Отто Мейергоф и наука "юденфрай"

sem40

Наука и культура в тоталитарных государствах одними из первых ощущают безжалостную мощь диктатуры. Ученые и деятели культуры становятся первыми жертвами деспотизма. С приходом нацистов к власти в Германии положение усугубилось бесчеловечным государственным антисемитизмом, стремившимся к "окончательному решению еврейского вопроса". Эмиграция еврейской интеллигенции из фашистской Германии началась еще в 1933 году, сразу после назначения Гитлера рейхсканцлером. Германию покидал цвет и гордость ее науки, люди, чьи дела и мысли прославили их неблагодарную и жестокую родину.

Среди семнадцати эмигрировавших из Германии лауреатов Нобелевской премии был уроженец Ганновера биохимик Отто Мейергоф, личность во многих отношениях незаурядная и значительная. Его судьба типична для тысяч гонимых и преследуемых немецких граждан, чья единственная вина состояла в том, что они родились евреями.

Происхождение Отто Мейергофа показывает, как сильно срослась и переплелась история немецких евреев с немецкой историей. Семья Мейергофов подарила Германии многих выдающихся личностей - писателей, художников, врачей. Свыше 250 лет жили его предки в Гильдесхайме, пока его дед Израиль Мейергоф не поселился в Ганновере. Позднее Израиль Мейергоф станет членом правления еврейской общины Ганновера, членом Коммерческого суда. Его сын Феликс был известным в Ганновере торговцем. В его доме (Theaterstr, 16A) и родился 12 апреля 1884 года Отто - будущий лауреат Нобелевской премии. Несколько лет спустя семья переезжает в Берлин, где Отто заканчивает гимназию и начинает учебу в университете. Позднее он слушает лекции в университетах Фрайбурга, Гейдельберга и Страссбурга. В Берлине познакомился Отто с Леонардом Нельсоном, известным философом, оказавшим большое влияние на юношу. Интерес к философии пронесет Мейергоф через всю жизнь. Начиная со своей первой работы "О методе Гете в исследовании природы", он напишет еще множество работ по натурфилософии физиологии.

В шестнадцатилетнем возрасте заболел Отто тяжелой болезнью почек и провел в лечении и отдыхе несколько месяцев в Египте вместе со своим двоюродным братом Максом, известным впоследствии глазным врачом, историком медицины и востоковедом. С этой поездки возник постоянный интерес Мейергофа к археологии.

Собственная научная деятельность Мейергофа началась с медицинских исследований в Гейдельбергской клинике, куда он поступил на работу ассистентом после защиты диссертации в 1910 году. Здесь он начал заниматься физиологией клетки и биохимией, что принесет ему в последствии мировую известность. В 1912 году Мейергоф переезжает в Киль, где он получил место в Психологическом институте Кильского университета. В Киле его научная и педагогическая деятельность была очень продуктивной. Здесь он получил основные результаты, за которые ему и его английскому коллеге Хиллу в 1922 году была присуждена Нобелевская премия по медицине. Мейергоф был первым немецким Нобелевским лауреатом по медицине после Первой мировой войны.

Однако даже Нобелевская премия не защищает от антисемитизма. Мейергоф четыре года интенсивно работал в должности приват-доцента, фактически оставаясь в положении ассистента - без помощников и в очень стеснительных условиях, не помешавших, правда, получить выдающиеся, всемирно признанные результаты. Но эти результаты были, по мнению антисемитски настроенных руководителей Кильского университета, недостаточными, чтобы занять образованную в 1922 году кафедру физиологической химии.

В 1924 году Мейергоф покидает Киль и переезжает в Берлин-Далем, чтобы занять место руководителя отдела в институте биологии при "Обществе кайзера Вильгельма". Это Общество в Далеме было в то время местом встречи немецкой духовной элиты. Никогда больше не видел Берлин столько выдающихся ученых вместе. Их общение друг с другом стимулировало новые открытия в биологии, химии, физике. Национал-социализм разрушит это "научное гнездо" вместе с работавшими там учеными.

После пяти лет работы в Далеме Мейергоф получает предложение от своих коллег в Гейдельберге, от которого он не смог отказаться. В рамках того же "Общества кайзера Вильгельма" он организует свой собственный Институт физиологии, занимая при этом еще и должность профессора университета. Впоследствии Мейергоф оценивал гейдельбергский период как важнейший в своей жизни. Все вокруг благоприятствовало продуктивной работе. Он был окружен безгранично преданными ему сотрудниками и учениками, с которыми он щедро делился своими мыслями и опытом. Один из его учеников вспоминал: "Каждый день совершал Мейергоф прогулки вокруг института, переходя от сотрудника к сотруднику, японцу, англичанину, итальянцу, испанцу, американцу, немцу. Это были незабываемые беседы, оставшиеся в памяти надолго". В этих условиях работал Мейергоф с присущим ему умением концентрироваться. Благодаря своей настойчивости и упорству смог он целых пять лет после прихода нацистов к власти сохранять достоинство и целостность института и даже после 1933 года принимать на работу новых сотрудников-евреев.

