|
Владимиp Cпиваков: “Я бы не скучал ни на необитаемом острове, ни в тюрьме, если бы мне дали возможность взять с собой несколько партитур”
БИЗНЕС
Есть разница между популярностью, которую, как модную одежку, могут примерить на себя многие, и славой, которая по размеру единицам. А за верхней границей славы словесные определения вообще не нужны: на тех высотах уже нет званий, должностей, регалий — там звучат только имена. В том числе и имя нашего сегодняшнего собеседника Владимира Спивакова. Маэстро — фанат своего дела, говорит, что после смерти хотел бы вернуться в мир чистым листом нотной бумаги.Больше всего Владимир Спиваков любит музыку и семью, из вещей дорожит только скрипкой работы великого Антонио Страдивари. Счастлив же он, по собственному признанию, всегда, когда может спокойно репетировать. Спиваков постоянно в перелетах, но даже в самолете никогда не отдыхает — работает, считая, что в этом “безвоздушном” пространстве в голову приходят особые мысли. Иногда перелеты, смена часовых поясов, физическая усталость все-таки дают о себе знать, несмотря на его редкую способность концентрироваться и забывать обо всем, кроме музыки. Когда после концерта Спиваков остается один и у него нет сил читать или думать над партитурами, он закрывает глаза и мысленно гуляет вдоль стен своей квартиры, разглядывая картины. Необходимым для артиста состоянием Спиваков считает одиночество, которое позволяет размышлять, строить планы. И если ему хочется остаться одному, даже находясь среди людей, он мысленно включает музыку. Накануне своих гастролей в Украину и 30-летнего юбилея созданного им оркестра “Виртуозы Москвы” маэстро дал БИЗНЕСу эксклюзивное интервью.
ДОСЬЕ
Владимиp Cпиваков, cкpипач, дирижер
Родился: 12 сентября 1944 г. в г.Уфе (РФ).
Образование: музыкальная школа при Ленинградской консерватории по классу скрипки; Московская консерватория им.П.И.Чайковского.
Лауреат международных конкурсов скрипачей:
1957 г. — I премия на конкурсе “Белые ночи” (Ленинград);
1965 г. — I премия на Международном конкурсе им.Маргариты Лонг и Жака Тибо (Париж); 1967 г. — премия на конкурсе им.Никколо Паганини (Генуя); 1969 г. — I премия на Международном конкурсе в Монреале (Канада), 1970 г. —
II премия на Международном конкурсе им.П.И.Чайковского (Москва).
Карьера: 1972-1978 гг. — ведет спецкласс в музыкальном педагогическом институте им.Гнесиных; с 1979 г. и по сей день — создатель и художественный руководитель камерного оркестра “Виртуозы Москвы”; с 1989 г. — член жюри международных скрипичных конкурсов: Монреальского (Канада), им.Карла Флеша (Лондон), им.Паганини (Генуя), им.Иегуди Менухина, им.Жака Тибо (Париж), председатель жюри конкурса им.Сарасате (Испания); организатор Международного музыкального фестиваля в Кольмаре (Франция), основатель благотворительного фонда помощи детям-сиротам, поддержки юных дарований; 1999-
2002 гг. — художественный руководитель и главный дирижер Российского национального оркестра; с 2003 г. — художественный руководитель Национального филармонического оркестра России; президент Московского международного Дома музыки.
Звания: лауреат премии критики Всеевропейской Мюнхенской академии “За выдающиеся достижения в области музыкального искусства” (1981 г.); лауреат Государственной премии СССР (1989 г.); народный артист СССР (1989 г.), народный артист Украины (2001 г.); “Артист мира ЮНЕСКО” (2006 г.).
Награды: орден Дружбы народов (1993 г.), орден “За заслуги перед Отечеством” III степени (1999 г.), орден “За заслуги”
III степени (Украина, 1996 г.), орден Офицера Искусств и Изящной словесности (Франция, 1999 г.), орден св.Месропа Маштоца (Армения, 1999 г.), орден Почетного легиона (Франция, 2000 г.).
