Эммануил Виторган: "Сегодня я вынужден заниматься бизнесом"

«Новые Известия»

Актер Эммануил ВИТОРГАН немало удивил публику – недавно он просто взял, да и уволился по собственному желанию из Театра Маяковского, где прослужил чуть ли не четверть века! Но даже после этого свободного времени у него больше не стало – рабочий день артиста по-прежнему плотно расписан: съемки, участие в телепередачах, семейный бизнес.

– Недавно я наблюдал, как одна зрительница у кассы Театра Маяковского интересовалась, в каких спектаклях играет Виторган. Не обидно ли, что вы покинули репертуарный театр?

– Мне как-то не очень удобно рассказывать всю историю, почему я ушел, обсуждать эту тему за спиной того человека, из-за которого я ушел. Понимаете? Это художественный руководитель – Сергей Николаевич Арцибашев. С его приходом в театр появилось много причин для того, чтобы мне уйти. Это не значит, что я прав. Просто оставаться больше я не мог, поскольку театр стал меняться на глазах. Театр, в котором лично я прослужил 24 года. И поэтому уход для меня (закуривает)… да, он болезненный, безусловно. Но я ушел с громаднейшей благодарностью к своим коллегам. Просто тот воздух театра, который изменился с приходом нового руководства, меня не устраивает. Я не могу этим воздухом дышать.

– А была капля, переполнившая чашу терпения?

– Да, безусловно. Было несколько таких капель. Мне, предположим, не нравилась репертуарная политика. Но это дело художественного руководства. Это их личное дело. Мне не нравилось, предположим, что спектакль «Женитьба» был сыгран на свадьбе в ресторане. И настоящие жених с невестой участвовали в этом спектакле. Мне кажется это оскорбительным по отношению к профессии. Но это было только началом…

– Что же вас окончательно возмутило?

– У нас на всех ярусах фойе были стенды с историческими фотографиями. Я даже не могу назвать вам артиста, который в этом театре не работал бы. Ве-ли-чай-ши-е артисты!.. Все было выброшено. Вот это вызвало у меня жуткую реакцию. Но труппу я решил оставить после того, как во дворе из кучи мусора выбирал снимки. Эти фотографии я высушил и забрал к себе в кабинет, но основная часть портретов погибла на свалке. Музей в страшном состоянии, зато кабинеты в порядке. Правда, я ушел не сразу. У меня оставалось несколько спектаклей, и я понимал, что сразу ввести замену будет непросто. И нет времени на это. Поэтому еще целый сезон доигрывал свои спектакли. Но только я уже не принимал никакого участия в жизни театра. Если при прошлом художественном руководителе, с ТАКИМ сложным характером, как у Андрея Александровича Гончарова, мы и капустники делали, и дурачились после спектакля, то здесь все это было прекращено. Поэтому я ушел в антрепризу и в кино.

– Сегодня в кино все больше новых имен. Вам не тесно в кинематографе?

– Нет, не тесно, меня часто приглашают на съемки. И могу вам признаться: к своему стыду я сегодня иногда соглашаюсь сниматься там, где раньше никогда бы не снялся.

– Почему?

– Потому что мне нужны деньги. У меня есть дети, у меня есть внуки, и я не хочу уходить в нищете. В этом ничего постыдного нет. Хотя я по-прежнему отказываюсь от сериалов, где есть кровь и убийства. Просто невозможно в этом участвовать. Ощущение такое, будто идет повальное обучение молодых людей, как убивать, как обманывать, как не любить и так далее. К сожалению, снижается уровень театральной школы. И если театральная режиссура еще держится на уровне, то режиссура кино очень странная. Я встречаюсь иногда с новыми режиссерами, с молодыми людьми. И понимаю, что некоторых из них ничему в институте не научили. Нет педагогов, к огромному сожалению. Нет Герасимовых, нет Бондарчуков, нет Эйзенштейнов.

– Зато появляется «народное» кино.
В фильмах «День выборов» и «День радио» вы сыграли олигарха. И образ стал запоминающимся. Об Эммануиле Гедеоновиче стали слагать анекдоты…

– (Смеется.) В этих фильмах принимает участие мой сын Максим. Он дружит с артистами «Квартета И». Вот они иногда и привлекают его в свои постановки. Я встречался с ними в компаниях, Максим меня к ним затаскивал. У них юмор – одесский, они молодцы. И как-то Максим пришел, говорит: «Пап, тут ребята написали кое-что, они хотели в кадре как бы к тебе по телефону обращаться. Ты будешь отвечать, но только тебя не будет видно». Какое-то странное предложение, но я согласился. Вот образ Эммануила Гедеоновича отсюда и пошел. А в «Дне радио» они уже попросили меня сняться. В общем, я дал согласие: снимайте с затылка и немного лицо. Не потому, что мне было стыдно. Я просто хотел оставить эту загадку: что это за Эммануил Гедеонович такой?

– Как чувствуете себя в шкуре олигарха?

– Ну это же не первый раз. Я уже играл богатых людей и должен вам сказать, что на нынешний день мое материальное состояние, безусловно, лучше, чем было в прежние годы. Тогда и олигархов-то не было. Потом их стали олигархами называть. А оказалось, что это бывшие обкомовские сотрудники, которые в свое время тоже побеспокоились о будущем (смеется). Я на нынешний день зарабатываю деньги не только как актер, но и как соучредитель химчистки. И еще доход приносит театральное агентство, которое моя жена Ирочка открыла.

