Петр Вайль: Свобода. За свободу можно отдать все

Дело

Писатель и главный редактор русской службы радио «Свобода» Петр Вайль кормил Иосифа Бродского и учился байкам у Сергея Довлатова.

– Господин Вайль, так как ваша встреча с Украиной началась со Львова, то кого бы вы, автор книги "Гений места", назвали "гением" Львова?

– Я слишком мало видел и знаю про Львов, но одна фигура вырисовывается - это Соломея Крушельницкая. Думаю, что сопоставить Крушельницкую со Львовом, а Львов с Крушельницкой - это было бы любопытной задачей.

– А какая роль, по вашему больше всего подходит Львову?

– Первое, что приходит в голову - это туристический центр. У Львова есть все основания быть привлекательным для туристов. Точно есть два фактора - которых, кстати, у многих городов нет - это миф и архитектура. Причем если бы я оценивал по пятибальной системе, то мифу поставил бы пятерку. А архитектуре- тройку. Потому что совершенно не использован тот фантастический потенциал, что есть в городе. Хотя те 15 лет, которые Львов существует свободно - это все-таки еще очень малый срок.

Свобода-главная ценность

Что для вас главная ценность?

– Свобода. Она, по-моему, является ценностью, превосходящей неизмеримо, все остальные. За свободу можно отдать все.

– Будучи редактором русской службы "Радио Свобода", как Вы оцениваете то, что происходит сейчас в России?

– К сожалению, Россия становится все больше похожей на ту, из которой я уехал в конце 70-х годов. Назначения губернаторов, отмена одномандатных депутатов, отмена графы против всех, повышение порога прохождения партии в Думу делают парламент смехотворным. Если все каналы передают одно и то же - это не демократия. Но 15 лет - исторически ничтожный срок. Думать, что за это время могут произойти серьезнейшие перемены в обществе, наивно. Особенно в обществе, обладающем колоссальной традицией несвободы. Все-таки, за исключением последних лет ХIХ века и первых годов ХХ, Россия всегда была авторитарной страной.

– Какое событие в последнее время шокировало вас?

– Когда убили Анну Политковскую. Тут понятно - замешена политика. А совсем непонятно - недавно в Ташкенте зарезали в подъезде собственного дома моего доброго знакомого и дальнего родственника Марка Вайля. Это был замечательный театральный режиссер. Главный режиссер русского театра в Ташкенте, который гастролировал с успехом по Европе. Ему было всего 55 лет.

– А что-то потрясло в положительном смысле?

– Радостных потрясений не припомню. Просто при том ощущении, в котором я жизнь воспринимаю, она у меня вся из радостей состоит.

– И как вам удается сделать из серых будней праздники?

– Мне кажется неправильным общепринятое представление о том, что жизнь состоит из будней, а изредка случаются праздники. Стоит сделать небольшой шаг во времени - полгода, год - и оглянуться, то вспоминаются только праздники. Это как с телеграфными столбами: промежутки между ними гораздо больше, чем толщина столба, но когда оглядываешься, видишь сплошную линию столбов. Так и в жизни. На самом деле она состоит из праздников.

– Ваша "Русская кухня в изгнании" как раз об одном из праздников жизни. А вы пробовали что-то приготовить по тем рецептам, которые есть в книге?

– Все блюда мы готовили сами - я, и Саша (соавтор книги Александр Генис. - "ДЕЛО") - дома. Не наши жены, а мы.

– За двадцать лет, прошедшие со дня первого выхода книги, отношение бывших советских граждан к материальным благам сильно изменилось. Как, по-вашему, в лучшую или худшую сторону?

– То, что книгу переиздали в подарочном варианте, дорогом (100 гривен. - "ДЕЛО") и красивом - это знак времени. Знак того, что сильно изменилось отношение к материальной культуре: к еде, одежде, обстановке и т. д. Впрочем, это всегда интересовало людей. Но говорить об этом вслух считалось неприличным. Причем это давняя традиция русской интеллигенции. Советская власть ее только усугубила. Дескать, есть высокая культура - это театр, музыка, литература, а есть низкая - об этом в обществе не говорят. Это отношение, слава Богу, стало меняться.

– Как появилась идея сделать книгу "Стихи про меня"?

– Очень просто - я выбрал 55 стихотворений разных поэтов. Те, что так или иначе участвовали в моей жизни. С одним стихом связан смешной эпизод, и мне весело его вспоминать. С другим, напротив, лирический - влюбленность или что-то в этом роде. Всем рекомендую время от времени составлять такие списочки. Это страшно полезное занятие. Критерий должен быть такой: какие 20 книжек, вы бы поставил на полку на расстояние вытянутой руки от дивана - такой должен быть критерий? Это такой легкий и веселый способ самопознания.

