье", я впервые встретился с таким молодым режиссером, у которого уже новые, совершенно иные творческие приемы. Мы с Романом Качановым писали музыку практически вдвоем. Рома сидел возле меня и ловил каждый звук. Я выбирал – и он выбирал. Обычно как бывает: композитор пишет, приносит, режиссеру нравится или не нравится, если не нравится – композитор переписывает… Таким образом идет отбор. А для Качанова было очень важно участвовать в процессе. Он приходил ко мне, и мы по семь часов сидели в монтажной. Сначала мне было психологически тяжело. Я ведь уже не молодой человек, у меня есть свои устои, свои приемы работы, свои взгляды. Здесь же нужно было искать какое-то единение, и я понял, что должен услышать фильм его слухом, чтобы ему это понравилось. Вроде бы это получилось.

"Человек не виноват, что родился гением". Это вы сказали?

Да, и продолжаю это говорить своим студентам. Каждый человек мечтает что-то сделать, особенно если это человек творческий. Выучиться "на гения" невозможно, потому что гений суммирует то, что до него было сделано массой других людей. Гений видит мир по-другому, и это дано ему Богом.

Ну что за постановка вопроса: "Не виноват…". А, может быть, он счастлив, что родился гением?

Нет, мы не можем определить состояние человека – счастлив он или мучается оттого, что не все хотят увидеть мир по-другому – его зрением. У гения есть определенное желание доказать, что вот это можно увидеть еще и по-другому. А мир глух к нему, по крайней мере какое-то время. А потом оказывается, что это гениально. Даже не гениальное (даже это слово какое-то опасное), но просто – новое, неожиданное.

Как вы считаете, талант дается человеку как дар – или как наказание?

Я не думаю, что талант – это наказание. В любом случае, это – дар. Талант – это мир, в который иногда трудно зайти. Талант – это потребность что-то сделать, что-то высказать. У талантливого человека внутри словно что-то кипит, и он должен выразить это. Талант – это другой мир, это неважно, ты талантлив меньше или больше, это потребность, это – как болезнь. Вот иногда мои ученики говорят: " Может, не стоит мне заниматься, я не стану известным…" А я отвечаю: " Ты для чего играешь, для известности или для удовольствия?" Есть такая притча: в Одесской консерватории у одного профессора по фортепиано висел плакат с надписью: "Если можешь не играть – не играй!" Это очень верно, я считаю.

Ну, родиться гением можно. Но еще большое влияние оказывает среда. Одно дело, когда ты родился в семье музыкантов, дома стоит инструмент и прочее. А вас, родившегося в семье, где к музыке никто отношения не имел, что подвигло сесть за рояль?

Меня подвигла мама. Как любая еврейская мама, она хотела, чтобы ее дети хоть немножечко занимались музыкой. Моя сестра занималась музыкой. Моя мама не была музыкантшей, она была фельдшером, но она любила музыку. Папа пришел с войны, привез трофейный аккордеон, я потихоньку нажимал клавиши, подбирал мелодии. Но особенно учиться мне не хотелось, я даже старался как-то увильнуть. Хотелось все время сидеть и мечтать, импровизировать, а не заучивать гаммы – мне это было просто скучно. Может быть, если бы меня заставляли, я стал бы классическим пианистом. Но тяга к композиции перевесила… Каждый человек имеет некий потенциал, просто нужно дать ему время раскрыться.

Может, именно желание импровизировать привело вас к джазу?

Импровизация существовала всегда, известнейшими импровизаторами были и Бах, и Бетховен, и другие. И до них любой композитор, писавший концерт для фортепиано или скрипки, оставлял место импровизации в партии соло. Так что не каждая импровизация – джаз.

Как уживался джаз с советской идеологией в вашем случае?

Мы все прекрасно помним, как джаз запрещали, за увлечение им осуждали, критиковали. Запрещение джаза было чисто идеологическое, он считался музыкой западной, американской. Ну, а общеизвестно, что запретный плод сладок. К тому же влияние времени, какая-то ритмичность, свобода игры в этих ритмических структурах – в этом была потребность для молодых людей. И никакие препятствия и запреты не могли повлиять на интерес к новому стилю и увлечение им.

Вас ругало руководство?

Ругали, конечно. Особенно в музыкальном училище, где мы играли на вечерах. Хотя какой это был джаз? Без нормальной информации как мы могли понимать его? Это было просто интуитивное восприятие. Был такой чешский оркестр Карела Лаха, они играли такой инструментальный биг-бенд. Нам казалось, что вот это идеал джаза. А когда мы услышали американцев, родоначальников джаза, то быстро поняли: вот это интересней. Эта музыка более экспрессивная. А потом противники джаза стали очень большими его поклонниками…

Согласны ли вы с широко распространенным мнением, что джаз – это искусство для избранных?

Это не так. Главное – понимать суть музыки, а дальше уже дело в стиле. Необходимо желание понимать музыку любую вообще. И это проблема не только слушателей, но и музыкантов тоже. Поэтому я не обижаюсь, когда мне говорят: "Вот твоя музыка – сложная". Ничего она не сложная, она совершенно простая, и если вы понимаете музыку вообще, то и ее поймете, но не обязательно ее любить. Стиль – это дело душевной потребности.

