Президенту США Рейгану Савелий Крамаров написал как артист артисту: есть нечего, и одно место скоро затянет паутиной

Бульвар Гордона

6 июня исполняется 15 лет со дня смерти всенародно любимого актера.

История одного из самых узнаваемых советских актеров настолько обросла мифами и легендами, что правду от вымысла отделить уже практически невозможно. С одной стороны, это очень символично и свидетельствует о том, что Савелий Викторович стал героем былинным, кем-то вроде Ильи Муромца. С другой — устное народное творчество все дальше и дальше уводит нас от истинного Крамарова.

Все, кто когда-либо писал о нем, пытаются представить его персонажем трагическим — непонятым в искусстве и несчастным в личной жизни. На контрасте с комедийным амплуа такой образ впечатляет, но, к счастью, не имеет ничего общего с реальностью.

Автора знаменитой «Радионяни» Александра Левенбука с Савелием Крамаровым связывала дружба, которая продолжалась и после отъезда актера за границу.

— Мы с Саввой познакомились в самодеятельности, — вспоминает Александр Семенович. — У него тогда еще не было актерского образования, только диплом Лесотехнического института, но играть он хотел всегда, и получалось неплохо. У него была одна заслуживающая уважения черта — он всегда и во всем стремился дойти до совершенства. Уже будучи известным актером, поступил в ГИТИС, хотя его, думаю, снимали бы и так. Пошел работать в «Современник», прекрасно понимая, что много он там не сыграет — не дадут. Но он рассчитывал подучиться, поднакопить актерского опыта.

— Говорят, Савелий Викторович всю жизнь мечтал о серьезной роли...

— Это не более чем легенда. На самом деле, о серьезных ролях он не мечтал никогда. Во-первых, очень самокритично относился к себе и осознавал, что они ему не по плечу. Во-вторых, понимал: хороших трагических актеров много, а место комика-эксцентрика, каким был Крамаров, вакантно до сих пор. Ему достаточно было одной фразы, — например, «И мертвые с косами стоят!» — чтобы сделать роль яркой, запоминающейся. Нет, Савелий был вполне доволен своим комедийным амплуа, ведь именно оно принесло ему невиданную популярность.

Когда он приезжал ко мне работать, — мы вместе писали ему миниатюры для выступлений! — звонок в моей квартире не смолкал. Соседу сверху хотелось взять у него автограф, соседу снизу — просто посмотреть на живую звезду. Прекращалось это только после того, как Савва подходил к двери и строго, но вежливо говорил: «Не мешайте нам, пожалуйста, мы работаем!».

Он, кстати, в отличие от многих других актеров никогда не грубил поклонникам, всегда был корректен. И работал очень серьезно и скрупулезно. Бывало, мы с ним за целый день могли усовершенствовать лишь одну-единственную шутку. Несмотря на, казалось бы, низкий коэффициент полезного действия, он уезжал довольный. Хотя за целый день, бывало, выпивал только пару стаканов воды.

— Вы его не кормили?

— Дело в том, что Савелий ел только кошерную пищу, а я ему такую мог предложить далеко не всегда.

— Как он вообще находил такую еду в советской Москве, где и на походы в синагогу смотрели косо?

— В этом и заключалась его главная проблема. Именно она подтолкнула его к решению эмигрировать. В остальном жизнь в Союзе устраивала Савелия. Его популярность открывала все двери, решала любые бытовые проблемы, которые отравляли жизнь всем нам. Например, у Саввы был белый «фольксваген» — большая редкость в Москве того времени. Он мне как-то показал, сколько у него запчастей для машины, — хватило бы на целый автопарк. Когда мы с ним приходили в ресторан, тут же начинались подношения со всех окружающих столов — дорогое вино, шампанское, конфеты, цветы.