Семейное положение: женат, четверо детей.
— У вас были знаменитые учителя — скрипачи Юрий Янкелевич и Давид Ойстрах, дирижер Игорь Гуcман. Кто из них оказал наибольшее влияние на формирование вашей творческой личности?
— Учителя у меня были потрясающие! Янкелевич — это человек, который знал о скрипке все! А Ойстрах был великим артистом. Поражало благородство его исполнения и то, что он играл практически весь скрипичный репертуар… Но, по большому счету, человек не отдает себе отчета в том, кто на самом деле его учитель. Ведь учат и встречи с разными людьми, и театр, и книги, и поэзия… И ученики, оркестранты — они тоже учителя... И ошибки, которые ты замечаешь у коллеги, а потом проецируешь на себя... Мне в жизни повезло. Я вырос в Питере, встречался и дружил с крупнейшими театральными деятелями — режиссером Георгием Товстоноговым, прекрасными актерами Евгением Лебедевым, Владиславом Стржельчиком, дружу с Алисой Фрейндлих. Бывал на спектаклях Театра комедии имени Акимова, почти на всех концертах дирижера Евгения Мравинского, на летних сезонах оркестра Ленинградской филармонии. Я даже посещал их репетиции. Это все — багаж знаний и опыт. Хотя я не ожидал, что такие встречи, важные для меня события станут вехами моей творческой жизни… Я вспоминаю приезды великого хореографа Джорджа Баланчина в Мариинский театр. На самом деле, поколения связаны между собой лишь несколькими рукопожатиями. Допустим, моя дружба с Мстиславом Ростроповичем приближала меня к Дмитрию Шостаковичу. Хотя я Шостаковича и сам знал…
— Вы играете на уникальной скрипке Страдивари, купленной меценатами и переданной вам в пожизненное пользование. На момент приобретения она стоила $2-2,5 млн. Какова ее стоимость сейчас?
— Я не знаю… Но то, что после моей смерти или после того, как я отдам эту скрипку семьям, которые мне ее купили (так составлен договор. — Ред.), она будет стоить, как минимум, в 2 раза больше, это точно.
— А какова судьба вашей предыдущей скрипки работы Франческо Гобетти ?
— Она сейчас на заслуженном отдыхе, на пенсии.
— Вы сначала стали скрипачом, а после дирижером. Что подтолкнуло вас к дирижированию?
— Мне просто стало тесно. Я хотел грамотно и профессионально дирижировать. Когда я организовал оркестр “Виртуозы Москвы”, пять лет учился у Гусмана. Кроме того, мне очень повезло, потому что я играл почти со всеми великими дирижерами — Сейджем Азавой, Леонардом Бернстайном, Лорином Маазелем, Джорджем Шолти, Кириллом Кондрашиным, Евгением Светлановым, Карло Мария Джулини, Клаудио Аббадо… И подружился со многими из них, в частности, с Бернстайном. Вон (показывает на фото) я еще совсем молодой с Бернстайном на его репетиции.
— А кем вы себя ощущаете прежде всего — скрипачом или дирижером?
— Одно другому помогает. Потому что когда, допустим, оркестр не может сыграть первую строку четвертой симфонии Густава Малера, что непросто само по себе, я беру скрипку и показываю.
Как правило, оркестр мне аплодирует, а я говорю, что должно быть лучше, чем я показал.