– А 20 песен, или 20 городов, или 20 фильмов годятся?

– Да. Сначала составь такой список, а потом подумай, почему именно такой. Много интересного про себя самого поймешь.

Бродский был жизнелюбом

– С Иосифом Бродским вы познакомились в Нью-Йорке?

– Нет. В Венеции. Это было в декабре 1977 года. Я только что уехал из Советского Союза. Ждал в Риме разрешения на оформление бумаг на въезд в Америку. Прочитал в газете, что в Венеции проводится биеннале, посвященная инакомыслию. В списке участников увидел фамилии, которые для меня были просто легендарными - Александр Галич, Андрей Синявский, Иосиф Бродский. Сел на поезд, поехал в Венецию. И там познакомился с Андреем Синявским с Александром Галичем, который через две недели умер. И с Бродским. Тогда я впервые услышал, как он читает стихи - совершенно по особенному, почти распевая. Литургическое такое чтение.

– Сложно дружить с гением?

– Упаси меня Бог назвать наши отношения с Иосифом Бродским чем-то похожим на дружбу. Какая дружба? Дистанцию снизу-вверх я ощущал всегда. Когда Бродский заговаривал, ты понимал, что происходит что-то необыкновенное. О чем бы ни шла речь, было поразительное чувство, что ты слышишь человека, который знает обо всем намного глубже, чем не только ты, но и все окружающие вместе взятые.

– К себе в гости Бродский вас приглашал?

– Мы сблизились лишь в последние 4-5 лет его жизни. Когда Бродский женился, то вместе с женами встречали несколько раз Рождество. А 80 процентов наших встреч с ним были либо в китайских ресторанах, либо в итальянском кафе. Выпивка - это была не его сфера, но в вине к концу жизни он стал разбираться и любил его. И поесть любил очень. Сам не готовил, но оценить мог.

– Вы свои кулинарные таланты Бродскому демонстрировали?

– Мы с женой гостили у них в Италии в сентябре 1995 года. За четыре месяца до смерти Бродского. Он умер в 55 лет, на колоссальном подъеме. Невероятно, насколько в нем тогда фонтанировала жизнь. Мы ездили на рынок, покупали какие-то маслины и прочие вкусные вещи. Я готовил. Ездили в какие-то маленькие городки. Поднимаясь вверх, он время от времени отставал. Прикидывался, что зажигает сигарету - он курил до конца жизни. А на самом деле отставал, потому что у него болело сердце, но виду не показывал.

– А по его стихам не скажешь, что он был жизнелюб…

– Да, мало кто об этом знал, потому что Бродский философичен чрезвычайно. Он лет эдак с восемнадцати уже писал о смерти. Но в его стихах я просто пальцем могу показать те места, где видно, что человеку нравится шляться по улицам, пить вино, вкусно есть, смотреть на красивых женщин, ухаживать за ними. Кто-то вспоминал, что в ответ на требования врачей бросить пить кофе и курить Бродский отвечал: "Если, проснувшись утром, не выпьешь чашку кофе и не закуришь сигарету, тогда незачем и просыпаться".

– А Сергей Довлатов тоже в жизни был не такой, как в своих рассказах?

– Лучшего рассказчика в своей жизни я не встречал. И думаю, что уже никогда не встречу. Жаль, что он умер в 90-м году (ему было неполных 49 лет). Тогда еще российское телевидение не раскрутилось. Довлатов был бы находкой для них. Метр девяносто шесть, красивый, как латиноамериканский актер, с густым баритоном и с рафинированной речью без запинок. Если он начинал рассказывать, то цепенели все присутствующие, включая его недоброжелателей и врагов. И их у него хватало, потому что он был человек злоязычный и обижал очень многих.

– А с Сашей Соколовым вы встречаетесь. Он, наконец, написал что-нибудь новое?

– Саша человек загадочный, мистификатор, мифотворец. Недавно приезжал в Прагу, здоровый, красивый. Но он же не пишет нечего уже лет двадцать после того, как написал три книги. Выдающиеся книги - "Школа для дураков", "Меджу собакой и волком" и "Палисандрию" (последняя заметно хуже первых двух). Он чуть ли ни единственный из современных русских писателей удостоился одобрения Набокова. Тот успел заметить "Школу для дураков" и высоко о ней отозвался. А Набоков хвалить особо никого не любил. Кого из современных русских писателей вы читаете?
Высоко ставлю довольно малоинтересные по сюжету и коллизиям книги Пелевина и Сорокина, потому что они умеют обращаться со словом. У Виктора Пелевина нравятся книжки, написанные в прошлом. А у Владимира Сорокина - в настоящем. Его "День опричника" написан с невероятным мастерством. Плюс увлекательнейший, умный и ужасноватый сюжет. Такая антиутопия по России.