Будь Крамаров любителем проехаться на халяву, мог бы все время обедать и ужинать за чужой счет, но Савва всегда платил сам — такой у него был принцип. А вот с кошерной пищей постоянно возникали проблемы. Ее в то время можно было найти только в синагоге, которая была одна на всю Москву, и он в силу своей занятости не всегда успевал туда заехать. Помню, как его поразил тот факт, что только в одном районе Нью-Йорка — Лонг-Айленде — работает 180 синагог.

— Как Савелий Викторович пришел к иудаизму, он ведь не из религиозной, набожной семьи?

— Существует легенда, согласно которой он в Египте в лавке старьевщика увидел медальон с ликом святого, который очень ему понравился. Вернувшись в Москву, Савва показал медальон знакомому антиквару. Тот сказал, что изображен на нем пророк Моисей, и якобы Крамаров воспринял это как знак. История красивая, но я не поручусь за ее достоверность. А в том, что он пришел к иудаизму, на мой взгляд, ничего удивительного нет, не зря же говорят, что даже в сердце неверующего еврея все равно живет Тора. А кашрут — свод законов религиозной жизни — поначалу соблюдать трудно, но со временем это даже начинает приносить удовольствие: человек будто самому себе доказывает, что способен себя преодолевать.

— Но Савелию Викторовичу кашрут приносил не только моральное удовлетворение, но и неудобства?

— Его религиозные убеждения зачастую не вписывались в его же рабочий график. Савва отказывался сниматься в Шаббат — с вечера пятницы до вечера субботы. Случалось, что его приглашали на концерты, которые проходили на стадионах: там за 10-минутное выступление платили три тысячи рублей. Но узнав, что работать придется в субботу, он отказывался, и никто не мог его уговорить. Иногда его почитание субботы доходило до смешного. В Шаббат верующим евреям нельзя делать ничего, даже нажимать кнопку лифта и снимать телефонную трубку, и Савва все это исполнял.

Как-то мы с Аркашей Хайтом гостили у него в Лос-Анджелесе. Он отвез нас на концерт и пообещал забрать обратно, но, к великому нашему удивлению, вовремя не приехал. Звоним ему домой, трубку никто не берет. Друзья пригласили нас в ресторан «Черное море», в котором пела Агузарова: дескать, подождем Савву там. Но Крамаров так и не появился.

Только тогда кто-то вспомнил, что начался Шаббат, а значит, он и не приедет. Все бы ничего, но мы не помнили, где его дом и как туда добраться. С большим трудом нашли человека, который приблизительно знал, где Савва живет, потом долго искали квартиру. В общем, целое приключение было! Дверь в квартиру оказалась не заперта, когда мы вошли, Савва спал в своей комнатке. Утром он, конечно, извинялся, но...

— ...не сомневаюсь: вы ему за это отомстили!

— Ну, было несколько безобидных розыгрышей... Когда мы к нему приезжали, он очень хотел нас чем-нибудь угостить. Понакупит, бывало, целый холодильник всяких вкусностей, которые нам в перестроечной стране только снились, — балык, карбонат, красную рыбу, икру. А мы с Аркашей носом крутим: дескать, нам и дома все это изобилие надоело. Он, бедный, так расстраивался, жалко было смотреть. Да и нам этот фасон нелегко давался — еда-то была вкусная, от одного запаха уже слюнки текли. Правда, в последний день перед отъездом мы все до крошки слопали.

— А сам Савелий Викторович часто кого-либо разыгрывал?

— Он розыгрышей не любил, хотя у него они бы, наверное, хорошо получались. Отомстил же Савва однажды знаменитому администратору Смольному, который попытался его обмануть. Вообще, для администраторов обычное дело — заплатить актеру поменьше, а увезти его при этом подальше. И вот во время очередных гастролей Смольный предложил Крамарову: «Тут недалеко надо еще выступить, буквально 15 километров от города!». Сели в машину, поехали. Через 15 километров Крамаров, который внимательно смотрел на спидометр, говорит водителю: «Останови!». Вышел, вокруг — голая степь, одни суслики стоят. Сказал: «Добрый вечер, дорогие зрители!» — и отчесал весь свой репертуар! Потом сел в машину и уехал назад.

