Кама Гинкас. Терпение и вера в себя

Майя Прицкер NRS.com

Режиссер Кама Гинкас приехал в Нью-Йорк, чтобы показать здесь свой ныне знаменитый, объехавший 12 стран мира спектакль "К.И.". Года полтора назад немногие счастливцы (и я в их числе) видели его в Фишер-центре Бард-колледжа. Но теперь жителям Нью-Йорка не надо ехать ни в Аннандейл-на-Хадсоне, ни в Нью-Хейвен (там показывали другую постановку Гинкаса – "Скрипка Ротшильда"), ни в Кембридж, штат Массачусетс, где в Американском репертуарном театре шла его "Дама с собачкой". В самом центре Манхэттена, на 37 улице, между 7 и 8 авеню (кстати, в том же квартале, где помещается редакция "Нового русского слова"), в маленьком зальчике на 65 мест, Оксана Мысина и трое детей, отобранных здесь, в Америке, играют "К.И", один из лучших спектаклей Гинкаса.

Этот спектакль всегда играется в нетрадиционных помещениях. Я бы сказал, в антитеатральных. Он вообще довольно специфический. Во всех странах мира, куда мы ездили с "К.И", мы всегда искали совершенно не приспособленное для театра помещение, а потом подготавливали его к спектаклю так, чтобы спектакль производил именно то впечатление, которое он должен произвести. Те, кто придут на него, будут удивлены многим: пространством, местом...

Наверное, надо пояснить, что "К.И." – это Катерина Ивановна Мармеладова, история которой "вынута" из романа Достоевского "Преступление и наказание". История, которая сама по себе может составить отдельный роман. Главную роль в спектакле исполняет актриса Оксана Мысина, актриса, в игре которой много трагизма, но много и юмора, и эксцентрики. Расскажите о ней. Как вы нашли ее?

Историю Катерины Ивановны (спектакль полностью называется "К.И. по "Преступлению"") я хотел сделать очень давно. Спектаклю в эти дни исполняется уже десять лет, а задумал я его еще 14 годами раньше. Пьесу я заказал своему сыну, который тогда занимался писательством, создав в очень юном возрасте, в 21 год, пьесу "Лысый брюнет", которая впоследствии стала очень популярной и шла в Москве с огромным успехом; в ней был занят знаменитый рок-музыкант Петр Мамонов.
Сначала я репетировал "К.И." с совсем другими актрисами. Первой была Марина Неелова. Спектакль был уже наполовину сделан, но поскольку Неелова – жена дипломата, она уехала со своим мужем-дипломатом в Париж, и наша работа прервалась. Потом я репетировал еще с рядом замечательных актрис, но по разным причинам что-то не складывалось. И вдруг – звонок от моей приятельницы Маши Седых, она прекрасный театральный критик, я очень ей доверяю. Она сказала мне, что есть замечательная актриса, которую только что выгнали из Театра на Спартаковской. Я попросил ее передать актрисе, чтобы та позвонила. Актриса, плача в трубку, говорила: "Вот, меня выгнали, может быть, вы со мной что-нибудь поставите?" Мне было все равно, выгнали или не выгнали, и я ей сказал: "Приходите, у меня есть материал". Она пришла. Оказалось, что она не похожа ни на Марину Неелову, ни на других актрис, работавших над спектаклем: тощая, высокая, странная, очень своеобразная. Мы прорепетировали четыре часа, ни о чем не договорившись и ничего не решив. Мы репетировали еще четыре месяца, пока не выпустили спектакль.

И Оксана Мысина стала знаменитой.

Да, она стала сниматься в кино, играла разные роли в разных театрах, у разных режиссеров, в том числе и очень известных. И продолжает так работать и сейчас. У нее даже есть своя театральная группа, где она проявляет себя как режиссер, сделала уже два спектакля. Мало того, она организовала рок-ансамбль под названием "Окси-рок" и выпустила очень привлекательный диск. Она чрезвычайно талантливый человек, разнообразно одаренный. Но в чем она стабильна – это в спектакле "К.И.", в который она неизменно возвращается.

Что нужно для того, чтобы вы остановили свой взгляд на актере?

В первую очередь, это должна быть яркая индивидуальность. Когда-то я приволок из Ленинграда в Москву ныне знаменитого актера Виктора Гвоздицкого, я пригласил во МХАТ Елену Майорову... Мне интересно работать с актером, если он обладает интересной индивидуальностью и когда в нем есть сильная жажда работать. Мне очень важно у артиста наличие чувства юмора, эксцентричность, "подвижность" и максимальная глубина. Я думаю, эти качества ценят все режиссеры.