Экранизация всегда хуже книги

– Как вы относитесь к тому, что сегодня классику не читают, а смотрят по телевизору?

– К экранизации классики в телесериалах отношусь очень хорошо. Потому что после показа любого телесериала немедленно взлетают продажи этой книги. Но экранизация никогда не бывает равна хорошей книге.

– Недавний российский телесериал "Доктор Жеваго" не понравился?

– Но это единственный удачный пример, когда кино даже лучше, чем книга. Потому что сценарист Юрий Арабов и режиссер Александр Прошкин не пошли по пути всех телесериальщиков. Не стали рабски повторять литературный источник (когда так делают, то получаются такие монстры, как "Мастер и Маргарита"). А они не побоялись переписать Пастернака, но при этом дух романа передали замечательно.

– А "Собачье сердце"?

– Я про телесериалы говорил. "Собачье сердце" удачная экранизация. Но книга все равно лучше.

– А "Солярий"?

– Ну, какая же это экранизация. Это уж точно - по мотивам Лема. Совершенно лирическая притча. Посмотришь фильм Тарковского - замечательный. Но пересказать, что там происходит - никогда в жизни.

– Все равно не понимаю, почему сериалы для вас приемлемы, а кино – нет…

– Кино в своем начале развивалось как самостоятельное искусство. Поскольку у него не было звука. Но когда в 30-е годы кино обрело звук, оно сразу сделалось пересказом литературы на экране. И все. Это перестало быть по-настоящему интересно. Все интересное теперь лежит в сфере авторского кино. Это, условно говоря, – Филлини.
Или такой ниспровергатель и первопроходец как Алексей Герман. Его выдающийся фильм «Мой друг Иван Лапшин» и еще более вдающийся «Хрусталев в машину!». Но это уже просто эксперимент. Как в прозе Джойс. Или как в живописи Пикассо. Должно пройти много лет, чтобы Герман уложился в головах.

В ностальгию не верю

– Для вас существует понятие "ностальгия"?

– Ностальгировать по неодушевленным предметам, по-моему, унизительно. Березки - они везде березки. Можно скучать по близким людям. Это да. Но на любой родине не бывает так, чтобы все дорогие тебе люди постоянно толклись возле тебя. Если ты не можешь создать сам вокруг себя микромир, в котором тебе удобно, уютно и хорошо, тогда тебе на любой родине будет плохо.

– Вас не пугает то, что в Интернете творится с языком?

– Напротив, это страшно интересно. Удивительное такое стихийное словотворчество, фольклор, которого не было давно. А где ему еще проявляться? Частушек уже давно не поют. Блатные песни тоже поют старые. Я не знаю, как в Украине, но русский Интернет - это невероятный русско-английский жаргон. И так называемый "албанский" язык. Это, условно говоря, фонетическое письмо, например: "Аффтар, пиши исчо". Такие вещи только обогащают язык. Убивает язык нивелировка, когда все пишут и разговаривают одинаково.

– Считаете, не стоит бороться за чистоту языка?

– Да, язык сам себя защитит. Как он делал это не раз: что захотел оставил, что захотел отшелушил. В XIX веке, когда все боролись с заимствованиями из французского и прочих языков, был такой "замечательный" деятель адмирал Шишков, по совместительству еще и литератор. Он предложил, например, два слова, которые, мне кажется, замечательны - без всякой иронии. Бильярд называть "шарокатом", а галоши - "мокроступом". Великолепные русские слова, но почему-то не прижились.
В Чехии, где я живу, так борются с заимствованиями - на все международные слова придуманы свои. Автомобиль, корабль и самолет соответственно - водибло, плавибло и летабло. Радио - розглас. Но при этом все понимают и слово "радио".

– Ваше видение современного человека?

– Можно не такие глобальные вопросы? Я могу только сказать, что нет никакого современного человека. он точно такой же, какой был на протяжении всего обозримого прошлого. Возьмите любую сферу приложения человеческой деятельности. В искусстве создано что-нибудь сопоставимое по гармонии с греческой скульптурой? Или архитектурой? Создано ли что-то смешнее комедии Аристофана? Тоньше любовной поэзии Катулы или Овидия. Умнее идеологии Платона? Ничего. Все только повторения на более или даже менее высоком уровне. Кто достиг таких высот? Ну, Шекспир. Ну, Толстой. А кто еще? То есть, нам известное искусство начиналось с такой высокой точки, что только догонять - без всякой надежды догнать.
Чем отличается современный человек? Только в худшую сторону, глупее немножко стал. Единственное, что приобрел человек современный по сравнению с человеком древним, скорость . Скорость передвижения и скорость телекоммуникации. А все остальное – сплошные потери.