— Правда ли, что, добиваясь разрешения на выезд, Крамаров обратился к президенту США Рональду Рейгану?

— Это письмо было написано у меня на кухне. Я уже не помню текст дословно, знаю, что какие-то отрывки из него ходят в интернете. Оно было задумано как обращение артиста к артисту. Савва писал, как тяжело ему живется после того, как он подал документы на выезд: мол, есть буквально нечего и одно место у него, как в известном анекдоте, скоро затянет паутиной. Это была истинная правда: в те времена даже простого инженера, подавшего документы в ОВИР, тут же увольняли с работы, Савелия же немедленно перестали приглашать на съемки, а фильмы с его участием (их было более 40-ка) сняли с проката и телевизионного эфира.

Ему, кстати, перечень грядущих неприятностей популярно изложили в компетентных органах, когда уговаривали забрать документы. Пообещали даже звание заслуженного артиста, только бы он согласился остаться. Но Савва отказался: у него к тому времени было громкое имя, а все эти «народные» и «заслуженные» для серьезного человека — полная ерунда. В конце концов Крамарова все-таки отпустили — после того, как его письмо Рейгану трижды прозвучало по «вражескому» «Голосу Америки».

— Правда, что это письмо Крамаров перебросил через забор американского посольства в Москве?

— Думаю, это еще одна легенда... С одной стороны, он мог так поступить — это было вполне в его характере, но с другой — у посольства всегда дежурило много бдительной милиции. Скорее всего, Савва поступил проще — договорился с кем-то, кто и пронес письмо на территорию посольства.

— Насколько я знаю, провожать его в аэропорт вы не ездили?

— Нет. В то время это было небезопасно — всех, кто провожал эмигрантов, снимали на видео и брали на заметку. Но я был на проводах у него дома. Людей пришло немного, помню, что рядом сидели Михаил Жванецкий и Марк Розовский. Предвосхищая ваш вопрос, скажу: мы не грустили. Конечно, понимали, что какое-то время его не увидим, но и ощущения, что расстаемся навсегда, не было. Наоборот, все радовались за Савву — он добился того, чего хотел, у него было много планов и самые радужные перспективы.

— Кому Савелий Викторович оставил «наследство» — свою квартиру и коллекцию антиквариата?

— Жене Маше. Правда, коллекцией эти вещички можно назвать с большой натяжкой. Знаете, любой коллекционер в своем увлечении проходит два этапа — денежный, когда человек скупает все подряд, и профессиональный, когда он начинает разбираться в предмете и к выбору экспонатов подходит осознанно. Савва до второго этапа не дошел. Да, у него были раритеты, но хватало также склеенных тарелок и чашек, которым цена — три копейки в базарный день.

А за границу он уезжал с двумя полупустыми чемоданами, в которых были только вещи первой необходимости. Зачем везти с собой старье, если все можно купить на месте?

Единственная старая вещь, которую Крамаров взял, — это его знаменитая кепка-талисман. В ней Савва снимался в картине «Друг мой, Колька!», сделавшей его знаменитым, и с тех пор был уверен, что кепка приносит ему удачу. А еще мы, наивные, надавали ему с собой юбилейных советских рублей: «Может, ты там на что-то стоящее их обменяешь!». Но никому наши «деревянные» за границей не были нужны. Когда-то давно была популярная песня со словами: «Посторонись, советский рубль идет!». Теперь-то мы понимаем, что посторониться нужно было только для того, чтобы не испачкаться.

— Как сложилась его новая жизнь за границей?

