Трупно быть богом

Катерина Петровская, Берлин, специально для «СН»

60 лет назад — в январе 1942 года — под Берлином, в Ваннзее, на совещании с участием высших нацистских чиновников были обсуждены организационно-технические аспекты «окончательного решения еврейского вопроса». Речь шла о технологии уничтожения миллионов евреев, которые еще оставались в многочисленных гетто или уже были в лагерях. Проще говоря, об индустриализации убийства.

Выставка «Холокост и воспоминания о нем», организованная Немецким историческим музеем, — о событиях, в которые трудно поверить, которые невозможно представить и которые невыносимо больно вспоминать. Достаточно увидеть здесь на фотографии первое детское лицо, чтобы чувство бессилия перед историей захватило тебя целиком и уже не отпускало. А речь здесь идет о шести миллионах насильно отобранных жизней.

У братьев Стругацких в «Трудно быть богом», книге о сущности истории, юные герои выходят на анизотропное шоссе — шоссе-время, по которому можно идти только в одном направлении. Они нарушают запрет и поворачивают в обратную сторону. Все, что происходит в романе дальше, сводится к простому: в прошлом ничего изменить нельзя — невозможно демократизировать средневековье или вырвать невинных из когтей инквизиции.

Впервые в жизни, на выставке «Холокост и воспоминания о нем», я пошла против хронологии. Впрочем, сначала, осматривая первый раздел (1900—1945), я пыталась ей следовать, шаг за шагом узнавая, как бурно интегрировали евреи в жизнь Германии в начале века, как после Первой мировой войны усиливались в стране безработица и бедность, как зарождался здесь национал-социализм и постепенно разрастался бытовой антисемитизм. Так я дошла до 1938 года — Хрустальной ночи — стихийных еврейских погромов 9 ноября. И не смогла двигаться дальше. Не только потому, что все во мне почти физиологически сопротивлялось этому трагическому абсурду. Пойти вспять было единственной возможностью проявить свою волю, воспротивиться случившемуся в истории.

Впрочем, сама безупречная экспозиция, планомерно демонстрирующая разворачивание механизма массового уничтожения, будто бы убеждала, что законы истории непреложны, самые трагические ее события — неизбежны. Надо было найти в себе мужество пройти эту выставку до конца. Хотя бы для того, чтобы задуматься о человеческой ответственности за Холокост — о преступниках и соучастниках, о рукоплещущих самому кровавому беззаконию массах. Ведь за каждым убитым стоял кто-то, кто обрек его на смерть, а за каждым спасенным — тот, кто рисковал собственной жизнью. На выставке названы имена. Именно Одило Глобочник, высокопоставленный эсэсовец, начальник полиции в Люблине и доверенное лицо Гиммлера, выступил с предложением «Акции Райнхардт», суть которой заключалась в организации массового уничтожения «неработоспособного» еврейского населения лагерей. За предписанием, инструкциями, за «смертельным приговором» всегда существовал автор, ждущий исполнителя. Но за добровольным отловом евреев, живущих с арийками (а это было запрещено нюрнбергскими законами 1935 года) стояла анонимная масса. Она же молчаливо одобрила насильственную эвтаназию физически и умственно неполноценных германских граждан, проходившую хотя и полусекретно, но подготовленную пропагандистской кампанией под лозунгом: «Они живут за твой счет!» Берлинская выставка посвящена не только событиям Холокоста, но и тому, как обращались с этой темой после войны — и отдельные люди, и целые государства, что предпочитали помнить, а что забыть. Интересно в этой связи отметить, что в Германии в последнее двадцатилетие ни одна выставка, связанная с историей прошлого века, не обходилась без свидетельств о геноциде евреев в нацистский период. Но эта — первая, посвященная этой теме напрямую. Не так давно в Германии остро дискутировался вопрос о создании в Берлине музея Холокоста и памятника его жертвам. В конце концов, решено было все же ограничиться только памятником: современному немцу невозможно идентифицировать себя с нацистским прошлым, к чему невольно провоцировала бы постоянная музейная экспозиция. Американцам при создании мемориала Холокоста в Вашингтоне было проще: они в нем предстали освободителями лагерей, защитниками униженных и оскорбленных. Так и мемориал Яд Вашем в Иерусалиме, кроме свидетельства об ужасах Холокоста, представляет появление Государства Израиль как одно из косвенных его последствий.

Когда вышел на экраны фильм Спилберга «Список Шиндлера», Билл Клинтон сказал, что каждый американец обязан его посмотреть. Один из посетителей нынешней берлинской выставки написал в книге отзывов, что всем немцам надо вменить в обязанность ее посещение. Вряд ли эта назидательная установка верна. По выставке сновали школьники с прописями, содержащими вопросы типа: «Сколько евреев погибло в Варшавском гетто?»... А бойкие экскурсоводы вещали: «Посмотрите налево, это портрет убитой в...». Не знаю, каким должен быть провожатый по такой выставке. Но уж точно не таким, чтобы кто-то из «спровоцированных» им посетителей в книге отзывов написал: «Nice!» (мило!).

«Список Шиндлера» — сладкая пилюля по сравнению с выставкой «Холокост и воспоминания о нем». Съел и будь здоров, всплакнул и очистился: и ты бы спас, если что. А спас бы? Ведь вроде бы ничем не рискующая нейтральная Швейцария пускала к себе не всех евреев, спасающихся от преследований; Англия приняла транспорты с детьми на частные пожертвования (но не больше); а Америка, представляющая себя всегда и всюду мировой спасительницей, не очень поддерживала тех, кто за огромные выкупы (а такие идеи существовали) хотел спасти сотни тысяч людей.

Не знаю, какой педагогический урок хотели преподать своим соотечественникам авторы этой выставки, но на ней можно было встретить людей с опрокинутыми лицами. Здесь показано то, что нельзя ни понять, ни принять, но за что надо нести общую ответственность. Или как написал один из посетителей: «Когда депортировали евреев из нашего района, мне было четыре года. Я не перестаю стыдиться этого».

12.06.2002 16-13