«Чувствую свою нужность»

«Вечерняя Москва»

На телефоне у него записана мелодия из «Бременских музыкантов», но самих культовых героев среди садовых скульптур не видно. Зато есть другие, например, Водяной. – Это начало моей коллекции, – гордо говорит известный каждому поэт Юрий Энтин. – Ее, как и многое тут на даче, начала «заводить» моя жена Марина. Вот и здесь, в отдельном доме – «Центре культ-Юры» – многое она сотворила.

— Признайтесь, Юрий Сергеевич, любовной лирики у вас полный стол?

— Хотя я всегда отождествлял себя с трубадуром, любовной лирики как таковой не писал. А вот петь я всегда обожал. В 19 лет даже поступил в хор учителей Московского областного педагогического института. И там же написал первую песню вместе с Георгием Струве. О любви. Правда, это была шуточная песенка. Потому что я до сих пор стесняюсь произносить слово «любовь». И никогда не признавался женщинам в любви. А если объяснялся с женой, то всегда полушутя. Например, вот так:

Дарить французские духи – удел мещан убогих!

Я подарю тебе стихи, чем выделюсь из многих!

Я не какой-то инженер и не артист несчастный!

Поэт – он может, например, струить эфир неясный.

И я струю его, струю, бежит за строчкой строчка,

Дарю тебе любовь мою, бери ее – и точка.

Ну, чем не объяснение?

— Кроме стихов, что дарите своей половине?

— Она очень любит море. И я обещал ей клятвенно каждое 17 октября вывозить ее туда. Раз пять-шесть сдержал слово. А в преддверии круглой даты, в прошлом году, мы поехали в Египет. Я снял потрясающий номер с огромным бассейном, обнесенным почти Кремлевской стеной, с райским садом, экзотическими бабочками. И никого нет. Только пение птиц, мы и огромная кровать под балдахином, где легко потеряться. И вот утром, мягонько постучав по носу, я ее бужу и вручаю свое письмо счастья:

Море, солнце, каркаде, ресторан, бассейн, биде,

Ну, и снова предлагаю: руку, сердце и т. д.


— Вы большой модник. Откуда такая любовь к одежде?

— У меня был очень красивый отец. Но он считал, что достаточно двух костюмов для жизни: один на работу, второй – для театра. Поэтому я еще в детстве решил, когда вырасту большим – буду одеваться модно. Я вам даже покажу фотографию, где мы – «Бременские музыканты» – Василий Ливанов, Геннадий Гладков и я – стоим на сцене. И там видно, как Гладков показывает на меня, дескать, посмотрите, как он одет! А я оделся в костюм, в котором пел Джорджи Марьянович, югославский певец, необычайно популярный в России. Это был совершенно невероятный костюм из джерси, сейчас он находится в музее города Оренбурга. Там хранят костюмы Петра I, Емельяна Пугачева, Пушкина.

Четвертый – мой. Но за модой я не слежу, просто если чувствую, что вещь моя, – покупаю, где бы я ни был. Например, я выступаю на сцене в большинстве случаев в несколько странном костюме, изготовленном Кензо. Мы с Мариной, гуляя в Арабских Эмиратах по огромному магазину (как выяснилось, больше гулять в этой стране негде!), увидели клоунский костюм на витрине. Я сразу сказал: «Хочу померить!» Когда надел этот костюм, то продавщица, которая в парандже и при очках читала Коран, взглянув на меня, тут же начала хлопать, хохотать. Я в этом наряде станцевал ей рок-н-ролл, и она снизила цену ровно в два раза.

Кроме того, у меня есть костюм XVIII века, в нем я тоже выступаю на сцене. Он сейчас висит в «Центре культ-Юры».

— Юрий Сергеевич, герои ваших песен – существа необычные, например Голубой Щенок, Водяной. И всем им хочется летать. Отчего?

— Они именно поэтому и необычные, что устремляются в небо. Но вполне возможно, тут примешиваются и мои детские мечты: я ведь в снах постоянно летал. Мы жили в Москве, в деревянном доме в Измайлове на Кирпичной улице. А напротив было пятиэтажное здание. И мне оно казалось необыкновенно огромным. К тому же там работало множество девушек, они любили высовываться в окно и шутливо со мной кокетничать. Вполне естественно, что ночами я туда летал к ним на пятый этаж. А потом появились такие строки: «Он летел над гулкой мостовой…», «Я птицею ввысь улечу…», «А мне летать охота…»

— Вас ругали за тягу к полету?

— Конечно. У меня даже есть книжка, на обложке которой нарисован Водяной, а внутри его нету. Моего героя просто выбросили из книги в последний момент за диссидентство, поскольку «жизнь моя – жестянка, ну ее в болото…» Не смейтесь! Мне часа три на полном серьезе доказывали это в издательстве «Советский композитор», где вышла первая в моей жизни книга. Ругали нещадно! Проще даже спросить, какая из моих песен не вызывала подозрения! Особенно раздражала в «Бременских музыкантах» фраза: «Нам дворцов заманчивые своды не заменят никогда свободы». А в песне охранников смущала фраза «Величество должны мы уберечь от всяческих ему не нужных встреч». Потому что все сразу поняли, что это про Брежнева, генерального секретаря ЦК КПСС. Но представьте себе, что однажды в моей квартире раздался звонок в дверь: на пороге стоял человек с поллитровкой. Он предъявил мне документ: в нем значилось – начальник охраны Леонида Брежнева. Я страшно разозлился, а потом хохотал до упаду после того, как этот человек сказал мне, что они – охрана генсека – каждый день, когда ездят в резиденцию генсека Завидово, поют мою песню «Ох, рано встает охрана». Оказалось, они ездили к нему действительно рано, в шесть утра. Я спросил у него, пела ли его «команда» мое творенье Брежневу. Он ответил утвердительно и добавил: Леонид Ильич хохотал от души. И это помогло мне выпустить пластинку, которую мурыжили 9 месяцев. Именно вот из-за тех двух фраз. Их просили убрать либо получить «поручительство» от Агнии Барто и Дмитрия Кабалевского. Но я выбрал третий вариант: когда директор фирмы ушел в отпуск, я сказал, что они все подписали, добавив: и лично Леонид Ильич текст одобрил. Вот так мне Брежнев, можно сказать, помог.

— А при Горбачеве?

— Сразу запретили мою песню, ее блистательно исполнял Андрей Миронов – «шпаги звон, как звон бокала, с детства мне ласкает слух…» – за пропаганду алкоголизма, поскольку началась борьба с зеленым змием. Со времен Горбачева пошло развитие самодеятельной песни. Детские песни стали создавать мамы, папы, любовницы каких-то деятелей и сами деятели. А меня стали называть композитором. Поскольку сегодня знают все: поэт и композитор это одно и то же. Если б я еще и запел – никто не удивился бы. Сегодня недостаточно написать хорошую песню, ее надо еще и раскрутить, вложив, может быть, несколько сотен тысяч долларов. В этом случае есть шанс, что они станут популярными, как «Зайка моя». Куда поэту нести свои песни? Ведь нет ни одной телевизионной телепередачи, где можно было бы за это получить гонорар.

Ведь профессиональные поэты, как я, живут только на эти деньги. Правда, меня пригласила большая компания «СМИ и бизнес» создать фестиваль детских песен «Крылатые качели». В прошлом году как отец-основатель я открыл его в Музее имени Пушкина. И хор Попова исполнял мои песни.

Мы начали с русских городов. И я как никогда остро чувствую свою полезность и нужность, что не зря прожил жизнь, потому что нашим детям это необходимо.

03.09.2009 13-41