— Буквально сразу же у него начались гастроли — он выступал в Америке, в Израиле и, кажется, в Германии. Но, насколько я знаю, особого успеха у него не было. Дело в том, что Савва на эстраде был хорош в течение 30, максимум 40 минут, но два отделения, пусть даже и с кадрами из кинофильмов, потянуть не мог.

— Вы писали ему тексты для заграничной концертной программы?

— Ему писали многие — в том числе Михаил Жванецкий и Аркадий Хайт. Мы любили его и старались помочь чем могли. Не сложилась, как вы знаете, и его карьера в Голливуде. Конечно, уезжая из Союза, он надеялся, что будет много сниматься. Но когда выяснилось, что это не так, не сильно расстроился. Ему хватало тех небольших ролей и выступлений перед зрителями, которые у него были.

— Жилищные условия на новом месте у него были лучше, чем в Москве?

— В Лос-Анджелесе у него была «однобедренная» квартира, как он ее называл, то есть с одной спальней. Плюс кухня, прихожая и небольшая комнатка, которую можно назвать кладовкой. Когда мы с Хайтом приезжали к нему в гости, Савва в ней спал.

— Крамаров был рад, что расстался в Америке со своим знаменитым косоглазием?

— Ему неоднократно предлагали это сделать, в том числе жена моего обожаемого партнера Лившица, который к тому времени тоже переехал в Нью-Йорк. Она врач-окулист (мы когда-то все вместе учились в Первом медицинском институте), и в Америке у нее была частная практика. Когда Савва пришел к ней на прием, она сказала: «Давай я тебе чуть-чуть мышцу подрежу, и глаз встанет на место». — «Ты что, — возмутился он тогда, — это же мой хлеб?!». Но потом все-таки решился на операцию. Я видел его уже после нее, но никаких изменений не заметил! По-моему, Савва каким был, таким и остался.

— Правда, что Крамаров хотел вернуться в Россию?

— Нет, это тоже легенда. Он скучал по родине, но возвращаться не собирался.

— Но хотя бы приезжал?

— Только один раз — в начале 90-х годов. Причем ехать боялся панически. Почему-то ему казалось, что на границе его арестуют и отправят прямиком в Сибирь. Звонил мне, наверное, раз 10. Впоследствии выяснилось, что телефон Савва обрывал не только мне, но и всем нашим общим друзьям. Потом, уже будучи в Москве, позвонил и попросил достать ему пропуск в Музей-усадьбу Коломенское, где Юрий Лужков собирал деятелей искусства. Я был уверен, что никакого пропуска ему не дадут, но отказать не мог и позвонил в мэрию. К моему великому удивлению, у меня даже никто ничего не спросил — просто сказали, где пропуск можно будет забрать.

Точно так же без звука Савелия пропустили на само заседание. Правда, когда он вошел, все тут же забыли о Лужкове и повернулись к нему. Едва торжественная часть кончилась, кинулись с ним фотографироваться. А там были и Галина Волчек, и Олег Ефремов, и Олег Табаков, и Иннокентий Смоктуновский — в общем, весь цвет театральной Москвы. Савелия очень любили, потому что он никогда не строил из себя великого артиста.

— У Савелия Викторовича была очень хорошая фигура — это наследственное или он над ней работал?

— Чудес не бывает, за своей физической формой надо следить — это я вам как врач говорю. Савва не переедал, занимался спортом — не в пример некоторым нынешним актерам, которых в молодом еще возрасте буквально разносит во все стороны. Савелий понимал, что и для работы, и для личной жизни лучше быть подтянутым.

— Особая статья в воспоминаниях о Крамарове — его отношения с женщинами.

— От актрис, даже очень красивых, я слышал как раз противоположное мнение — они признавались, что Савелий очень им нравился. А моя первая жена-манекенщица, причем из самых известных, видя на пороге нашего дома Савву, буквально млела и разве что в обморок не падала. Если же на улице мы проходили мимо афиши новой картины с его участием, расплывалась в улыбке, и я уже не мог не повести ее на премьеру. Так что особых проблем у него с женщинами не было, и жизнь монаха он точно не вел.