После побед на международных конкурсах, меня стали приглашать на Запад. А там, как правило, был так называемый репертуарный заслон. Для импресарио артисты — продукты продажи. Импресарио всегда заинтересованы, чтобы были распроданы все билеты, а потому надо играть популярные концерты — Никколо Паганини, Петра Чайковского, Феликса Мендельсона. Это довольно скучно, если 50 раз играешь одно и то же. И я стал учиться дирижировать. Впервые как дирижер выступил с Чикагским симфоническим оркестром. Импресарио сказал: “Зачем тебе это надо? Ты так замечательно играешь на скрипке! У тебя все впереди. Если ты провалишься, не сможешь дирижировать нигде, потому что Чикагский оркестр у нас — лучший”. Но я не провалился, а даже совсем наоборот, и меня пригласили на летний фестиваль, который проводит Чикагский симфонический оркестр. Но в это время началась война в Афганистане, и на девять лет СССР прекратил все контакты со Штатами… Тогда и родился оркестр “Виртуозы Москвы”. Музыканты первого его состава заняли ведущие позиции во всех оркестрах мира. Это говорит о многом. Мы играем музыку от старой до самой современной. И многие композиторы посвящали нам произведения, например, Арво Пярт, Альфред Шнитке, Родион Щедрин. В будущем году оркестру исполняется 30 лет.
— Но у вас же появился еще один оркестр — Национальный филармонический… Неужели “Виртуозов Москвы” вам мало?!
— Да, мне тесно стало! Второй оркестр — мое новое детище, ему всего пять лет! С этим оркестром мы совершили два турне. Первое — по Америке, где сыграли небывалое количество концертов — 36. Ни один оркестр с постсоветского пространства не исполнял столько концертов за рубежом. После этого турне мне позвонил президент компании Columbia Artists и сказал: “Маэстро, за мою долгую жизнь меня впервые попросили вновь пригласить на гастроли оркестр все 36 концертных залов”.
— Кстати, вы ведь работали и с Российским национальным оркестром?
— Да, но разорвал контракт из-за царившей там атмосферы. Руководил оркестром уже не Михаил Плетнев, а бывший офицер КГБ Сергей Марков, который насаждал там полицейские интриги. Такая дедовщина была... Это против моей натуры. Помните, апостол Павел сказал: “Плачьте с плачущими”. Надо с людьми быть.
ДОСЬЕ БИЗНЕСа
Концертная деятельность: ежегодный ангажемент маэстро в качестве скрипача, дирижера “Виртуозов Москвы”, Национального филармонического оркестра России и приглашенного дирижера — около 120 концертов по всему миру, в том числе благотворительных.
Записал около 40 компакт-дисков: от музыки барокко до произведений композиторов XX века —
Сергея Прокофьева, Дмитрия Шостаковича, Кшиштофа Пендерецкого, Альфреда Шнитке, Арво Пярта, Гии Канчели, Родиона Щедрина, Софьи Губайдуллиной.
— А как вы работаете с оркестрантами? Какие взаимоотношения с ними стараетесь выстроить?
— Я и в жизни, и в работе руководствуюсь христианскими принципами. Один из них: “Мы призваны не править, но служить”. Люди должны чувствовать уважительную атмосферу, к ним необходимо относиться, как к личностям, как к большим художникам. И у всего коллектива должно быть общее желание работать, творить, потому что успех концерта не может зависеть от одного дирижера… Как сказала Марина Цветаева: “Оркестр — это единство множеств”. Это относится как к маленькому, так и к большому коллективу. Ну и потом, я — человек не ревнивый, приглашаю дирижеров из разных стран, у которых очень много идей. Михаил Генин, автор афоризмов, написал такую фразу: “Один за всех, все — за”. Вот я и живу по этому принципу. Это и есть главное, что приводит к хорошим результатам.
— Сейчас любая отрасль ощущает нехватку профессионалов, думаю, музыка — не исключение. Как вы выходите из этой ситуации?
— Да, для музыки это тоже острая проблема. Снизился общий уровень выпускников консерватории. И последний конкурс им.Чайковского это ясно показал.
— А в чем причина?
