Прощай, мир?

Шели Шрайман, "Окна"

Единственный в Израиле палестинский актер чувствует себя в последнее время не в своей тарелке, хотя большую часть своей жизни живет в центре Тель-Авива, где ему знаком каждый уголок...

Ашем Ясин не может отделаться от ощущения, что с момента убийства Рабина в Израиле начался «обратный отсчет» времени: он написал об этом политическую пьесу под названием «Прощай, мир», которая, по словам автора, направлена против израильских левых.

— Однажды я услышал выражение «удобный араб», и меня это покоробило, — говорит мне 44-летний Ашем Ясин. — Что значит «удобный араб»? Не имеющий своею мнения и готовый согласиться с чужим? В таком случае я неудобный араб, потому что всегда говорю то, что думаю.

Вот уже 23 года актер балансирует между двумя мирами: в то время, как вся его многочисленная родня находится в Рафиахе, он ведет одинокую холостяцкую жизнь в центре Тель-Авива, где оказался волею случая. Приехав навестить своею израильского друга, палестинец увидел рядом с его домом вывешенное на дереве объявление о наборе в театральную студию, решил испытать судьбу и был принят. Потом в Израиле и в жизни Ашема произошло еще много разных событий: первая интифада, вторая интифада, роли в театре, кино, на телевидении.

— Я постоянно задаю себе вопрос: «Что я здесь делаю?» — и всякий раз не нахожу ответа. Однажды я спросил о том же своего друга, израильского оператора, который хорошо знает меня и мои обстоятельства. И знаешь, что он мне ответил? «Ты, Ашем, мост между двумя народами. А мост топчут ногами все, кто по нему идет». Может, он прав и таково мое предназначение? Только мне приходится платить за это слишком дорогую цену.

...У него и в самом деле в Израиле достаточно нелегкая жизнь: единственный документ, позволяющий ему оставаться в стране, — специальное разрешение, которое следует каждые три месяца продлевать в министерстве внутренних дел (умножьте на 23 года); отсутствие медицинской страховки и права на работу — за исключением участия в фильмах и театральных постановках. Два года назад появилась еще одна проблема: с приходом ХАМАСа к власти актер потерял возможность видеться со своими близкими. (Ашем: «На контрольно-пропускном пункте израильские пограничники однозначно сказали мне: «В Газу ты проехать сможешь, а вернуться назад — уже нет».) Так что связь с родными приходится поддерживать только по телефону.

Когда-то его семья жила в арабской деревне, соседствовавшей с Кирьят-Малахи, но после Войны за независимость бежала в Рафиах, где, собственно, и прошло детство моего героя. Но оставим в стороне детство и воспоминания о том, как маленький палестинский мальчик прятался от солдат во время военных операций в Газе. Последние 23 года он живет в Тель-Авиве и, по его словам, успел внести немалый вклад в израильское искусство, и не только в израильское. Ашем сыграл в нескольких американских фильмах, которые снимались в нашей стране, и, кстати, успешно прошел пробы на участие в фильме "Мюнхен" Спилберга, да только к месту съемок прибыть не смог — по причине отсутствия израильского паспорта.

— Мне предложили добираться через Египет, но граница в то время часто закрывалась, и я не хотел рисковать, — объясняет Ашем. — К тому же руководство съемочной Группы, узнав о том, что с приездом палестинскою актера есть проблемы, не стало настаивать.

В Израиле Ашем более известен благодаря участию в телесериалах и повышенному вниманию к нему средств массовой информации (все-таки палестинский актер, а работает в Израиле).

— С журналистами я всегда предельно открыт и говорю то, что думаю, — продолжает мой собеседник. — А вот результат иной раз бывает неожиданный. Например, израильтяне предпочитают оставлять в печатном интервью или в эфире мои критические высказывания, причем нередко в ущерб содержанию, вырывая отдельные фразы из контекста. Когда мне задают вопрос:"Как твоя семья относится к тому, что ты столько лет живешь и работаешь в Израиле?", — я всякий раз предлагаю журналистам поехать в Рафиах и спросить об этом у моих близких. Казалось бы, чего проще, но взамен мне предлагают разные комбинации: например, «сделай запись беседы с семьей и привези сюда». И только известный американский журналист Боб Саймон, услышав мое предложение, назавтра был уже в Рафиахе и говорил не только с членами моей семьи, но и с соседями. Наверное, это и называется профессионализмом.

— Какие же ответы он получил на свои вопросы в Рафиахе?

— Когда Боб Саймон спросил моего брата, верующего мусульманина, как тот относится к тому, что я играю для евреев, а не для своих соплеменников, брат улыбнулся и сказал: «Я хочу, чтобы Ашем добился там успеха».

— Его мнение разделяют и другие?

— Что касается семьи, то да. Мои родные знают, что я не такой, как они, не способен жить привычным укладом - дом, жена, множество детей, и что меня интересуют совсем другие вещи - театр, кино, литература. А вот мой близкий друг, живущий в Рафиахе, в одном из телефонных разговоров заявил следующее: "Знаешь, Ашем, меня ужасно злит, что ты, такой талантливый парень, играешь для израильтян, а не для нас".