В прошлом году, накануне премьеры "Скрипки Ротшильда" я говорила с Игорем Ясуловичем, который замечательно сыграл Ротшильда, и я помню его слова: когда работаешь с Гинкасом, попадаешь в совершенно другое измерение, это уже не театр, а разговор о жизни. Может быть, потому, что ваш театр – это всегда разговор о жизни, вы все время работаете с серьезной русской классикой. Ведь у вас по Достоевскому не только "К.И."?

У меня по Достоевскому шесть спектаклей. Когда я сделал последний спектакль по Достоевскому, не помню уже, какой, я решил, что это все, что я отравлен Достоевским. Он мучает, отнимает много сил и энергии, немножко ломает. 15 лет я ставил Достоевского и очень устал. И решил, что пора прекратить. И буквально на следующий день я получил заказ на постановку оперы по Достоевскому.

Что за опера?

Она была заказана замечательному композитору из Екатеринбурга Владимиру Кобекину для Локумского фестиваля, в Германии. Сюжет "Идиота", но участников только трое: Мышкин, Рогожин и Настасья Филипповна. Собрали потрясающих певцов, молодых красавцев от 21 до 26 лет. Мышкина пел уникальный певец – мужское сопрано. Удивительной красоты мальчик с красивейшим, чистым голосом. Все они сейчас знаменитые певцы, лауреаты бетховенских, баховских и всяких других премий.

Как вам работалось с оперными певцами?

Если артист талантливый и хочет работать, никаких проблем нет. Я драматический режиссер, и когда оперные певцы работали со мной, они делали все, что я им говорил. А ведь это непросто, когда приходится петь, да еще сложную музыку. Но они все делали с удовольствием. Я не работал в Большом и Мариинском театрах, с примадоннами не встречался. Возможно, с ними были бы какие-то проблемы.

После Достоевского наступил период Чехова. Впрочем, Чехов тоже присутствовал в вашем творчестве всегда. А нынешним летом в Нью-Йорке в Manhattan Theater Club мы увидим вашу трилогию по Чехову, которую вы парадоксально назвали "Жизнь прекрасна".

Я имел в виду, что жизнь прекрасна, но по Чехову. Как бы через запятую.

Вы не хотите абсолютных утверждений и сваливаете все на Чехова?

Нет, я не сваливаю все на Чехова. Чехов утверждает, что жизнь, конечно, прекрасна, несмотря на то, что она ужасна. Надо быть абсолютно бесчувственным, чтобы не понимать, что жизнь – это гигантское испытание для каждого нормального человека. Чехов пишет о том, до какой степени человек способен преодолеть и выдержать эти испытания, до какой степени он остается живым человеком, способным исполнять свой человеческий долг, пока живет. Чехов констатирует, что, к сожалению, люди, как правило, не умеют жить, что они существуют, а не живут, не ощущают себя индивидуальностями, не берут от жизни всего того, что она дарует: и любовь, и испытания, и впечатления, и катастрофы. Все это вместе – жизнь. И она прекрасна.

Даже жизнь героя "Скрипки Ротшильда" гробовщика Якова, которого замечательно играет в этом спектакле Валерий Баринов.

Он, между прочим, получил за эту роль премию Станиславского.

Неудивительно. Это очень сложная роль, и он ее играет очень мощно.

"Скрипка Ротшильда" – ужасающий по жесткости и трезвости рассказ – о человеке, который не заметил, как прошла жизнь. Он не помнил даже, что у него был ребенок, который умер, он не помнил о своей жене, которая была для него как мебель или таракан, не помнил песен, которые они пели. Возможно, что у них если и не было любви, то была привязанность друг к другу. Но он ничего не помнит! Он помнит только о своих повседневных заботах. Вот парадоксальный чеховский ход: Яков гробовщик, но люди почему-то не мрут – они не внимательны к его бизнесу, и он этим очень недоволен. Он обижен на мир, обижен на Бога. Вот такой странный, смешной, но ужасный человек. Он постоянно избивает своего соседа по оркестру, еврея Ротшильда только за то, что тот слишком печально играет. А когда гробовщик стал умирать сам, кому он подарил свою скрипку? Именно этому ненавистному еврею. Он понял, что только еврей и сможет спеть о его жизни и оплакать ее. Чехов написал примерно сотню гениальных рассказов, из них пять или шесть – супергениальные. "Скрипка Ротшильда" – один из них.

