Неученье – свет

NRS.com

В США Вадим Зверев попал в 1989 году, когда ему было 13 лет и он только что закончил 7-й класс киевской средней школы. Уезжал вместе с мамой, и об отъезде особо не сожалел. Правда, по словам Зверева, он как раз начал встречаться с девушками, и было грустно с ними расставаться.

Детство, проведенное в Киеве, ничем особенным от многих его сверстников не отличалось. В школе, наряду с хорошими оценками, его дневник был "разрисован" красными чернилами по поводу плохого поведения. С раннего детства он занимался футболом и вольной борьбой. Мечтал попасть в "“Динамо-Киев", для чего записался в юношескую футбольную школу на киевском Республиканском стадионе. Приехав в Нью-Йорк, практически сразу пошел в школу. Правда, приняли его на один класс ниже того, который он закончил в Киеве.

– Как вам, не зная английского, удалось влиться в коллектив своего класса и учиться?

– До учебы дело доходило редко, да и коллектива как такового в американских школах не существует. В то время иммигрантов из Союза было не так уж много, и в моей школе "наших" всего парочка училась. Мы старались держаться вместе. Относились к нам как к чужакам, и часто после уроков приходилось отстаивать свои права с помощью кулаков. Я занимался вольной борьбой, позже – дзюдо. Это помогало постоять за себя.

– Что вы делали помимо посещения школы и секции?

– Я разносил утренние газеты по территории примерно двух кварталов. На карманные расходы мне хватало. Часто молодежь собиралась в Еврейском центре, там у нас была своеобразная “тусовка”. Потом, когда мы с родителями переехали в Нью-Джерси, стало совсем тоскливо без общения и друзей. В школе преподавали примерно то же, что я уже проходил в седьмом классе в Киеве. В общем, мне стало скучно учиться, и в десятом классе я бросил школу.

– Какие в тот момент у вас были мысли по поводу дальнейших жизненных перспектив?

– Когда я расставался со школой, то случайно познакомился с DJ Pushkin (Леша), который тогда только начинал выступать в ночных клубах в качестве ди-джея. Его музыка, как и клубное движение в целом, мне очень нравились. Но ночных клубов для "русских" и с "нашей" музыкой было очень мало. Мы вместе с Лешей решили совместить приятное с полезным и начали организовывать русские вечеринки в других клубах.

– В чем основная идея этих вечеринок, как все устроено с точки зрения бизнеса?

– Мы отличались от всех остальных клубов тем, что были мобильными – арендовали помещение в каком-нибудь клубе, причем часто меняли места. Кроме того, мы пытались каждый раз ввести в программу что-нибудь новое. Например, конкурсы красоты среди девушек, пришедших на вечер, выступления интересных русских групп или певцов, показы мод. Я занимался административными вопросами и "раскруткой" вечеринок. Мы искали помещения, договаривались об оплате с клубами, заказывали рекламные листовки и приглашения и распространяли их. За два года мы многому научились, и вместе с Лешей решили начать аналогичный бизнес во Флориде. Но там наши пути разошлись, так как он увлекся “технической” стороной, а я – деловой, бизнесом. Я стал партнером большого клуба в Майами, а Алексей уехал обратно в Нью-Йорк.

– Вы намеревались оставаться в клубном бизнесе и в дальнейшем?

– На тот момент мне стало интересно не столько “клубное” направление, сколько стратегическое управление компанией, неважно в какой сфере. После продажи клуба в Майами я вернулся в Нью-Йорк и познакомился с человеком, у которого была интересная и новая по тем временам идея. Она заключалась в популяризации пользования кредитными карточками в магазинах. Наша задача состояла в том, чтобы найти магазин, которому такие машинки нужны, и банк, который мог бы поставлять их нам по более низкой цене. Бизнес требовал минимальных первоначальных вложений – около полутора тысяч долларов. Мы очень быстро "выросли", и через год у нас работали тридцать человек. В один прекрасный день к нам поступило от одного из крупных банков предложение продать свой бизнес, и мы согласились.

– Не было обидно второй раз прощаться с бизнесом, в котором вы были партнером?

– Каждый раз, конечно, грустно расставаться с делом, которое вырастил сам, словно ребенка. Но я воспринимаю бизнес как кубик Рубика, который просто нужно правильно сложить. Когда он сложен, интерес к нему в определенной степени пропадает, хочется чего-то нового.