— Вы были знакомы с его женами?

— Когда мы с ним тесно общались, со второй женой Машей (до нее очень недолго была еще какая-то Люда) Савва уже не жил, но и в разводе еще не был. Маша работала гримером на киностудии, и мы с ней не встречались. На третьей, Марине, бывшей одесситке, он женился в США, а я познакомился с ней уже после смерти Савелия в Москве, на телевидении. Очень красивая, яркая, к тому же восточная женщина — такие умеют сделать мужчину счастливым.

— Как говорится, с этого места подробнее, пожалуйста!

— Пикантные подробности из их жизни мне неизвестны. Мои наблюдения, скорее, из области психологии: восточные женщины, как никакие другие, умеют, не теряя собственного достоинства, поставить мужчину на пьедестал. Трудно представить себе, что такая жена начнет кричать на мужа: «Вася, что ты разлегся с газетой на диване?! Лучше бы мусор выбросил!».

— А с дочерью Савелия Викторовича Басей вы встречались?

— К сожалению, нет. На записи одной из телепрограмм, посвященных Крамарову, я слышал только ее голос: она говорила по-английски, немного всплакнула и, как мне показалось, не очень хотела распространяться на эту тему. Впрочем, когда отец умер, она была совсем маленькой.

Нину Маслову мы помним прежде всего как царицу в комедии Леонида Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию». Но не менее колоритная роль — обаятельной тунеядки Коровянской — досталась Масловой в картине Алексея Коренева «Большая перемена», где актриса снималась в дуэте с Савелием Крамаровым.

— Нина Константиновна, вы ведь снимались с Крамаровым в нескольких картинах — «Иван Васильевич меняет профессию», «Афоня»...

— Но непосредственно на съемочной площадке столкнулись только в «Большой перемене». А дело было так. После окончания института меня пригласили на пробы к режиссеру Алексею Кореневу. Он дал мне прочитать сценарий и сказал: «Выбери, что бы ты хотела сыграть». Я решила остановиться на подружке Гены Ляпишева Люське. Но Коренев отсмотрел все пробы и вызвал меня снова: «Нина, у меня дыра в сюжете, мне очень нужна смешная девочка, которая сидит за первой партой. Ну зачем тебе Люська? Давай ты сыграешь эту Коровянскую, а в партнеры я тебе дам Савелия Крамарова. Клянусь: ваша пара будет такой яркой, что зрители не забудут!». Я и согласилась... Интересно, что хоть мы с Савелием до съемок и работали в одном театре, я не была с ним знакома, да и вообще как актера его не воспринимала. Но тут уж мы наверстали упущенное: достаточно легко сошлись, много импровизировали на площадке. Так, знаменитый диалог: «Что ты мне глазки строишь?». — «А что мне тебе, кооператив строить?» — придумали сами, его в сценарии не было.

— Правда, что Савелий Викторович пользовался успехом у женщин?

— Все павильонные сцены мы снимали в Москве, а натуру — в Ярославле и Сочи. Там каждый вечер мы всей съемочной группой ходили ужинать в ресторан при гостинице. Вы бы видели, какие красивые девушки сидели за столом у Савелия! Потом я узнала, что они приехали к нему в Сочи из Ленинграда.

Мы с ним до самого его отъезда за границу много общались, работали в одной концертной программе от Театра-студии киноактера, месяц в году проводили в Крыму. И Савелия всегда и везде окружали очень красивые девушки — из тех, кого сейчас назвали бы моделями.

— Но у него же, мягко говоря, такая специфическая внешность!