Было очень обидно, когда в "Нью-Йорк таймс" критик написал, что "Скрипка Ротшильда" – об антисемитизме. И всё!

Этот гениальный и парадоксальный рассказ об очень многом, в том числе и об антисемитизме – из-за каких нелепостей он возникает и на каком абсурде он держится. Там есть эта тема, поскольку она всегда присутствовала в русской жизни. Для простого русского гробовщика, каковым является Яков, печально играющий на скрипке еврей крайне неприятен – от него воняет чесноком, он говорит на чудовищном русском языке, носит кипу, которую не снимает даже входя в дом. Он все время грустный, печальный, понурый и хилый. Он не такой, каким должен быть человек с точки зрения гробовщика. Яков его совершенно не понимает, поэтому и ненавидит. И весь этот абсурд меняется в течение одной минуты – когда гробовщик дарит свою душу именно еврею Ротшильду.

Я уверена, что в ряд супергениальных рассказов Чехова входит для вас и "Дама с собачкой".

Конечно. Рассказ "Дама с собачкой" настолько популярен, что даже несколько опошлен. Всем кажется, что они его знают. Но помнят его прежде всего по фильму Хейфеца, по Ие Савиной, которая замечательно сыграла роль Анны Сергеевны.

Но фильм – давний, это был другой мир, другое видение.

А Чехов настолько глубок и многослоен, что найти там можно очень много. "Дама с собачкой" – наиболее опасный его рассказ, поскольку людям легко может показаться, что они его знают и понимают. А на самом деле его почти никто не знает, так же, как и другой супергениальный рассказ – "Черный монах". Некоторые считают, что "Черный монах" рассказ не совсем чеховский, поскольку в нем якобы существует не свойственная Чехову мистика. Но она там дана скорее с юмором, чем всерьез. Вот эти три рассказа, которые я считаю совершенными, составляют мою трилогию "Жизнь прекрасна".

Вы ставили "Даму с собачкой" в разных театрах мира с местными актерами. Довольны ли вы спектаклем в американском варианте?

Я очень боялся американских артистов, я их не знал. Американские театральные спектакли я видел и, честно говоря, очень опасался. Американские артисты достаточно техничны, но ведь это Чехов, русский театр. Здесь надо вкладывать себя, а не только свое умение. Я понимаю, американские артисты так техничны потому, что они вынуждены играть спектакль ежедневно и по выходным, утром и вечером.

В спектакле "Дама с собачкой" Гуров не сходит с площадки в течение двух часов. В определенном смысле это моноспектакль, где главный герой несет гигантскую внутреннюю нагрузку. Естественно, что если артист играет каждый день драматическую роль, то уже на шестом или седьмом спектакле он не в состоянии "вытаскивать" свою душу. Поэтому я и побаивался. Но мне очень повезло.

Я знаю, что вы долго искали актеров.

Я дважды приезжал в Нью-Йорк проводить кастинги. Я просмотрел человек, наверное, сорок. И встретил грандиозного, фантастического Гурова – Стивена Пелинского. Когда спектакль увидели такие крупные российские специалисты как актриса Алла Покровская и театровед Анатолий Смелянский, они были потрясены. Они сказали, что в России нет такого уровня артистов этого возраста такого уровня. Действительно, фантастические артисты! Анну Сергеевну играла потрясающая молодая артистка Элизабет Уотерстон – дочь знаменитого телевизионного комментатора. По существу это ее первая большая роль. Она неопытна, но настолько искренна и трепетна, что какие-то ее неумения не имели серьезного значения. Я был чрезвычайно доволен актерами. Другое дело, что американская публика, которая смотрела "Даму с собачкой", не без труда воспринимала театральный язык этого спектакля. Он не прямой. Он, я бы сказал, эксцентрический, там много театральных шуток.

А они хотели, чтобы им показали спектакль про любовь.

Да, совершенно верно. Публика иногда недоумевала: почему, с одной стороны, трагедия, а с другой – смех? Тем не менее, спектакль был тридцать раз сыгран в Кембридже и сразу после этого куплен Миннеаполисом, известным театром Гатри, где мы играли его еще месяц.

