Марк Розовский: "Дело моей жизни - это создание театра "У Никитских ворот""

CN

На спектакли театра "У Никитских ворот" тяжело попасть даже москвичам. И вот знаменитая труппа Марка Розовского высадилась в Киеве. В Украинском доме российские исполнители дали две прекрасные постановки: "Песни нашей коммуналки" и "Гамбринус", идущий на сцене с успехом уже в течение более двух десятилетий.

Долго не смолкавшими аплодисментами, восторженными выкриками "Браво!", огромным количеством букетов поблагодарили артистов зрители-киевляне. Эти гастроли представлены изданиями - "CN-Столичные новости", "СН-Новости", "Новым русским словом". Приветствуя жителей украинской столицы, народный артист России Марк Розовский отметил: "Театр впервые за многие годы выехал на гастроли практически в полном составе. Мы от всей души благодарны за это настоящему меценату, председателю Всеукраинского еврейского конгресса Вадиму Зиновьевичу Рабиновичу. Он совершил благородный бескорыстный поступок".

Титулы и звания, заслуги и достижения Марка Григорьевича Розовского, руководителя московского театра "У Никитских ворот", гастроли которого состоялись в Киеве по инициативе и при финансовой поддержке изданий международного холдинга MIG, могли бы занять добрую половину газетной страницы. Но нашу беседу с режиссером мы начали с одной из самых тяжелых и неблагодарных страниц его судьбы.

- В прошлом году опубликована ваша мемуарная книга "Дело о "конокрадстве", раскрывшая отвратительный эпизод об отчуждении у вас, автора, спектакля "История лошади" в товстоноговском БДТ. Эта заноза сидела в вас много лет, и теперь вы ее вырвали.

- Честно говоря, мне не очень хотелось бы муссировать эту тему, потому что скандал мне совершенно не интересен. И книгу-то я писал об истории отнимания интеллектуальной собственности, вернее, хотел показать эту технологию в советские времена. Так что эта книга не столько о Товстоногове и обо мне, сколько о времени, об эпохе, о веке-волкодаве. Товстоногова я очень ценю, считаю его своим учителем, как художник он для меня очень высок, однако что поделаешь, в отношении меня он совершил неблаговидный поступок, и я честно об этом рассказал.

Не скрою, это вызвало, особенно среди части петербургской театральной общественности, поток ярости. Но многие люди, которые на меня набросились, просто, как выяснилось, не читали книгу. Потому что если бы они прочли ее внимательно и непредвзято, то, наверное, не позволили бы себе лить на меня ушаты грязи. Я ведь не собирался ни стаскивать Товстоногова с пьедестала, ни себя возводить на него. Потому когда вы говорите "заноза", я на самом деле улыбаюсь - никакой занозы нет.

Я рассказал о нарушении этики в театральной среде. Дефицит ее в театре и сегодня огромный. А ведь без этики, по моему убеждению, и эстетика мертва. Вот моя книга, мой поступок может помочь зазрить совесть и о многом задуматься, может быть, всем нам, в том числе и мне самому, поскольку я руковожу театром. Для меня это большой урок.

- Урок в том, что сильный не должен притеснять слабого?

- Ну, вы знаете, в театре главный режиссер облечен не только правом приглашения молодых режиссеров, он еще отвечает и за весь репертуар, его качество. И как вести себя главному режиссеру в отношениях с молодыми? У нас и закона нет, который бы как-то регламентировал правила поведения по этой части. Все это приводит к тому, что театр, будучи делом не бесконфликтным, иногда человека душит. В театре все таится, заключается в человеческих отношениях.

- А вам не кажется, что театр именно в своей закулисной части, а не в части сценической, в каком-то смысле является маленькой моделью общества?

- Я как раз и хотел показать это на примере личного случая из 1975 года, времени глухого застоя. Показать, как определенный социум отражался на судьбах каждого из нас.

- Сильно ли изменилось время? Для нас вроде бы аксиома, что мы теперь существуем в совсем другой эпохе.