Звонок на флот

– Как получилось, что после нескольких лет в бизнесе вы попали в армию?

– После продажи компании я серьезно задумался над тем, что же делать дальше.

Я понимал, что располагаю очень узким диапазоном знаний, и захотелось существенно его расширить. Причем "в мировых масштабах". Дело в том, что, занимаясь кредитными машинками, я постоянно контактировал с банками и постепенно заинтересовался международными финансами и макроэкономикой. В эти сферы путь открыт человеку либо с большими деньгами, либо с хорошим образованием. У меня не было ни того, ни другого, поэтому я решил восполнить пробел в образовании, получить аттестат и поступить в бизнес-школу. Как вдруг раздается звонок от моего бывшего одноклассника по киевской школе. Он иммигрировал в США через два года после меня, жил в Сан-Франциско, и как раз гостил в Нью-Йорке. Когда мы встретились, он рассказал, что собирается в армию. На следующий день я пошел к ближайшему рекрутеру, который нарисовал много радужных перспектив, и записался на службу. Это было в 1999 году, через десять лет после моего приезда в США.

– Непонятно, почему вы, имея совершенно другие замыслы, вдруг приняли такое решение?

– У меня было сразу несколько аргументов в пользу армии. Во-первых, я жаждал приключений и путешествий, и жить в Бруклине мне порядком надоело. Во-вторых, считал, что служба даст возможность развить мои моральные качества. С материальной же точки зрения у военной службы имеется масса существенных преимуществ, включая бесплатную учебу. Во всем этом я увидел для себя некую новую перспективу, возможность роста.

– С чего именно начиналась ваша армейская жизнь?

– С дико орущего офицера, который принимал новобранцев и почему-то не любил, когда ему смотрят в глаза. Нас сразу, с головой, окунули в армейскую жизнь. “Учебка”, продолжавшаяся два долгих месяца, оказалась очень суровой школой. Нас пытались разобрать на кусочки, и слепить заново, уже военными. Подъем – в четыре утра, oтбой – в десять вечера. Каждый день тренировки, маршировки и учения. По воскресеньям разрешалось писать письма и читать Библию. Главное – выдержать эмоциональную нагрузку. Все остальное не так уж трудно...

– Какую вы выбрали военную специальность?

– Из всех альтернатив я выбрал медицинское направление. Моя специальность на флоте – полевой медик, Fleet Marine Force Corpsman. Основная задача – спасение раненых на поле боя. После “учебки” меня направили в Северную Каролину на специализацию в частях морской пехоты. Думаю, это самые сплоченные войска. Там нас учили стоять друг за друга, там ты чувствуешь, что работаешь в команде, что ты – часть единого организма. Обучение заняло около года, а потом я попал в Калифорнию, и именно там началась настоящая служба. Нас “выбрасывали” с заданиями в пустыне, в горах. Учили выживать в тяжелых условиях. Все оказалось очень интересным, и я полюбил свою работу.

– Что больше всего запомнилось вам в "доиракский" период?

– Очень сильное впечатление произвела поездка под Одессу, когда в Украине проводились масштабные совместные учения с НАТО. Приятно было после долгого перерыва побывать на родной земле... Правда, мы поехали всего на две недели, и попасть в родной Киев я не успел. И все-таки вечерами с тамошними офицерами мы разводили костры, пели старые хорошие песни, беседовали о жизни. После командировки в Украину я побывал еще в Исландии и Германии – по программам обмена опытом.

Иракское братство

– Когда вы узнали, что вас направляют в Ирак?

– Почти сразу после того, как у меня родился сын, то есть в конце 2002 года. Мы уехали в феврале 2003-го, за один месяц до начала войны.

– Разве вы не могли отказаться, тем более после рождения ребенка?

– Даже не знаю, я такой возможности вообще не искал. После трех лет службы я настолько слился со своим коллективом, что не мог не поехать.

– Вы сразу попали в Ирак?