С этим, кстати, связана трогательная история. В Москве, после спектакля "Черный монах" ко мне подошли какие-то дамы и сказали: "А мы только что видели "Даму с собачкой" в Миннеаполисе". Они посмотрели "Даму с собачкой" в Миннеаполисе, потом приехали на несколько дней в Москву и тут же пошли на "Черного монаха" и еще купили билеты на "Скрипку Ротшильда". Это говорит о том, что русский театральный зритель – это что-то совсем особое. Он не то что преданный театру человек, он – проданный театру. Прилететь из Миннеаполиса в Москву и побежать на следующий день смотреть спектакль... Кто еще на такое способен?

Когда мы выступали в Нью-Хейвене, то по субботам и воскресеньям в театр приезжали из разных городов русскоговорящие американцы. Дневной спектакль предполагает встречу со зрителем, и после спектакля 700 зрителей осталось для разговоров. Я был потрясен. Мне показалось, что я встретился с той замечательнейшей театральной публикой, какая была в России в 80-е годы. Это были сливки общества, самая тонкая, интеллигентная, образованная и духовная прослойка.

За последнее десятилетие публика в России несколько изменилась. Ведь Россия гонится за Америкой и принимает без разбора все, что стоит денег. Раз стоит денег – значит, это хорошо. Концертный или пищевой продукт могут быть отвратительными, но очень красиво упакованными. И люди покупаются на красивую упаковку.

В советское, как и в дореволюционное время, публика обожала театр, потому что при всей российской несвободе театр заменял и политическую трибуну, и запрещенную церковь, и совесть. Через персонажа можно было услышать правду, через сценические намеки можно было услышать правду о себе. Можно было хохотать вместе с соседом на ту же самую запретную тему и аплодировать скрытому смыслу. Тысячный зал аплодировал и уходил из театра с чувством единства. Каждый знал, что он не одинок в своей ненависти к советской действительности и своем неприятии ее.

А во всем остальном мире публика ходит в театр развлекаться или, в лучшем случае, культурно отдыхать. Вместо того, чтобы играть в карты или пойти на бейсбол, можно пойти в театр. Если легкое зрелище – хорошо, а если сложное – то зачем оно? И так целую неделю работали, теперь хочется отдохнуть.

Разумеется, и в Европе, и в Америке мы встречали публику, которая ходит на фестивали, – это особая публика, она идет в театр на духовную работу. Но русская публика сегодня потихонечку становится похожей на среднеамериканскую: неделю поработает, а в субботу и в воскресенье идет в театр, чтобы культурно отдохнуть. Такой публики, которая была в 60-е, 70-е, 80-е годы, становится в России все меньше и меньше. И это, как правило, очень бедная публика, а театр теперь дорогое развлечение.

Вот почему для меня было потрясением встретиться с публикой в Нью-Хейвене. Это были такие тонкие, интересные разговоры, не говоря уже о потрясающих встречах. Оказывается, в зале были люди, которые видели спектакль, поставленный мною 30 лет назад в Красноярске. Был человек, который принес программку нашего дипломного спектакля, который в свое время поставил Товстоногов. И он хранил эту программку десятилетиями, привез ее в Америку и принес на спектакль!

А как вам наши американские дети? Вы ведь, наверное, немало их просмотрели, выбирая исполнителей для "К.И"?

Вы знаете, это отдельные впечатление. Я действительно приезжал сюда познакомиться с американскими русскоязычными детьми, из которых надо было выбрать троих для "К.И.". И мне стало больно за Россию. Такие замечательные, воспитанные, красивые дети, умеющие играть на разных инструментах и петь, овладевшие языками, общительные, чудно одетые, живут не в России. И во мне взыграл русский патриотизм, казалось бы, мне не свойственный. Мне стало очень обидно, что лучшие дети покинули Россию. С другой стороны, я понимаю, что эти дети, которые столько всего успевают, имеют такие возможности именно потому, что они приехали сюда. Во всяком случае, мне было очень больно за Россию.

Ваш сын, Даниил, сделал очень талантливую инсценировку "К.И.", но, насколько я знаю, он больше не пишет, хотя обещал стать отличным драматургом.

После "К.И." он резко перестал писать, потому что обрел веру в Бога. Его ортодоксальная вера. Это никак не совместимо со светской жизнью, с театром, вообще со всеми делами, которые интересуют меня. Он уехал в Израиль, женился на такой же ортодоксальной девочке и живет по тем законам, по которым должен жить ортодоксальный еврей, посвящающий все свои силы и собственно всю свою жизнь постижению Торы. Этим он и живет последние 12-13 лет.

Может быть, в выборе вашего сына есть особый смысл, потому что вы родом из того места, где зародился хасидизм.