- Эпоха изменилась в том смысле, что сегодня создание своего театра стало более простой задачей, с моей точки зрения, поскольку мы сейчас работаем в бесцензурном пространстве. И каждый, кто имеет, как говорится, режиссерскую мышцу, может попробовать себя. Таких возможностей в то время, конечно же, не было. Я, впрочем, их искал и тогда. Можно сказать, что перед вами сидит человек, который кровью, потом и слезами оплатил свое самоутверждение. Это правда. Но сегодня стало и тяжелее, потому что ответственности поприбавилось. Ответственности перед искусством, перед тем, что мы называем служением высшему. Тут нет никакой высокопарности с моей стороны. Потому что во времена, когда деньги решают многое, а иногда даже все, художнику зачастую творить еще сложнее.

- Вам не кажется, что идеология денег в современном театре привела к тому, что он стал реагировать на общественные боли куда более вяло, чем даже в советские времена?

- Но почему так произошло? Потому что в самом обществе изменились потребности и вкусы. Людей тянет к развлечениям. Это факт. Мы можем сетовать по этому поводу, с этим не соглашаться, однако надо понимать: театр - это то, что здесь и сейчас, это искусство мимолетное, и в силу своей мимолетности связанное с конкретным временем и пространством. С этим временем и с этим пространством. Потому какова жизнь, таков и театр. Конечно, искусство всегда прорывается, оно все равно неистребимо.

Но оно может оказаться в загоне, оно может оказаться никому не нужным. Оно теряет под собой почву, потому что ее из-под него вышибают. Эту почву размывают, этот воздух отравляют. Впрочем, может быть виной тому моя романтика, но я действительно считаю, что искусству в высшем смысле вообще ничего не угрожает. Никогда. Оно как дух. Дух поколебать нереально и невозможно. И всегда, в самые страшные периоды сталинщины, к примеру, работали и Пастернак, и Ахматова, и Мандельштам, и Булгаков. Да, многих могли уничтожить физически, но само-то искусство осталось непобежденным. Конечно, ценой колоссальных жертв, лишений, испытаний.

- Да, но мы-то, слава Богу, не при Сталине живем. А подлинных событий в искусстве хоть днем с огнем ищи!..

- Просто всем и вся завладевает пустота. Пустота пустоту пустотой погоняет. И пустота эта очень хорошо оплачивается. Сейчас масса денег тратится на ерунду, на чепуху. Масса талантливых людей находятся в погоне за золотым тельцом и совершенно не озабочена служением высшему. Сегодня успех можно купить, его можно продать. Однако фундаментальные ценности как были, так и остаются. В нетронутом виде. Их поколебать все равно невозможно. Они были, есть и будут. И верю, что приближается время, где победит тот, кто сохранит свое художественное "я" и не будет потрафлять низкому.

Я сейчас, может быть, очень дидактично говорю, но эти слова обращаю и к самому себе, потому что выдержать вот этот напор, этот девятый вал пошлости, пустоты крайне сложно. С другой стороны, мы ведь должны заботиться о том, чтобы к нам приходил зритель. Какие бы мы не провозглашали лозунги чистого искусства и сколько бы ни говорили, что, дескать, плевать, сколько зрителей у нас в зале и поймут нас или не поймут, - дело второстепенное. На самом деле это абсолютно снобистская позиция, и она тоже часть пустоты.

- По вашему собственному замечательному определению, зритель сегодня осериален и опетросянен. Получается, к этому зрителю приходится приспосабливаться?

- Знаете, как говорил один выдающийся революционер, бывают компромиссы и компромиссы. Есть вещи, которые совершенно для меня непозволительны...

- А что именно?

- Ну, каждый художник решает это для себя сам.

- Ваш личный критерий - где?

- Ой, только не делайте из меня ортодокса. Я вообще считаю, что в театре возможно все. Просто, если говорить по существу, сегодня в искусстве происходит не борьба новаторства с нафталином, а борьба культуры и бескультурья. Любой подлинный новаторский поиск все равно укоренен в фундаментальные ценности - свободы, уникальности человеческой личности, осознания, что было что-то до тебя. У сегодняшних наших, простите, новаторов это качество часто отсутствует. До меня, мол, вообще никого не было. Плевать я на всех хотел. Культура начинается с меня. Это хорошо для школярского эксцентричного бунтарства, чтобы привлечь к себе внимание. Но жить с такими сомнительными принципами, строить на них свою творческую биографию невозможно.

