Вера Рубина, музыкант и педагог: "Мы с Диной сестры родные, но очень разные".

NEWSru Израиль

Известная скрипачка Вера Рубина не раз становилась героиней рассказов своей не менее известной сестры – писательницы Дины Рубиной. И это не случайно: как творческая, так и личная судьба Веры, объехавшей почти весь мир и воспитавшей несколько поколений музыкантов в разных странах, так увлекательна, что не написать о ней было нельзя.

По просьбе журналиста Алексея Осипова Вера Рубина составила свою краткую биографию, затем сама прочитала ее и поставила себе диагноз: смесь Вечного жида и вечного студента. Автобиография, которая, по определению самой Веры, недостаточно короткая для эпитафии, но и недостаточно длинная для мемуаров, выглядит так:

"Я родилась в Ташкенте, у очень замечательных людей, Риты и Ильи Рубиных, которые сейчас живут в Иерусалиме и даже почти привыкли к моим приключениям и перемещениям по земному шару. Игре на скрипке меня начали учить рано, и это единственное, в чем я не виновата. В 13 лет удрала из дома с целью продолжить образование в лучших музыкальных школах Ленинграда и Москвы, после чего, числившись во Владимирской филармонии, концертировала по необъятным просторам СССР и даже за его пределами. В 1990 году эмигрировала с сыном в Израиль, притащив за собой всех остальных членов семьи. Там трудилась концертмейстером и солистом одного из камерных оркестров, которых в те времена развелось много на почве богатого урожая квалифицированных и недорогих репатриантов. Получила еще один диплом о высшем образовании, на этот раз в иерусалимской Музыкальной академии им. Рубина. Организовала струнный квартет и играла немыслимое количество концертов в любом жанре. Дошло до того, что к концу четвертого года жизни на Святой Земле я не могла выйти в магазин не накрашенной – каждый раз нарывалась на вчерашних или позавчерашних слушателей. Нельзя же разочаровывать публику! В том же году уехала в Новую Зеландию, где все начала по сути дела с нуля. По итогам восьми лет титанических усилий стала преподавать в Университете Королевы Виктории в Веллингтоне, играла в Национальном оркестре, потом опять квартет, дуэт, соло и… дальше со всеми остановками. В 2002 году очутилась в американском Бостоне, где уже заканчиваю докторат в области музыки эпохи возраждения и барокко, что завершит полную коллекцию дипломов, существующих в мире по моей профессии. Искренне надеюсь получить его до выхода на пенсию. В результате всех вышеперечисленных академических усилий могу не только играть как на современной скрипке, так и на барочной, а также на альте и viola d’amore (так называемой виоле любви, семиструнной скрипке с еще семью резонирующими струнами, натянутыми под грифом), но и читать лекции на любую историко-стилистическую тему без подготовки. В данный момент больше преподаю, чем играю, но надеюсь найти такую позицию, которая даст мне возможность сбалансировать эти две одинаково интересные для меня сферы.

Быть сестрой известной писательницы к чему-нибудь обязывает? Гордитесь этим родством? Или настаиваете на собственной уникальности?

Горжусь конечно, и если спрашивают, честно во всем сознаюсь. Но я принципиально не делаю двух вещей: никогда не даю интервью о Дининой личной жизни и ее творческих планах на будущее и не даю себя потрогать на память. А насчет уникальности… О чем вы? Все кладбища забиты уникальными людьми.

Какие вы с Диной сестры? Кто кого поколачивал в детстве?

Мы сестры очень родные, а вот характеры у нас совершенно разные. Дина – человек организованный и волевой. Она может встать в немыслимую рань, чтобы начать работать, пока все остальное человечество, включая членов ее семьи, досматривает сны. Я же только выгляжу приличным человеком. На самом деле, мне приходится себя постоянно подстегивать, скрывая разгильдяйство. И для того, чтобы выучить новый язык, приходится переезжать в другую страну; для того, чтобы выучить новую программу – назначить дату концерта, а чтобы помыть пол, необходимо пригласить гостей. Касательно тумаков, то я их от Дины в детстве получала в изобилии, будучи младшей по возрасту. Получала, пока не подросла. Потом Дина превратилась во взрослую барышню, и мне так и не удалось ни разу толком ее отлупить. Боюсь, что уже и не удастся.

Вы не остались в Израиле, оказавшись сначала на краю света, в Новой Зеландии, потом в Америке. Для чего и почему?