– Что вам импонирует в мужчинах, а что в женщинах?

– Оговорюсь, что я бы, кроме определенных ситуаций, вообще разницы между мужчиной и женщиной не проводил. Мне кажется, нельзя предъявлять к людям завышенных требований. Ограничиваться нужно вещами более простыми и повседневными. Например, для меня в человеке постороннем или малознакомом сообразительность гораздо важнее, чем ум. Мне его ум не нужен. А сообразительность нужна, чтобы он засмеялся вовремя и не переспрашивал по четыре раза. Или мне не нужно, чтобы человек был порядочный. Где я столкнусь с его порядочностью? Что, я с ним буду бизнес открывать? Или решать какие-то семейные проблемы? Нет. А вот чтобы он был вежливый, мне нужно. Пусть мне говорит "здравствуйте", "спасибо" и "извините". А порядочность-непорядочность - это не мое дело. Об этом пусть его папа, мама, жена и дети заботятся.

Автор благодарит "Форум издателей" за помощь в организации встречи с Петром Вайлем.

КОРОТКО О…

Петр Вайль

писатель и журналист

Родился 29 сентября 1946 года в Риге.

В 1975 году окончил редакторский факультет Московского полиграфического института.

Работал грузчиком, рабочим на кладбище, пожарным, сотрудником газеты.

В 1977 году эмигрировал в США.

Работал в эмигрантских СМИ в Нью-Йорке. В том числе в "Новом американце" Сергея Довлатова.

Почти 20 лет работает на радио "Свобода". Начинал в 1988 г. в нью-йоркском бюро, где впоследствии возглавил отделение русской службы. В настоящее время - главный редактор русской службы.

Удостоен нескольких литературных премий.

Печатается как эссеист и критик с 1973 года. Автор многих статей, эссе и книг, опубликованных в России и за рубежом.

Член общественного совета журнала "Иностранная литература", совета попечителей фонда "Знамя" (с 1995 года).

Автор и ведущий 23-серийного цикла "Гений места с Петром Вайлем" на российском телеканале «Культура».

С 1995 года живет в Праге.

Женат.

10 книг Петра Вайля:

"Гений места";

"Карта родины";

"Стихи про меня";

"Иосиф Бродский: труды и дни" (в соавторстве со Львом Лосиным);

"Русская кухня в изгнании" - сборник эссе на гастрономические темы (совместно с Александром Генисом).

Также совместно с Александром Генисом:

"Родная речь";

"60-е: Мир советского человека";

"Американа";

Составитель двух сборников произведений Иосифа Бродского:

"Рождественские стихи"

"Пересеченная местность".

Что такое "гений места"?

"Связь человека с местом его обитания - загадочна, но очевидна. Ведает ею известный древним genius loci, гений места..." - так начинается книга Петра Вайля "Гений места". В каждой главе автор сопоставил город и человека. Например, Чарли Чаплина и Лос-Анджелес, Джека Лондона и Сан-Франциско, Кобо Абэ и Токио. Всего получилось 36 пар.

ЦИТАТА

Елена Иваницкая, литературный критик:

«Вайль убежден, что различение на вкус двадцати шести видов маслин — такое же проявление культуры, как определение на слух сорока одной симфонии Моцарта».

Петр Вайль о молодежи

Перт Вайль совершенно не разделяет мнение старшего поколения о молодом поколении. В академгородке в Новосибирске, где всегда собиралась умственная не элита, в МГУ, МГИМО, видишь, что, действительно, "нынешние молодые меньше знают, чем знали люди их уровня моего поколения", считает писатель. Но у них есть колоссальное преимущество - они свободны. У них не зашоренные мозги. А это многого стоит.

Петр Вайль о вкусах своего поколения

"В моем поколении основным напитком был портвейн, - пишет Перт Вайль в книге "Русская кухня в изгнании". - Амброзией российского алкаша стал "Солнцедар", который делали, укрепляя до 16 градусов, из алжирского вина, пригоняемого в тех же танкерах, в каких в Алжир доставляли нефть. Запахом и вкусом это напоминало пищевые отходы, но славно шло под плавленый сырок за 11 копеек. Такой опыт хорош тем, что ниже опуститься уже нельзя. Отсюда - только взлет".

02.11.2007 13-53