- Вы рассуждаете в системе классической культуры. Но ведь сегодняшняя культура, и вы это тоже очень здорово подмечаете, носит абсолютно подростковый характер. И это глобальная тенденция. Возьмите кино. Не мной, увы, но точно сказано: сегодня Голливуд на 90 процентов производит фильмы, адресованные, условно говоря, тинэйджеру, въезжающему в зал на роликах с пакетиком поп-корна в руках. Потому возникает вопрос: не кажется ли вам, что эта борьба культуры и бескультурья, активную фазу которой мы наблюдаем, по крайней мере минимум полтора десятилетия, весьма негативно, разрушительно повлияла на саму систему русского репертуарного театра? Его классическая модель - театра-дома - стоит перед страшным вызовом. Свой театр "У Никитских ворот" вы сохранили в этом качестве. Но в целом мы видим постоянные блуждания актеров с места на место, неестественное существование несовместимых спектаклей в афише одного коллектива. И раньше этот театр-дом часто напоминал не особняк, а коммунальную квартиру, где люди все же связаны какими-то отношениями. Сегодня же все чаще наши труппы похожи на неуютные гостиницы...

- Эти отмеченные вами разрушительные тенденции, безусловно, наша реальность. На наших глазах происходит, если хотите, саморазрушение того театра, который строился в течение последнего века. И государство занимает по отношению к этому процессу, к сожалению, по меньшей мере близорукую позицию. Кажется, политика рассчитана на то, чтобы легитимно обанкротить существующие театры. На мизерные государственные дотации прожить невозможно, а заработать закон не дает. Театр из-за этого задыхается, гибнет, мучается. Это сознательная политика, нацеленная на разрушение театрального дела. Иначе я это уже и не квалифицирую. Потому что над нами нависает вопрос передела собственности.

Если театр обанкрочен и не в силах зарабатывать на новые постановки и оплату труда актеров, значит, его надо распускать. А его собственность может быть перепродана и отдана в другие руки. Вот что нас, 700 российских театров, ждет в ближайшие три-пять лет, если не будет решительного поворота в сторону сохранения репертуарного театра. Даже в советском театре эта система давала уникальные явления, несмотря на засилье цензуры. Но ведь цензуру еще в советское время, при Михаиле Сергеевиче Горбачеве, выбросили на помойку.

- То есть дело, на ваш взгляд, в цинизме власти, а не в ее непросвещенности?

- Конечно. Сегодня диспозиция в театре точно отражает структуру общества: есть театры-олигархи и театры-бомжи. Ну, и барахтающийся средний класс.

- Что еще вас тревожит?

- Попса. Имитация счастья лощеной жизни. Человеческая опустошенность.

- Но откуда она взялась?

- Корни глубокие. Во-первых, из безбожия она выросла. Во-вторых, из постоянных обманов. Вера слаба, а надежды оборачиваются иллюзиями. Есть, конечно, и некоторое разочарование из-за недодемократизации России, если можно так выразиться. Тревожит и близорукая внешняя политика страны. Не очень хорошо наши нынешние власти, по-моему, выбирают друзей и врагов в стратегическом плане. Опасности, которые нависают над миром, рождаются прежде всего на Ближнем Востоке. И Россия это прекрасно понимает.

Но почему тогда война в Ираке или казнь Саддама Хусейна, который перед своим народом выглядел палачом и мерзавцем, вызывает у наших политиков доктринерские вздохи? С моей точки зрения, американцы в Ираке сегодня воюют и гибнут в том числе и за Россию, а не за мировое господство Соединенных Штатов, как многие российские политики стремятся доказать. Ведь опасности для нас и Америки тождественны. Просто там было 11 сентября, а в России нет.

- Но и у вас были Чечня, Беслан, захват заложников в "Норд-Осте", среди которых и ваша дочь оказалась, я знаю.

- Вот я и называю это нонсенсом и близорукостью. Потому что эти главные геополитические опасности или трактуются превратно, или вообще отбрасываются. Это надо осознавать, иначе мы окажемся заложниками своей же слепоты.

- Хочется завершить нашу беседу все-таки на оптимистической ноте. Потому хочу спросить: с чем ваши человеческие надежды связаны?

- Да они у меня совсем простые. Дело моей жизни - это создание театра "У Никитских ворот". Новый театральный сезон мы должны открыть в новом здании. Там будет зал на 300 мест и большая сцена. Отмечу в этом году 70-летие и продолжу строить свой театр. Вы начали разговор с воспоминания об "Истории лошади". Сейчас мы снова за нее возьмемся, а на главную роль я позвал Валерия Золотухина.

27.02.2007 12-38