Когда сын уехал в Израиль и поселился в городе Хадера, то вдруг выяснил, что в этом небольшом городе Хадера есть улица имени моего прадедушки. Мой прадедушка в конце XIX – начале XX века занимался сбором денег для покупки земли в Палестине. Существует музей его памяти. И мой сын вернулся не только к Богу, но и на ту землю, которую купил мой прадедушка. Это фантастическое совпадение.

Раз уж речь зашла о семье, напомните, пожалуйста, не менее фантастическую историю вашей собственной жизни.

Я родился за шесть недель до начала второй мировой войны. Моя мама говорила: "Гитлер пришел в город Каунас, чтобы убить тебя, Кама". Он убил миллионы людей рядом со мною, но меня убить он не смог. Поэтому моя мама всегда говорила: "Ты живешь назло Гитлеру".

Это очень хорошее состояние – жить назло Гитлеру. Это дает право на неординарную судьбу.

Детей, спасшихся из Каунасского гетто и живущих назло Гитлеру, было еще несколько. Одна девочка, которую я знал с детства, стала знаменитой пианисткой, лауреатом конкурса им. Шопена. Сейчас она проживает в Швейцарии. Вторая девочка – скрипачка, тоже лауреат международных конкурсов. Где она сейчас, не знаю. Оказавшись как-то в городе Берлине, я встретил женщину, которая, как выяснилось, тоже спаслась из Каунасского гетто. Она – известный художник, выставлялась в Берлине, в Лондоне и других европейских городах. Так что четверо спасшихся от Гитлера детей почему-то все занимаются искусством и достаточно известны в мире. Тут что-то есть... Видимо, мы остались живы для того, чтобы боль, которую вытерпел наш народ в определенные годы, сохранить в памяти последующих поколений.

Можно предположить, что это спасение дало вам невероятную жизненную силу, потому что следующая часть вашей жизни, до того, как вы стали знаменитым театральным режиссером, была довольно сложной.

Да, конечно. Все помнят о том, какие препоны стояли перед творческим человеком в советское время. Поэтому я десятилетиями, как и моя жена, Генриетта Наумовна Яновская, и многие другие искренние и способные люди, был без работы. По существу, первую серьезную работу я получил в 40 лет. До 40 лет я почти ничего не мог поставить. Если ставил, то это запрещалось или выбрасывалось на помойку. Требовались силы, терпение, вера в себя. Генриетта Наумовна была такой же безработной, но как женщина она еще и беспокоилась о том, чтобы растить ребенка, кормить семью, и, чтобы мы могли выжить, брала заказы на вязание.

Сегодня, когда вы признаны во всем мире, вы имеете возможность не только "себя показать". Какая из стран вам сегодня наиболее интересна по своим театральным идеям?

Это очень широкий вопрос, коротко на него не ответишь. Театральные столицы меняются местами. Если лет 25-30 назад театральными центрами были Польша, Германия и Россия, то сейчас все изменилось. Польша свое лидерство потеряла, но, как ни странно, в последние 15-20 лет театральной столицей стала Литва. Каждый литовский режиссер – чрезвычайно интересная индивидуальность. Такие страны, как Франция, в прошлом очень театральная, а также Англия, сейчас интереса не представляют. В 50-е годы Лондон был театральной столицей, но в последние 15-20 лет это абсолютно пустое пространство. Правда, сейчас там что-то возникает. Вокруг Royal Court возникает современная драматургия, современные постановки. Но традиционная английская актерская школа очень мешает росту новому. Так же, как и французская театральная школа, тоже имеющая заскорузлые традиции.

Вы только что стали обладателем премии "Триумф". Почему-то казалось, что вы уже давно ее получили.

Но обижаться не приходится. Я в хорошей компании: потрясающая балерина Ульяна Лопаткина, Марлен Хуциев, художник Сергей Бархин, с которым у нас уже 15 лет как брак "на троих": он оформляет и мои спектакли, и спектакли Генриетты Яновской.

Я помню его восхитительное оформление к "Грозе". И мне очень интересно посмотреть, как он преобразит сцену Manhattan Theater Club, когда в нем в июне будут идти все три спектакля вашего чеховского цикла "Жизнь прекрасна". Кстати, сколько времени он продлится?

Ровно месяц. "Даму с собачкой" мы будем показывать неделю, "Черного монаха" – две недели, и неделю будем показывать "Скрипку Ротшильда". Все – в исполнении актеров из России и на русском языке.

20.01.2005 12-19