— Первопричина — в нехватке преподавателей. Многие великие ушли из жизни. А молодые талантливые педагоги уехали за рубеж на заработки, в частности, в Корею, в Китай. В оркестре нужны, конечно, очень хорошие солисты, но такие солисты могут и мешать, потому что самое главное качество оркестрового музыканта — умение слышать соседа и скрывать его недостатки. Недавно я смотрел по телевидению репетиции Клаудио Аббадо, он раз 15 повторял одно и то же: “Слушайте друг друга”. Помните, еще Уильям Шекспир сказал: “Смотреть — еще не значит видеть”. То же самое можно сказать и о музыке: “Слушать — еще не значит слышать”.
— Дирижер во время концерта стоит спиной к слушателям. Интересно, чувствуете ли вы атмосферу зала или полностью сосредоточены на оркестровом исполнении?
— Конечно, интерпретация музыки зависит от публики, от ее энергетики, от тишины в зале… Между залом, оркестром, дирижером идет обмен энергией.
— Для вас важно, чтобы зал был полон? Хотя я предполагаю, что у вас иначе не бывает…
— Когда священник читает проповедь, ему должно быть все равно, полна ли церковь или пришел один человек… Хотя с “Виртуозами” другая проблема — желающих попасть на концерт всегда больше, чем мест в зале. И у нас уже традиция — усаживать публику… на сцену.
— В 90-е годы постсоветскому пространству было не до классической музыки… А как сейчас? Насколько классика востребована?
— Наверное, этот вопрос не ко мне. Куда бы и когда бы мы ни приезжали, у нас переполненные залы. И это не зависит, играю ли я с “Виртуозами Москвы” или даю сольные концерты, или дирижирую Национальным филармоническим оркестром… А что касается постперестроечного периода, то это правда. Но духовность ведь не может просто пропасть. В наследство нам ведь не только гены достаются, но и духовное наследие.
— Кто ваш любимый композитор?
— О, не нужно мне задавать такой вопрос! Если ты выходишь на сцену и играешь то, что не любишь, ничего хорошего не выйдет. Это никогда не даст тебе сыграть как нужно. Нехорошо было бы с моей стороны одного композитора назвать.
“Мы призваны не править, но служить”
— Для вас гастроли, репетиции — каждодневная рутинная работа. В то же время эта рутина требует вдохновения. Как вы настраиваетесь на нужный лад?
— Настроение приходит достаточно быстро, потому что начинаешь увлекаться, фантазировать, появляются новые идеи. Музыка увлекает и вовлекает. Я люблю это больше всего на свете, поэтому таких проблем у меня нет. И даже если бы я оказался на необитаемом острове, в тюрьме, то не скучал бы, если бы мне дали возможность взять с собой несколько партитур!
— Я знаю, что в молодости за занятия живописью вас отругал ваш учитель по скрипке Янкелевич… Любовь к живописи у вас переросла в коллекционирование. Что именно вы коллекционируете?
— Живопись XX века, а сейчас увлекся неоконформистами: шестидесятники, семидесятники… Я коллекционирую то, что мне нравится, то, что мне близко, что вызывает во мне ответную реакцию. Ведь важно, чтобы было эхо. Предчувствие притяжения. У меня две коллекции — одна в Москве, которую я собирал здесь. А вторая — в Париже, которую я собирал на Западе.
— А почему вы говорите в прошедшем времени?
— Сейчас это продолжить невозможно, потому что цены — заоблачные. Не могу себе позволить. Сейчас покупаю очень редко, когда случайно что-то нахожу. Такое еще бывает (смеется).
— Что вы приобрели последним?
— Две акварели сына Зинаиды Серебряковой на жалком броканте (блошиный рынок, барахолка. — Ред.) во Франции. Не то чтобы продавец не знал, что это Александр Серебряков (во Франции, кстати, больше известен сын знаменитой художницы. — Ред.), но стоимость картин была вполне доступна.
— Украинский бизнесмен Виктор Пинчук как-то сказал, что именно вы привили ему страсть к искусству, к коллекционированию. А как это произошло?
— Виктор был у меня в гостях в парижской квартире и очень проникся моей коллекцией. Ему захотелось начать создавать свою. Я дал ему контакты людей, у которых сам приобретал картины. Так все и завертелось. Он собрал коллекцию в короткий срок, но у него в тысячу раз возможностей больше, чем у меня.