– Нет. Все началось с палаточного лагеря в Кувейте, и войны тогда еще не было. Когда мы прилетели, нам прямо в аэропорту выдали оружие, краткие разговорники и Rules of Engagement – правила боя. Из автобуса, доставившего нас в палаточный лагерь, мы вышли на рассвете. Ничего не было видно – бушевала песчаная буря. И едва-едва виднелись белые палатки. Потом началось долгое ожидание войны, постоянные тренировки, воздушные и химические тревоги. Мы все понимали, что все вот-вот начнется.

– Как вы узнали о начале войны?

– Нас предупредили: будьте готовы выступить завтра в 4 часа утра. Когда мы перешли иракскую границу, то я не поверил своим глазам: там по сравнению с соседним Кувейтом была просто ужасающая нищета. Дома — ветхие лачуги, которые непонятно каким образом удерживались на земле. Даже в городах создавалось впечатление, будто время здесь просто остановилось лет так тридцать назад. Все какое-то неухоженное, заброшенное. Мы следовали за передовыми частями, и поначалу дыхания войны особенно и не чувствовали. Правда, в нашу сторону летели "Скады", грохотала ответнaя артиллерия, постоянно раздавались взрывы и автоматные очереди. Меня стали вызывать к травмированным в результате различных несчастных случаев, — с огнестрельными ранениями мне поначалу никто не встречался. Кроме того, я работал с частями армейской полиции, которые охраняли военные конвои. Участвовал в доставке продуктов и бензина в различные точки Ирака. Мы постоянно меняли дислокацию.

– Можете ли вспомнить самый драматический эпизод за время службы?

– Первый месяц мы практически постоянно были одеты в специальные костюмы химической защиты. Иногда во время тревоги приходилось по семь-восемь часов проводить в противогазе, и даже засыпать случалось в нем. Но страха как такового я не чувствовал, просто не было возможности расслабиться. Еще один драматический момент, связанный с работой, — когда я получил задание готовить тела американских солдат к отправке на родину. Я занимался их опознанием и составлением протокола. Это было моим делом, моей работой, на которой я не имею права ошибиться или поддаться эмоциям. Тогда я работал по 16-18 часов в сутки, и при этом по ночам еще и пытался учиться, — читал учебники, писал тесты. К концу службы в Ираке сдал все экзамены и получил диплом бакалавра.

– Собственно военные действия продолжались недолго. А какой вам показалась обстановка после них?

– Не верилось, что люди могут жить в доме, состоящем в лучшем случае из нескольких кирпичей. Вдоль дорог стояли дети и женщины, они просили пить и есть Мы всегда делились водой и продуктами. Все казалось мирным и относительно спокойным. Моя работа после окончания войны заключалась в координации, в регулировании расположения медицинских частей, в пересылке раненых на родину. Появилось и больше свободного времени: мы устраивали шахматные, карточные турниры. С военными из Великобритании играли в футбол, правда, они постоянно выигрывали у нас. Стали приезжать разные звезды из США, например, Арнольд Шварценеггер. Было приятно, что в Америке нас не забывают.

– Так вам и уезжать, наверное, не хотелось?

– Как говорится, хорошего понемногу. У меня рос сын, которого я, по сути, и в глаза не видел. Но отправку домой задерживали. Я должен был уехать в июле, а вернулся в США только в октябре 2003 года.

– Как изменила вашу жизнь служба в Ираке?

– Думаю, я научился лучше разбираться в людях. Стал понимать, кому можно доверять, а кому нет. Выработалась своеобразная гибкость, готовность к любым переменам в жизни. Я больше познал самого себя, узнал свои слабые и сильные стороны. Для человека очень важно понять себя.

– Где вы сейчас работаете?

– Занимаюсь исследованиями инвестиционных предпочтений в одном из старейших инвестиционных банков. А в сентябре уезжаю на двадцать месяцев учиться в Rochester University.

– А потом?

– Хочу работать в сфере международных финансов. Может быть, через несколько лет поеду в Россию и займусь там управлением инвестициями (решать куда, когда и почему лучше вложить деньги). Ближе к пенсионному возрасту хотелось бы войти в большую политику и стать первым русским губернатором.

– Зачем вам это?

– Я буду иметь больше возможностей для улучшения жизни людей. Мне также интересно попытаться сделать политику более чистой. Как говорится, с человеческим лицом.

– Считайте, что один голос у вас уже есть.

– Спасибо. Ваш голос – хорошее начало.

13.08.2004 15-38