...Во время военной операции «Литой свинец» семья Ясин оставила свой дом, расположенный неподалеку от Филадельфийского коридора, где часто бомбили, и перебралась к родственникам в центр Рафиаха. Но сам дом, вопреки опасениям, почти не пострадал, только вылетели стекла из окон, когда неподалеку разорвался снаряд.

— Мои близкие, как и все, кто живет в Газе, испытывают большую нужду, — с горечью говорит Ашем. — Например, у пятилетнего сына сестры есть проблема с кровью. Во время телефонного разговора я посоветовал ей кормить малыша густым мясным бульоном. Знаешь, что она мне ответила? «Ашем, что с тобой? Ты витаешь в облаках! Какое мясо? У нас ничего нет. Нам не завозят продукты». Жителям Газы не позавидуешь. Они всего боятся - ХАМАСа, ФАТХа, израильтян и живут только этим страхом и ежедневными заботами — чем накормить детей, где достать лекарства?

— Почему в подзаголовке твоей пьесы есть слова "обратный отсчет"?

— В тот день, когда убили Рабина, я сидел на берегу моря и вдруг остро ощутил, что начался обратный отсчет и мирный процесс пошел назад.
Люди зажигали на площади свечи, плакали, говорили О мире, а проголосовали не за Переса, а за Биби Нетаниягу. А куда же подевались во время выборов все те, кто плакал на площади и собирался продолжить начатое Рабином? Была во всем этом какая-то неискренность... Мне кажется, Рабин, на памяти которого многие сейчас пытаются сделать бизнес, на самом деле верил в мир, как верю в него я, потому что у меня нет другого выбора — я ведь палестинец, араб из Рафиаха. Я больше не верю в искренность левых, мне кажется, ЧТО вся их борьба за мир — это просто поза. Либерман с его четкими и откровенными высказываниями мне гораздо понятнее, чем они.

- Как складывалась твоя жизнь в Израиле?

- Ты знаешь, а я не чувствую себя несчастным, как бы этого хотелось некоторым. В этом смысле я неудобный араб. Мне не скажешь, как простому арабскому рабочему на стройке: "На, Ашем, десять шекелей и скажи спасибо". За мой счет невозможно самореализоваться, хвастаясь: «Вчера я дал этому арабу напиться воды, я такой гуманный...» Я неглуп, неплохо выгляжу, занят своим любимым делом — искусством, у меня много друзей и среди израильтян, и среди «русских».
Чего я здесь только не прошел!.. Поначалу многие пытались взять на мне тремп: все-таки единственный палестинский актер, редкость, повод для раскрутки рекламы и привлечения зрителей. Мне предлагали роли террористов-самоубийц. Потом появился другой штамп — несчастный араб с лицом дебила, который занят тем, ЧТО моет посуду в ресторане и что-то там мямлит себе ПОД нос. Показывали, как нужно вести себя в роли араба, как произносить слова. Представь себе на минуточку, что я — режиссер, ты — актриса, и я начинаю объяснять тебе, как, по-моему мнению, обычно ведут себя «русские», как они произносят те или иные слова, какие у них манеры... Ты тут же скажешь мне: «Ашем! Алле! Что за бред ты несешь? Кто из нас родился и вырос в России — ты или я?» К чему я все это говорю? А к тому, что искусство — самый универсальный вид человеческой деятельности, оно может служить хорошей основой для диалога между разными людьми и народами. При одном условии: если это искусство правдивое, без малейшей фальши.

Ты знаешь, одно время здесь снималось очень много американских фильмов, в которых я играл роли арабов, и в том числе — арабских террористов, что не вызывазо у меня протеста. Понимаешь, у американцев не было этой изначальной предвзятости, стереотипа. Мы для них все были просто местными актерами, независимо от национальной принадлежности.
Возврашаясь к сказанному ранее, добавлю, что я пытался улучшить ситуацию, говорил израильскому режиссеру: «Разреши мне помочь тебе, чтобы роль араба выглядела более достоверной", - но ему это было не нужно. Он хотел, чтобы я играл смешных и жалких арабов, таких несчастных уродов... Кстати, и с вами, "русскими", здесь такое проделывали. Помнишь "кассиршу Любу"? Не знаю, как тебе, а мне было не смешно, а грустно на все это смотреть. Меня возмущало и
другое: было время, когда все телесериалы вдруг наводнили «русские» проститутки. А что, израильских проституток нет? Или арабских? Или каких-то там еще? Есть только «русские»? Почему нужно постоянно навешивать на кого-то ярлыки, делать из людей идиотов?

— Ты сказал, что у тебя много "русских" друзей. Чем они занимаются?

— Большинство заняты в сфере искусства, но не только. Например, в начале 1990-х в доме, где я снимал квартиру, поселилась семья репатриантов из России. Они были в ужасном положении: не знали иврита, не могли найти нормальную работу. Никто им не помогал, кроме меня. Каждый шабат мы встречали вместе. Мне было трудно смириться с тем, что Сергей — инженер-электронщик с большим стажем — вкалывает простым рабочим на стройке: я начал покупать по пятницам «Едиот ахронот» и искать для него подходящую работу. Потом мы вместе с Сергеем составили на иврите его биографию, разослали ее по разным адресам, а в итоге он получил хорошую должность в солидной фирме, и жизнь этой семьи начала налаживаться.