— Какую публику вы цените и любите больше всего?
— Мы с “Виртуозами Москвы” объездили весь Союз, были во многих странах, и сейчас везде найдутся люди, которые были на наших концертах, а теперь приводят на них своих детей, чтобы показать, что их радовало в их век. Это наша самая дорогая публика. Получается, что так устанавливается связь поколений. Не происходит то, чего боялся Гамлет, — “распалась связь времен…”. И когда я создавал свой благотворительный фонд, мною руководила мысль не только о помощи детям, но и желание сберечь существующее культурное пространство.
— А как родилась идея создания благотворительного фонда?
— Я много гастролировал по нашей некогда общей стране, бывал в самых отдаленных ее уголках и всегда поражался, как на фоне бедности, иногда просто чудовищной нищеты, вырастают талантливые, порой редкой одаренности дети, воспитанные умелыми и самоотверженными педагогами. Мне всегда хотелось помочь этим детям. В Украине я поддерживаю конкурс Владимира Крайнева. И исполнительный директор моего фонда Екатерина Ширман является и исполнительным директором фонда Крайнева. Мы не должны делить детей на наших и не наших. Очень важно, чтобы дети вырастали в любви, тогда они сами смогут нести это чувство в мир. И жить им легче будет. В то же время, на мой взгляд, в формировании настоящей личности важны три главных составляющих. Наличие таланта, затем — корни и жизненные уроки (я их называю “учебниками жизни”). И наконец, большие препятствия, требующие мобилизации внутренних сил для их преодоления. Был такой русский философ Питирим Сорокин, который после революции уехал в Америку. Он очень справедливо заметил, что многие страны занимаются изучением альтернативных источников энергии. Но самое большое, чего не хватает миру, — это энергии любви.
— Вы непосредственно участвуете в деятельности фонда?
— Конечно, во-первых, дети участвуют в концертах оркестров, которыми я дирижирую. Во-вторых, при моей поддержке участвуют в фестивалях, конкурсах. Я забочусь, чтобы они получали хорошие инструменты. Это очень важно, чтобы ребенок играл на хорошем инструменте. Фонд следит также за здоровьем детей, оплачивает очень сложные операции. Я играю раз в год благотворительный концерт для Института сердечно-сосудистой хирургии им.Бакулева, где работает замечательный хирург Лео Бокерия, чтобы ежегодно бесплатно оперировали по 50 детей. У нас очень много ребят, которым мы помогаем, в том числе, и в Украине. Нужно друзей воспитывать, а не врагов. Я вспоминаю украинского мальчика Сашу Романовского, у него незаурядный талант пианиста, но он едва мог ходить, и никто не мог понять, что у него с ногой. Мы привезли его в Москву и выявили опухоль. Была сделана сложнейшая операция. После этого он приехал ко мне на фестиваль в Кольмар (Франция) на костылях. А сейчас живет в Италии, и не так давно получил первую премию на конкурсе пианистов в Больцано. Также у меня была большая дружба с мальчиком из Севастополя — Игорем Четуевым. И когда отношения между нашими странами охладели, фонд выделил ему инструмент, но русские не могли его отправить, а украинцы не хотели принимать. Я по телевидению сказал тогда, что дети не виноваты в политических землетрясениях и что мне стыдно за происходящее. Тогда мне неожиданно помог начальник российской таможни генерал-лейтенант Валерий Драганов. Когда я прилетел в Париж, он мне позвонил. Я сначала вздрогнул, может, какие-то проблемы с кем-то из оркестрантов, что-то не то провезли. Но оказалось, что он видел интервью. Взял у меня реквизиты инструмента и поспособствовал его транспортировке. Спустя несколько лет Игорь Четуев получил первую премию на международном конкурсе им.Артура Рубинштейна в Израиле. Нужно, чтобы дети верили в чудо. И я, как могу, помогаю в этом. Пабло Казальс (испанский дирижер, композитор, один из самых известных виолончелистов-виртуозов ХХ века. — Ред.) как-то заметил: “Чему мы учим наших детей? Тому, что дважды два — четыре? И что Париж — столица Франции? Детям надо дать почувствовать, что они — чудо, и каждый из них может стать Микеланджело, Бетховеном, Шекспиром”. Это удивительно современная и верная мысль, потому что дети — это наш единственный шанс, это наша реальная возможность увидеть сегодня, что нас ожидает в будущем. Они, сегодняшние, и есть наше завтра!!! Мне жаль тех политиков и так называемых общественных деятелей, которые говорят о молодых людях как о “потерянном поколении”. Я очень верю в них, знаю, с каким упорством, с какой самоотверженностью они постигают свою профессию, знаю, как нелегка жизнь художника. Я верю в их свершения, верю в чудо таланта…
— У вас столько проектов, не считая бесконечных гастролей, как вы со всем управляетесь?