– Непривычно, что актер держит химчистку…

– Я не единственный человек своей профессии, который стал заниматься бизнесом. Вот смотрите: Леня Ярмольник, Леня Якубович, Андрей Макаревич... У них либо аптеки, либо клиники. А я соучредитель химчистки. Все направлено на то, чтобы людям было лучше. Это не специально такая задумка, а профессия сказывается… Я же в химчистке ничего не понимаю. Единственное, что я сделал, – это предложил ребятам написать на входе: «Обчистим всю Россию»... Думаю, что еще живо поколение, которое помнит, как моих коллег на руках носили в знак благодарности. А сегодня все видят, в какой нищете уходят народные артисты. Как ушли Вицин, Моргунов, Тамара Носова. А сколько бедных артистов служило в Театре Маяковского! Мы сбрасывались им на гроб, потому что ничего они не накопили. Но эти артисты были любимы народом, миллионами людей.

– Чья это беда?

– Думаю, это беда власти, беда государства. И до сих пор в бюджете страны самая малая доля – на культуру. Это мне кажется бедой и несчастьем. Вот почему на нынешний день мы имеем то, что имеем. А я не хочу уходить в нищете, поэтому и занимаюсь химчисткой, в которой ничего не понимаю…

– Оставив театр и уйдя в антрепризу, вы выпустили моноспектакль. В век развлечений вам не страшно было выходить один на один к зрителю не в комедийном жанре?

– Нет, совсем не страшно. Я давно работаю актером и очень надеюсь, что заслужил право выходить на сцену с теми вопросами, которые меня волнуют. Недавно исполнилось полвека моего служения театральному искусству, поэтому я сыграл моноспектакль «Выход» – он посвящен тем, кто со мной мучался первые пятьдесят творческих лет. Но, конечно, я не мог не вспомнить и дорогих мне людей. Это Владимир Высоцкий и драматург Александр Володин, с которыми я общался больше тридцати лет. Они участвуют со мной в этом спектакле. Звучат песни Высоцкого, а я читаю стихи Володина. Кстати, Александр был патологически скромным человеком. Для того чтобы выступить на сцене, во время творческих вечеров, ему надо было влить в себя как минимум пол-литра водки. Только тогда он выходил. Правда, матерился. Но он матерился замечательно. Это был вообще удивительный человек. Его не зря называют совестью Ленинграда. И спектакль я назвал как «Странная история с одним из нас без антракта».

– Нынче принято жаловаться на засилье антрепризы. А вы вот ушли из репертуарного театра и вроде неплохо себя чувствуете в антрепризе…

– Боюсь, что читатели скажут: «Ему ничего не остается, как хвалить антрепризу». Но на самом деле это не так. Для меня нет никакой разницы – выходить на сцену в спектакле репертуарного театра или же антрепризного. Меня поражают многие критики, которые предвзято относятся к антрепризе. Должен вам сказать: когда началась вся эта заварушка со страной и артисты стали ездить по городам и весям, то хорошо, если в декорациях было два стула и на заднике сцены висела какая-то тряпка. Естественно, это раздражало критиков. Раздражало это и зрителей, я их понимаю. Но если заглянуть в историю, то именно с антрепризы начинался русский театр. Нынче же в антрепризу продюсеры вкладывают больше денег, чем в спектакли государственных театров – и по оформлению, и по костюмам. Но, безусловно, еще есть остатки антрепризы, которые стыдно смотреть. Я бесконечно благодарен Петру Штейну, уже ныне покойному, за то, что он предложил мне сыграть роль композитора Шумана в спектакле «Трио». Оказывается, был такой любовный треугольник между Шуманом, его женой и Брамсом. Я как артист прожил огромное количество жизней в театре, но такого характера, как у Шумана, никогда прежде не играл. Неимоверная тема. И тот, кто придет на спектакль «Он, Она и Дженни», тоже времени зря не потеряет. Проверено.

– Работы молодых режиссеров смотрите?

– Я очень стараюсь следить за молодежью. Та же Чусова или Кирилл Серебренников… Я не все работы их принимаю, но интерес они точно вызывают. И стараюсь кое-чему у них поучиться. Недавно я познакомился с Валерием Николаевым и снялся в его картине «Медвежья охота». Валерий знал каждую секунду, которую он снимал, знал, почему он снимает это именно так и зачем.

– А чему-то научились у него?

– Я хотел бы научиться у него этой доскональной, скрупулезной въедливости в каждое слово, в каждую секунду.

– Нельзя не признать, что мы живем в век развлечений. Мало кто хочет плакать на спектакле и страдать за героя. Вот и от театра сегодня все ждут лишь отдыха?

– Да и мне постоянно твердят: «Нужна комедия». И вроде как зрители жалуются: «Да не пойдем мы на драму, у нас такая сложная жизнь. И дороги плохие, и цены высокие…» Так вот это меня очень раздражает. Театр – дом, в котором нужно учиться жизни, как бы тяжело тебе ни было. Другое дело, что там запланированы взлеты и падения. Пьеса, кажущаяся замечательной, может провалиться. А постановка, кажущаяся слабенькой, может вдруг взлететь. Поэтому я сейчас обращаюсь к людям, разочаровавшимся в театре. Я считаю, если что-то не понравилось на спектакле, это не значит, что о сцене следует забыть. Есть спектакли, которые стоит посетить. И кое-чему научиться.

20.06.2008 08-44