А как вы относитесь к фильму " Мы из джаза"? Насколько точно он передает время и стиль?

Я думаю, что это больше "Мы из эстрады", чем " Мы из джаза", все как-то суетливо, шумно, полувесело, полугрустно.

Можно сказать, что вы были визитной карточкой советского джаза?

В какой-то мере – да. Проблема была в том, что нас ведь тоже не пускали никуда. Мы все время жили в Литве, потому что Литва была чуть более свободная республика, чем все остальные. Но заграница нас узнала, потому что мы много играли на фестивалях, нас часто приглашали, и нас стали потихоньку выпускать, сначала в Польшу, Чехословакию, Венгрию, ГДР. Потом решили попробовать все-таки выпустить нас на Запад, это была Финляндия. А потом еще дальше пустили, и мы побывали почти везде.

Пока вы жили в Вильнюсе и выступали, вам как-то мешало ваше еврейское происхождение?

Нет. Я прямого антисемитизма не чувствовал, даже на бытовом уровне. Может быть, только в детстве меня кто-то обзывал, но я тогда даже не понимал, что это такое.

Вы приехали в Израиль в 1987 году, чуть опередив большую алию. С чего для вас началась эта страна?

Многие недоумевали: как ты, такой знаменитый музыкант, оказался здесь? Я говорил, что я приехал отдыхать. Это серьезно, душой я отдыхаю только здесь.

Конечно, есть всякие проблемы: бытовые, государственные и прочие, но ты выходишь, видишь глаза людей – и хорошо становится на душе.

Я человек не активный и не пробивной – я человек фатальный. Я верю только в случай. Это плохо, я знаю, но это так. Не я веду, а меня. Если я приходил и что-то предлагал, то я всегда проигрывал. То же самое произошло и здесь. Я для себя абсолютно ничего не делаю. Я знаю, что это плохо, что это неправильно, что в современном мире приветствуется инициатива. Особенно израильтяне в этом сильны – в пробивании себя.

А как вы попали в Академию музыки?

Я ничего не делал для этого специально, все случайно. Когда я приехал, мне предложили сделать джазовое сольфеджио, я согласился.

Но вы играли здесь в джазовых клубах? Общаетесь с коллегами-джазистами?

Ни разу. Вы знаете, идти на концерт, который я уже знаю, – мне это неинтересно. Так, по случаю – да, специально – нет. Мне всегда хочется узнать что-то новое. А если играют в стиле какого-то известного музыканта мирового значения, так мне интересно послушать мировое значение, а не его отражение. В джазе есть одно преимущество – там ты можешь сказать свое слово, и это самое главное, и это задача. Слушать, как подражают другим, мне неинтересно.

Как вы считаете, в Израиле джаз есть?

Я думаю, что, в общем-то, есть. Только он еще очень молодой. В Израиле много джазистов, которые играют с известными американскими музыкантами. Мне очень понравилось, как один музыкант, отвечая на вопрос, какой джаз лучше, ответил, что нет джаза американского, русского или какого-то еще. Есть джаз Эллингтона, Армстронга, Гудмена.

Как возникает ваша музыка? Чтобы сочинять музыку, вам нужна тишина?

Нет, наоборот. Мне тишина мешает. Настроиться писать можно, если тебе заказали музыку. Самое удобное – писать заказную музыку, потому что у тебя появляется стимул кому-то что-то доказать. Самому себе доказывать тяжело.

Ваша дочка тоже избрала музыкальную карьеру?

Она хотела поначалу, причем это было неожиданным для нас с женой. Она неплохо поет, поступила в Академию, училась. А потом сказала, что ей очень тяжело – между вокалистами всегда напряженная борьба. Теперь воспитывает собственную дочку, ей четыре с половиной года.

Правда, что внуков любят больше, чем детей?

Так и есть. Она – прелесть, большая фантазерка. Не знаю, кем она будет, но сейчас она настоящая актриса, все время выдумывает какие-то роли себе и окружающим, и все это с большим юмором, потому что она понимает – это игра.

Творческие люди – народ суеверный. Верите ли вы в приметы? Есть ли у вас свои "фирменные приметы"?

Трудно сказать, чтобы какая-то примета была постоянной. Нет, такой постоянной приметы у меня нет. Иногда, может быть, в одежде, – прошел удачно концерт в этой рубашке, значит, и на следующий надо надеть именно ее.

Как вы отдыхаете?

Я не умею нормально отдыхать. Так отдыхать, чтоб расслабиться, рыбку половить, на лыжах покататься… Я могу пойти за компанию, но сам инициативу не проявлю. Поэтому нет у меня конкретного занятия для отдыха. Люблю читать, когда у меня есть время, только мне почему-то всегда кажется, что его у меня мало, что я что-то не сделал или не успеваю сделать. А во второй половине жизни времени все меньше и меньше.

Так что для меня лучший отдых – это смена деятельности. Написал музыку к фильму – переключаюсь на камерную музыку, закончил писать симфонию – вдруг пишется песня… Так отдыхать намного лучше. Это и есть мой отдых.

04.10.2004 13-10