В 1938 году положение стало невыносимым и Мейергоф вынужден навсегда покинуть Гейдельберг. С помощью своих бывших учеников он добирается до Швейцарии, откуда переезжает в Париж, где получает должность директора Института биологии и физической химии. Мейергоф с новой энергией принимается за работу. Но и там не пришлось ему долго оставаться. Через два года, в 1940 году немецкие войска вошли в Париж и ему пришлось вновь спасаться бегством от немцев. Через Испанию и Португалию эмигрирует он в США, где с помощью Рокфеллеровского фонда получает должность профессора в университете Пенсильвании в Филадельфии. Здесь он и скончался 6 октября 1951 года. Родной город Мейергофа - Ганновер - назвал в его честь одну из своих улиц.

Мейергоф был одним из основателей динамической биохимии, ему принадлежат пионерские работы в области биоэнергетики химических процессов в мышцах. Он всю жизнь искал причинные механизмы основных жизненных процессов и пытался их философски интерпретировать. Его имя прочно вошло в ряд классиков науки, чьи работы не потеряли значимости и сегодня.

Изгнав или уничтожив тысячи талантливых людей, которые, подобно Мейергофу, самоотверженно работали не для еврейства, а для немецкой и общечеловеческой науки и прогресса, Германия обрекла себя на "научное самоубийство", от чего немецкая наука не оправилась еще и сегодня. Лидирующее положение, которое занимала немецкая наука во многих областях до и после Первой мировой войны, было безвозвратно утеряно и причина этого не только в поражении 1945 года.

К сожалению, и власти страны-победительницы - Советского Союза - не отличались в этом вопросе дальновидностью и мудростью. Сталин всегда ненавидел евреев, но во время войны, когда в борьбе с Гитлером разыгрывалась и еврейская карта, расправиться с советскими евреями было невыгодно политически. В последние же годы жизни Сталина произошел настоящий "взрыв антисемитизма", как назвал его в своей яркой антифашисткой повести "Тьма в конце туннеля" писатель Юрий Нагибин. Наиболее заметные эпизоды этого периода: борьба с космополитизмом, дело Пролетарского района, дело "врачей отравителей". После смерти Сталина, в недолгую хрущевскую "оттепель" внешние проявления антисемитизма ослабели, хотя бдительные парткомы и отделы кадров постоянно следили за негласной "процентной нормой", которая всегда была существенно ниже установленных в царской России пяти процентов. Например, на физическом факультете Московского государственного университета в 1962 году среди 550 студентов первого курса было только 5-6 человек, которые в пятом пункте своей анкеты писали "да". Им не давали забыть об этом, но это был, если можно так выразиться, "мягкий", "вегетарианский" антисемитизм. То без объяснения причин не дадут Ленинскую стипендию человеку, вполне ее заслужившему, то бесследно и бесповоротно исчезнет уже готовая рекомендация в аспирантуру. На других факультетах университета и во многих других ("несекретных") вузах поступление еврея было не таким сверхтрудным делом, и люди вспоминали о своем происхождении уже после получения диплома, когда надо было получать распределение на работу.

Положение резко изменилось после Шестидневной войны 1967 года и начавшейся в семидесятых годах, хотя и очень небольшой, еврейской эмиграции в Израиль. Теперь уже двери большинства вузов прочно закрылись для еврейских юношей и девушек. Приемные комиссии имели твердые инструкции и налаженные механизмы поставить заслон "лицам нежелательной национальности". Не остался в стороне и технический прогресс - в появившихся тогда автоматизированных системах, управляющих вступительными экзаменами, имелись средства направить

подозрительных абитуриентов

в аудитории, где их ждали специально подготовленные бригады экзаменаторов-"убийц". А бледные от страха перед экзаменами абитуриенты и не задавались вопросом, почему так много Шварцманов, Мендельсонов и Меламедов должны сдавать экзамены в той же аудитории, что и они.

Процесс "очистки советской науки от евреев" шел успешно. В фундаментальных научных и высших учебных заведениях работающих евреев, как правило, не увольняли, опасаясь прямых обвинений Запада в антисемитизме, но новых сотрудников с "дефектами анкеты" не принимали категорически. Им оставались лишь рождавшиеся как грибы после дождя "АСУшные конторы" и многочисленные информационные институты, центры, бюро, где настоящей наукой и не пахло.

Результаты стали сказываться не сразу. Стали хиреть традиционно сильные научные школы в математике, физике, биологии. Наступившая в конце 80-х годов "перестройка" добавила экономические проблемы финансирования науки и образования. Престиж научной профессии резко упал. Зато все больше бывших "советских мальчиков и девочек" стали студентами и сотрудниками израильских, американских, канадских, немецких и других университетов и институтов. Советская же наука надолго потеряла былое лидерство во многих областях.

15.10.2003 11-00