Я уехала из Израиля по целой коллекции причин, личных и объективных. К тому же, настало время выучить новый язык. А Новая Зеландия привлекала англоязычностью, красотой и законностью. Ее географическая отдаленность оказалась не самой большой проблемой. Проблема, как выяснилось, крылась в дистанции психологической. Возможно, еще и поэтому я уехала в Америку и оказалась в Бостоне, который мне очень нравится. Этот город собрал в себе все привлекающие меня качества: красив, культурен, предлагает множество развлечений и интересного общения. Мой переезд в США вовсе не значит, что Новый Свет – единственная альтернатива для хорошего музыканта. Скорее, наоборот: здесь очень жесткий исполнительский рынок, и оказаться в его центре можно только в очень раннем возрасте и только при наличии немыслимого везения и ангела за плечами. Но о какой альтернативе идет речь – выборе образа жизни или выборе места жительства? Так ли много народу (даже из тех, кто мог бы) хотят быть концертирующими исполнителями? Ведь это жизнь в аэропортах и гостиницах, постоянная проблема перемены времени и климата. Я знаю множество блистательных исполнителей, которые предпочли работу в оркестрах или университетах.

Писателю важен язык. А музыканту? Ведь ноты, жесты дирижера, музыкальные инструменты одинаковы в любой стране…

Унифицированность вышеперечисленного – это несомненное преимущество нашей профессии. Да, знать хоть несколько слов все-таки нужно, но, в принципе, начинать работу в иностранном оркестре можно практически сразу. Преподавание, конечно же, будет затруднено, особенно тяжко будет студентам. Вскоре после моего переезда в Веллингтон, кто-то меня стросил, есть ли у меня проблемы с английским. Я сказала: у меня нет, зато у окружающих есть. Но, тем не менее, тьма студентов бросили своих новозеландских педагогов для того, чтобы учиться у меня, внимая моему убогому в те времена английскому. Когда я уже была в Бостоне, и за мной сюда переехали сразу три моих новозеландских ученицы, они мне признались, что в первые годы записывали в тетрадку мои "перлы". По-видимому, важнее не то "как" сказать, а "что".

Словом, вы обеспечиваете то, что называют у музыкантов школой. А так ли она важна? Моцарт же не заканчивал консерваторию…

Моцарт как раз прошел через великолепную школу. Он и его сестра учились у их отца, Леопольда Моцарта, который был грандиозным педагогом. Он издал труд "Фундаментальное пособие по преподаванию скрипки", кстати, в год рождения Вольфганга, в 1756 году. И эта книга все еще является очень интересной и современной.

Школа имеет колоссальное значение для музыканта, особенно для скрипача. Скрипка – инструмент, на редкость неприспособленный к телу человека, а играть нужно совершенно расслабленными руками, чтобы избежать болезней рук, спины и всех остальных частей тела. Мало кто может добиться этого без педагога. Да и преподавателей, которые занимаются всем комплексом технических, музыкальных и психомоторных задач, очень мало в любой стране. По-настоящему талантливый человек, несомненно, может научить себя многому, но это займет гораздо больше времени. Моя самая любимая история о необходимости школы – это пример Николая Знайдера, который становится одним из ведущих скрипачей XXI века. Он уже был победителем престижного конкурса Сибелиуса, учился всегда у каких-то педагогов, включая американскую звезду Дороти Де-Лэй. Но никогда он не был доволен своей школой, пока, наконец, не попал в руки Бориса Кушнира, преподающего в Вене, и делающего это, по моему мнению, лучше всех в мире. Знаете, чему посвятил первые три месяца занятий со Знайдером Кушнир? Он заставил его заниматься исключительно техникой правой руки, упражняясь только на открытых струнах, т.е. никак не используя левую руку. Николай очень горд этой страницой своего образования и рассказывает об этом в каждом интервью.

Почему вы стали преподавать? Что вообще интереснее – преподавать или концертировать?

Преподавание нравится мне своей сложностью и неисчерпаемостью задач. Каждый ученик – новая задача. С каждым надо разговаривать на другом, отличном от предыдущего языке, и даже разным тоном. По большому счету, все ученики делятся на две главные категории: те, кому надо внушать, какие они хорошие, и те, кому надо объяснять, какие они плохие. К сожалению, вторых больше. Преподавая, равно как и концертируя, я могу воздействовать на людей. Влияние на ребенка любого преподавателя колоссально, я помню это по себе. Особенно для подростка, у которого родители – это почти всегда главные враги и люди, которые ни черта не смыслят в этой жизни, мнение и внимание другого взрослого необходимо. Я не интересуюсь политикой, принципиально не слушаю новости, поскольку не верю, что могу как-либо повлиять на происходящие в мире ужасы. Но я верю в силу влияния человека на человека и этим занимаюсь с интересом.