— В одной из последних передач Малахова, которую снимали в октябре прошлого года к 75-летию Савелия, показывали массу его детских и юношеских фотографий. Я сидела буквально с открытым ртом: у него было потрясающее, просто голливудское лицо! И я поняла, что в силу своей молодости и амбициозности, видимо, чего-то в нем тогда не разглядела. Было в Крамарове нечто такое, что нравится женщинам. К тому же он всегда замечательно выглядел и элегантно одевался. Помню, на юге ходил с шикарной сумкой Adidas (таких тогда ни у кого не было!) и теннисной ракеткой — Крамаров хорошо играл в большой теннис. Вообще, он был умница, образованный, рафинированный интеллигент — полный антипод своим персонажам.

— Вы случайно не были в него влюблены?

— Ну, не то чтобы влюблена... Но он мне действительно нравился. (Смеется). Если бы я не улетала со съемок «Большой перемены» в Ярославле на собственную свадьбу, еще неизвестно, чем бы у нас дело кончилось. Ну а потом мы с ним дружили домами. Дело в том, что мой тогдашний муж был музыкантом и аккомпанировал Савелию в его концертном номере-пантомиме. Савва часто бывал у нас дома.

— Чем вы его кормили — говорят, он ел только кошерную пищу?

— Это явное преувеличение. В частности, его сосед по дому на Мосфильмовской улице уверял, что Савелий и покушать любил, и выпить мог, если был повод. Мы с ним объездили с гастролями всю страну, чаще всего спектакли выпадали именно на субботу и воскресенье, и он работал так же, как все.

— Что вас больше всего удивляло в Крамарове?

— Только несколько лет назад, уже после смерти Савелия, я узнала, сколько ему на самом деле было лет, и поразилась. Была уверена, что он лет на 10 моложе. Савва очень следил за собой — стройный, подтянутый, практически без морщин. Окруженный всенародной любовью, он сумел сохранить себя и удержаться от соблазнов. А ведь его обожали все: от бомжей и алкашей до членов правительства. Когда мы приезжали на гастроли в очередной город, всех встречали автобусы, а за Савелием присылали машину, которая везла его в горкомовскую гостиницу.

До сих пор у меня перед глазами стоит картина, которую я наблюдала в Баку во время одного из всесоюзных кинофестивалей. Нас, делегацию «Мосфильма», пригласили в Академию наук Азербайджана. По очереди на сцену выходили народные и заслуженные артисты, и всех их очень сердечно встречали. А потом объявили: «Актер кино Савелий Крамаров!» — и весь зал встал.

— И от такой популярности он уехал?!

— Когда говорят о Крамарове, чаще всего обсуждают именно этот вопрос: правильно ли он сделал, что уехал? На мой взгляд, оставив страну, где все его обожали, и уехав туда, где его никто не знал, он прожил вторую жизнь, ничем не похожую на прежнюю. Хотя какая-то мистика во всем этом есть. Говорят, незадолго до того, как он заболел и скоропостижно умер, Савелий подумывал о том, чтобы вернуться, и даже приезжал сниматься в картине Георгия Данелии «Фортуна». А когда Крамаров вернулся в США, ему наконец-то предложили большую работу, и он успел подписать контракт. Дом построил, с женой были прекрасные отношения, дочь родилась. Казалось бы, жизнь только-только начала налаживаться, но тут все оборвалось.

— В жизни комики, как правило, грустные люди. Каким был Савелий Викторович?

— Пожалуй, я знаю только одного действительно веселого комика — Владимира Винокура. А Савелий был обаятельным, хорошим партнером, с ним легко работалось... Вообще, после «Большой перемены» Савва постоянно в моей жизни присутствует. Иногда такая депрессия накатывает, что идешь по улице или едешь в метро на эскалаторе и кажется, что уже нет сил жить дальше. И вдруг подходит человек и говорит: «Я вас так люблю, вы же с Крамаровым снимались!». И всегда, рассказывая о Савелии, я говорю: «Желаю каждому человеку, чтобы у него в жизни была своя «Большая перемена», которая помогала бы ему переступать через неприятности и идти дальше».

04.06.2010 10-15