— Чем меньше свободного времени, тем меньше возможностей грешить. Человек очень многое себе прощает. Так вот, чем меньше себе прощаешь, тем лучше.
— Кто в таком случае ваш самый большой критик?
— Александр Пушкин сказал: “Ты сам свой Высший Суд”. Так и есть.
Владимир Спиваков о судьбоносных встречах...
...с Игорем Стравинским
Вспоминаю, как маленьким мальчиком вместе с мамой был на концерте композитора Игоря Стравинского. Когда на сцену вышел Игорь Федорович, снял свои темные очки и в притихшем зале вдруг сказал: “В этом зале я был со своей мамой”. И указал рукой практически на место, где сидел я. “Я слушал, как Петр Ильич (Чайковский. — Ред.) дирижировал в первый и последний раз свою шестую симфонию”. У моей мамы, да и у очень многих людей в зале, глаза наполнились слезами…
...с Дмитрием Шостаковичем
Вспоминаю Дмитрия Дмитриевича Шостаковича при жизни… Стоило ему войти в зал, как у присутствовавших сразу возникал какой-то душевный трепет. Причем был период, когда к этому трепету примешивалось чувство страха. Мне было 10 лет, когда я впервые увидел Шостаковича. Это был январь 1955 г. В Малом зале Ленинградской филармонии состоялась премьера вокального цикла Шостаковича “Из еврейской народной поэзии”. За роялем сидел сам автор, а пели — Нина Дорлиак, Зара Долуханова и Алексей Масленников. Последняя часть этого замечательного произведения заканчивается громко: “Врачами, врачами наши стали сыновья!”. А в памяти у всех еще было живо “дело врачей”, последнее сталинское кровавое дело, когда в газетах публиковались статьи о врачах-убийцах. И я до сих пор помню: несмотря на финальное фортиссимо, казалось бы, вынуждавшее к немедленным аплодисментам, в зале воцарилась гробовая тишина. Буквально кожей своей я почувствовал страх зала. Казалось, сейчас откроются двери, войдут люди в кожаных пальто и всех заберут. Это было мое первое соприкосновение с музыкой Шостаковича “лицом к лицу”. Я тогда понял — не разумом, а внутренним наитием, что услышал истинный шедевр, мне пока еще не в полном смысле доступный.
Владимир Спиваков о “Виртуозах Москвы”
На концертах “Виртуозов Москвы” случалось множество презабавных случаев. Вспоминаю один комичный случай на гастролях в Тбилиси в 1988 г. Когда люди сидели в прямом смысле везде, оставив “Виртуозам” лишь крошечный пятачок. Дошло до того, что пока музыканты кланялись, у них уволокли стулья. За спиной контрабасиста пристроился какой-то темпераментный грузин с мальчиком на руках. Время от времени он стучал оркестранта по плечу: “Слушай, дарагой, подвинься, а? Ребенку Спивакова из-за тебя не видно!”.
27.11.2007 16-55
|
