Борис Эйфман: «Мне нравится открывать неизвестное в известном»

«Новые Известия»

– Ваши нынешние гастроли приурочены к премьерам или к юбилею театра?

– У меня отношение к юбилеям двойственное. Ведь, с одной стороны, я директор театра, а с другой – хореограф. И что касается второго, то возраст как бы говорит, что, быть может, надо приостановиться, а этого как раз сейчас делать и не хочется. Что же касается первого, то юбилей – это всегда возможность привлечь внимание к театру, в том числе и со стороны государства.

– А оно помогает?

– Да. Другое дело, что всегда хочется чего-то большего. Но это ведь всегда так и везде. А нужно жить, я считаю, по принципу «волка ноги кормят», иначе появится желание почивать на лаврах.

– Не находите, что этот принцип сегодня часто превращается в бесконечное стремление к заработку?

– Я не об этом говорю. Продаться за любые деньги – лишь бы продаться – это не то. Должен быть настрой на великое искусство, а не на заработок. Нужно достойно представлять свое искусство в мире, работать в этом направлении. Нам это, быть может, особенно трудно в своем роде, потому что мы занимаемся не сохранением классического наследия, не реанимируем прошлое, а создаем современную хореографию – и потому так важно представить ее в будущем. У нас, в общем-то, не может быть права на ошибку. От этого зависит наша жизнь, в том числе и наша финансовая жизнь.

– Финансово вы все же не бедствуете, уравниловки нет, и звезды получают больше, чем обычные артисты…

– Разумеется, наши звезды не получают столько, сколько в Гранд-опера, но больше, чем кордебалет. Хотя вот поехать в Москву, поднять такие гастроли, как сейчас, нам самим не под силу

– Даже в Москву?!

– Даже!.. Арендовать помещение, снять гостиницу, слава Богу, помогают спонсоры.

– Чем же отличается ваша «Чайка» от ноймайеровской, например, что идет сегодня в Москве?

– Моя «Чайка» – совсем другая. Это слияние идей Чехова, его философии, с идеями балетного мира. Во всем мире известны так называемые законы «чеховского театра», по которым нужно ставить Чехова. Я не был этим связан. Я не был связан языком и словом. У меня дух из слова переходит в тело – и именно через свойства тела я попытался разрешить чеховские проблемы – нового искусства, новых форм, об этом речь в «Чайке».

– А «Чайковский»?

– Я поставил недавно новую редакцию этого балета в Берлине. Чайковского исполнил замечательный лирический танцовщик Владимир Малахов, который воплотил трагическую личность. Спектакль имел большой успех. Надеюсь, что он будет успешен сегодня и в Москве. Фигура Чайковского чрезвычайно интересна для меня.

– И фильмы о нем тоже – Таланкина и Рассела?

– Я бы так не сказал. Последний сосредоточил свое внимание больше на по-настоящему трагической фигуре жены Чайковского – Антонине Милюковой и на эротике. А фильм Таланкина был, напротив, чрезмерно корректным. Но будут новые режиссеры, и они, я уверен, тоже что-то скажут.

– Но мы до сих пор не знакомы полностью даже с перепиской композитора, не знаем, как он умер, да и стоит ли вообще раскрывать его жизнь до конца?

– Я многое читал из переписки, письма к брату Модесту, в частности, что-то мне попадало даже в перепечатках… Стоит ли раскрывать – это уже зависит от цели, которую ставит перед собой тот, кто этим занимается. Сказать все – это всегда сверхзадача. Что же касается кончины Чайковского, я, конечно, не самый большой исследователь его биографии, но думаю, что все же это было самоубийство.

– Но он был христианином…

– Конечно, потому-то и избрал своеобразный путь рассчитаться с жизнью – выпил эти два стакана воды во время эпидемии холеры и умер.

– Вам интересны многочисленные современные постановки «Лебединого озера»?

– Что-то да... Интересна английская версия, где лебеди – мужчины. Она – самостоятельная.

– А вообще современная хореография вам близка?

– Например, «Жизель» Матса Экка имела колоссальный успех, и значит, она должна быть. Хотя я должен сказать, что мне не так уж много удается посмотреть.

– Есть ли сегодня великие хореографы?

– Сегодня период какого-то кризиса в целом. Такое время ожидания, накопления сил. Вот были Григорович, Бежар, Пети, потом Ноймайер, Форасайт, Килиан. Сейчас таких нет. Но хореограф – штучный товар… Бог даст, придут новые.

– А что в ваших планах?

– «Онегин»

– Почему «Онегин»?

– Потому что это снова Чайковский, на музыку которого я ставил и «Анну Каренину», и «Красную Жизель» – про великую русскую балерину Ольгу Спесивцеву. И, потом, меня очень волнует образ Онегина. Для меня это, конечно же, не лирические сцены. Хочется открыть неизвестное в известном. Мир пушкинских снов, его наваждений… Образ Онегина современен и трагичен – подумайте только, сколько параллелей с миром литературы, искусства.

СПРАВКА

Хореограф Борис ЭЙФМАН родился 22 июля 1946 года в Рубцовске Алтайского края. В 1951 году переехал в Кишинев. В 1964 году окончил хореографическое отделение Кишиневского музыкального училища. С 1962 по 1966 год руководил детской хореографической студией при Дворце пионеров. В 1972 году окончил балетмейстерское отделение Ленинградской государственной консерватории имени Римского-Корсакова. С 1971 по 1977 год был балетмейстером в Ленинградском хореографическом училище имени Вагановой, а поставленные им балеты шли на сцене Театра оперы и балета имени Кирова. В 1977 году при Ленконцерте создал свой театр, который сначала назывался «Новый балет», а позднее был переименован в Санкт-Петербургский государственный академический театр балета под руководством Бориса Эйфмана. Всего создал более 40 балетов, самые известные из которых «Жар-птица» на музыку Стравинского (1975), «Двухголосие» на музыку Баррета из репертуара группы Pink Floyd (1977), «Бумеранг» на музыку Маклафлина, «Идиот», «Дон Кихот, или Фантазии безумца» (1994), «Карамазовы», «Мой Иерусалим» (1998), «Анна Каренина» (2005), «Чайка» (2007). Народный артист России (1995), лауреат Государственной премии России (1999), премий «Золотая маска» (1996, 1999), «Триумф» (1996) и других.

02.04.2008 16-20