— Ты поддерживаешь с ними отношения?

По лицу Ашема пробегает тень:
— Я бы рад. Знаешь, я по своей ментальности такой человек: если кого-то принимаю, то он мне становится как брат. А тут получилось, что мои друзья, которым я помогал изо всех сил, вышли на другой уровень жизни и начали отдаляться от меня. Может быть, потому что я палестинец? Но почему это не мешает многим израильтянам, среди которых есть довольно известные люди, общаться и дружить со мной? Впрочем, в одном я совершенно уверен: «русские» — никакие не расисты, они более закрытые, чем другие, но жто уже совсем другое.

— О чем твоя пьеса "Прощай, мир"?

— На самом деле о том, что все мы сидим в одной лодке и у нас нет иного выхода, кроме одного: мы должны перестать ненавидеть друг друга, иначе все пойдем ко дну. Пока же ситуация такова, что здесь ненавидят каждого, кто чем-то отличается, — левых, правых, поселенцев, религиозных, светских, восточных, "русских, фалашмуру, — мой собеседник делает паузу, — и все вместе ненавидят арабов.
У нас здесь на всех маленький клочок земли, на котором и так непросто выживать. Такое ощущение, что мы живем в каком-то кошмарном сне и никак не можем проснуться. Когда я писал пьесу, я обращался ко всем с одним-единственным словом: «Проснитесь!»

— Мне кажется, что твоя идея многими будет воспринята как утопическая. Повозку слишком разогнали и ее передние колеса уже зависли над пропастью... Ты представляешь себе, как можно достичь того, о чем ты говоришь, в реальности?
— По моему, именно евреи способны взять на себя ведущую роль и установить мир на Ближнем Востоке. Ведь мы живем в одном общем доме, где соседи должны договариваться между собой о том, как содержать его в порядке. Если ты пришел в него на время, как квартирант, это одно. Но если ты собираешься прожить здесь всю жизнь и сохранить место для своих детей и внуков — это совсем другое. Победа, достигнутая за счет уничтожения одного или другого народа из тех, что здесь живут, — это на самом деле не победа, а поражение. Сделать так, чтобы твой вчерашний враг стал тебе другом, — вот она, настоящая победа. Это непростой и длительный процесс, главное — сделать правильный выбор и начать искать точки соприкосновения, а не антагонизма. Кстати, я часто думаю о том, что происходило в последние полтора-два столетия в Соединенных Штатах: казалось бы, еще совсем недавно неграм нельзя было даже сидеть рядом с белыми в автобусе, а сегодня в Америке черный президент! Значит, ненависть не такое уж непреодолима, как полагают многие? И, кстати, в той же Америке евреи стати неотъемлемой частью страны и очень многое сделали для ее блага. Кроме того, я считаю, что изменение ситуации зависит не только от тех, кто находится у власти, но и от каждого из нас. Вот я - палестинец, ты - "русская" израильтянка, и мы ведем с тобой нормальный, открытый диалог. Почему это не может произойти с другими?

— Кто, по-твоему, мог бы поставить написанную тобой пьесу?

— «Русский» режиссер. Оттого что он здесь не родился, у него может оказаться более независимый и незамутненный взгляд на происходящее. А лучше, если это будет женшина-режиссер. Женщины чувствуют все тоньше, чем мужчины, у них более гибкое восприятие. Я имею в виду тех «русских», которые не изменили себе, своим корням, не пытаются делать из себя «настоящих израильтян», подражая во всем уроженцам страны. Кстати, мне сейчас вспомнился разговор с одной девушкой-репатрианткой, которой было дискомфортно от того, что ей приходится ломать себя, чтобы ничем не отличаться от местных. Я сказал ей: «Так зачем ты это делаешь? Пусть принимают тебя такой, какая ты есть. В чем проблема? Разве друзы перестали быть друзами оттого, что служат в израильской армии? Нет. Они живут согласно своим традициям, сохранили свой уклад».

— И все-таки мне не дает покоя вопрос, который мы обсуждали в начале беседы. Неужели тебе за 23 года не надоело каждые три месяца обновлять разрешение на то, чтобы находиться в Израиле, зависеть от прихоти чиновников министерства внутренних дел? В то время как все твои родные — мать, братья, сестры, племянники — в Газе...

— Я и сам все время задаю себе этот вопрос: «Ашем, a ты случайно не мазохист?» Я не нажил себе здесь никакого капитала. У меня нет ни жены, ни детей, ни денег, ни гражданства. Я нахожусь в опасной ситуации, как любой, кто встрял между двумя дерущимися, и неудобен всем. Единственное, что меня здесь держит, — это мое любимое дело и друзья. И еще — ощущение, что, наверное, в этом и состоит мое предназначение: выстраивать мост над пропастью, по которому пройдут другие.

06.04.2009 12-24