Хороший ученик для вас – это тот, кто занял призовое место на престижном музыкальном конкурсе? Для вас такие победы и есть выражение вашего собственного педагогического таланта и успеха?

Педагог педагогу – рознь, и задачи каждый ставит разные. У меня есть и были ученики разного уровня. Наиболее ответственное и благодарное дело – это учить будущего профессионала. И в этом случае главное – обеспечить его работой, то есть подготовить к конкурсам в оркестры. Получение учеником реальной, оплачиваемой работы – это и есть главное достижение, а вовсе не участие в конкурсах исполнителей. Опять же, сегодняшние музыкальные конкурсы имеют мало что общего с музыкой, это скорее спортивные состязания, где чаще побеждают наиболее стабильные и выносливые. Люди музыкальные и талантливые ранимы и нервны, они – не спортсмены. В английском языке есть поговорка: "Дай ему рыбу – он пообедает, дай ему сеть – он будет кормить свою семью всю жизнь". Так вот, работа педагога, на мой взгляд, это умение обеспечить сетью, в понятие которой для музыканта входит и техническая оснащенность, и музыкальная образованность, и здоровая постановка. Я очень горжусь своим послужным списком, состоящим из моих студентов, работающих и кормящих свои семьи в Новой Зеландии, Австралии, Китае, Сингапуре, Южной Африке, Гонконге, Америке, Германии, Испании. А в музыкальных конкурсах, конечно, участвуем, да и побеждаем. Вот только недавно, в мае этого года, собрали целую корзинку наград на престижном музыкальном конкурсе – одно первое, одно второе, два третьих места, и диплом!

Я никогда не отказываюсь от мастер-классов в Китае. Поднебесная радует многими сюрпризами: немыслимо быстрое развитие, замена старого, затрапезного на новое, чистое, яркое. Главная отличительная черта китайцев – желание и умение учиться всему. Для этого китайцы приглашают к себе в страну лучших специалистов, ученых, педагогов. При этом, наряду с большим рвением к учебе там царит фантастическое невежество, например, в области истории и теории музыки, поэтому у меня получается так, что каждый мастер-класс перерастает в лекцию. На одном из таких мастер-классов я исполняла музыку Баха и рассказывала об этом композиторе. Когда я упомянула о том, что Бах родился в 1685 году, китайский переводчик с английского закатил глаза к небу, произвел в уме какие-то вычисления и перевел: "Бах родился во времена Третьей династии"…

Поп-певицу, но никак не исполнительницу классической музыки, легко представить себе на сцене практически без ничего. Где покупаете концертные платья? Помните самое первое?

Пожалуй, это самая приятная область моей профессии. Концертные платья – это культ, концертная обувь – храм. Принцип один – должно быть не повседневно, смотреться на расстоянии, открывать, что нужно и прикрывать, что не нужно.

В западных оркестрах мужчинам подбирают фраки и смокинги, а женщинам выдают на руки деньги для покупки концертных нарядов. В Новозеландском национальном оркестре нам выдавали 1500 долларов в год именно для этой цели. Правды ради, мне до сих пор кажется, что только я одна во всем коллективе искренне тратила эти деньги по прямому назначению – на одежду, а не на ремонт крыши или услуги садовника. Привычка искать глазами полку с черной "формальной" одеждой так укоренилась, что каждый мой поход в магазин заканчивается приобретением именно ее, родной, даже если нужны были джинсы. Над моим гардеробом потрудились и портнихи, и продавцы дорогих магазинов всяческих столиц, но забавно то, что никогда нельзя заранее знать, где и по какой цене попадется нужное: одна из моих самых любимых концертных блуз была куплена на иерусалимском рынке Махане Йегуда за 20 шекелей, в то время как одни только пряжки на концертные туфли могут стоить полсотни долларов.

Мой первое концертное платье, конечно же, помню: после окончания Гнесинки я начала работать в филармонии, норма в которой составляла 120 концертов в год – платье было необходимо позарез. Почему-то тогда казалось, что одного платья достаточно, и, самое главное, оно должно было быть немнущимся. Таковое было сшито у портнихи из трофейного, добытого мамой в какой-то огромной очереди трикотина. Его фасон сегодня кажется очень наивным, но я горда тем, что до сих пор в него влезаю (для чего, впрочем, приходиться садиться время от времени на весьма агрессивную диету).

Дине подбрасываете сюжеты?

Еще как, но даже не могу за это подать на нее в суд. Будьте с ней осторожны!

27.08.2009 12-49