"Отца уважают, но весьма платонически"(10 лет назад не стало Ю. Лотмана)

Московские новости

Десять лет назад не стало замечательного ученого и культуролога Юрия Лотмана. Пока его мечта создать в Тарту институт семиотики и русской культуры так и остается мечтой
У Юрия Лотмана, основателя тартуской семиотической школы, было много учеников. Одного из них зовут Михаил Юрьевич Лотман. Профессор-культуролог, он преподает на той же кафедре семиотики филологического факультета университета в Тарту, где работал его отец.
- Вы считаете себя его учеником?

- В какой-то мере. Хотя как оценивать эту меру, я не знаю, не представляю единиц измерения. Моим научным руководителем он никогда не был. Тем не менее все, кто учился в Тарту, испытывали значительное его влияние.

- В каких отношениях находятся ученые Михаил Лотман и Юрий Лотман?

- У нас есть несколько работ, написанных в соавторстве. Есть несколько областей, которыми я занимался, а отец нет. И еще больше областей, которыми занимался он, а я не занимаюсь. Но это слишком сложный вопрос - диссертацию, наверное, написать можно.

- Он был для вас главным человеком в жизни?

- Я никогда так для себя это не формулировал... Наверное, главный. Помимо прочего влияния, мы все-таки родственники, и я многие вещи просто генетически чувствую так же, как он.

- Имеете в виду научную интуицию?

- Не только. Я иду по городу и чувствую, что иду не только я. Каждый из нас вообще представляет собой гораздо более сложное образование, чем мы думаем. В каждом из нас живет множество поколений. Во мне живет мой отец. Часто бывают сложные ситуации, когда я не вполне уверен в этичности того или иного решения. Тогда я провожу мысленный эксперимент: пытаюсь представить, как поступил бы в такой ситуации отец.

- Он - эталон этичного поведения?

- Нет, я не могу сказать, что обязательно сделаю так, как сделал бы он. Все-таки мы с ним разные, и в первую очередь потому, что я религиозный человек, а он нет. И для меня, пожалуй, даже более важно, чем все остальное, - это соотнесение моего поведения с евангельскими канонами. Впрочем, чаще всего эти два критерия друг другу не противоречат.

- Вы обсуждали с ним вашу религиозную жизнь?

- Мы обсуждали все вопросы.

- Пытались "обратить" друг друга?

- Я пытался. Но не преуспел.

- Жалеете?

- Конечно, жалею. Но не себя, а его. А с другой стороны, я его очень хорошо понимаю, потому что он говорил, что для него принятие христианства означало бы крушение всех его жизненных установок. Он гражданин в таком античном стиле, для него агностицизм - часть жизненной философии.

- А он как воспринимал вашу религиозность?

- Это опять-таки очень важно в наших взаимоотношениях: он был человек очень толерантный и старался понять меня. Хотя иногда не удерживался от иронических замечаний. Это естественная реакция. Знаете, как иногда подшучивают: вот человек буддист, а ест мясо. А я христианин, а гневаюсь на брата своего... Но я ж не святой, хоть и христианин.

- Повод для обид давала только религиозная тема?

- Нет, ну что вы! Интеллигентные люди - с тонким слоем кожи, и вместе с тем интеллигентность в русском стиле предполагает принципиальность, когда нельзя жалеть близкого своего... Как говорится, отец мне дорог, а истина еще дороже.

- Вы не так давно выступали в Израиле с докладом на тему "О дискурсе русского антисемитизма: семиотический подход". Эта проблема в семье тоже обсуждалась?

- Для моего отца здесь никакой проблемы не было. Он считал себя русским и говорил, что еврей он только для антисемитов и для отдела кадров, а по языку, по культуре и по складу души он русский.

- Были случаи, когда окружающие думали по-другому и считали нужным высказаться?

- Конечно. Высказывались и ему, и мне. Но мы не делали из этого проблемы. Для меня вообще проблема антисемитизма - это проблема русских, а не евреев. Если говорить про Эстонию - то проблема эстонцев. Здесь, правда, другой антисемитизм - европейский. Более холодный, страсти нет. На улице морду не бьют. Но гадость скажут или напишут.

- Вам до сих пор приходится выслушивать?

- Постоянно. Я довольно часто выступаю в печати с разными мнениями, которые совсем не обязательно популярны. Например, очень многие эстонцы сочувствовали Ираку. А я выступал на стороне Америки.

- Это вроде бы не имеет отношения к сфере ваших профессиональных интересов...

- Да, но Эстония очень маленькая страна, и тут нужно заниматься разными вещами, в том числе и политикой. Одно время я и на телевидении часто выступал.

- Надо полагать, не с циклом бесед о русской культуре?

- Это тоже были беседы о культуре, только построенные в форме диалога с одним моим коллегой. Он отстаивал левые позиции, я - правые. Это был культурологический анализ событий, происходящих в мире. Вполне академический анализ. Однако в отличие от того, что делал мой отец, мы говорили не о прошлом, а о настоящем.

- Давайте поговорим еще о настоящем. В какой стадии находятся сейчас переговоры о судьбе отцовского архива?

- Формально наши переговоры с ректором Тартуского университета еще ведутся, но находятся в крайне вялой стадии. Последнее письмо я написал ему пару лет назад, он на него не ответил.

- На каких условиях вы готовы передать архив библиотеке университета?

- У моего отца была мечта - создать в Тарту институт или отделение семиотики и русской культуры. Если бы это организовалось, я бы немедленно передал туда архив. А у них другие планы: они просто хотят получить документы и ничего не делать.

- Что мешает создать такой институт или отделение?

- Во-первых, финансовые сложности, а главное - ректор просто не хочет. Почему в эстонском университете должен быть центр русской культуры?

- Ответ "потому что в нем работал основатель семиотической школы Юрий Лотман" его не устраивает?

- Наверное, нет. Я не спрашивал, мне неловко ему такие вещи говорить.

- Ходили слухи, что архивом Лотмана интересуется Гуверовский институт в США...

- Да, я веду переговоры и с ними тоже. И думаю, что в течение года архив туда и попадет. Это, между прочим, тоже совсем неплохо. Там он уж точно будет доступен всем.

- Спустя десять лет Тарту остается родовым гнездом лотмановской школы?

- Трудно сказать. Для меня да. С остальными сложнее. С одной стороны, отношение очень уважительное и все такое. Но, с другой стороны, это уважение весьма платоническое. Хотя, может быть, я не вполне объективен.

- Ваша профессиональная судьба была определена наличием таких родителей, как Юрий Лотман и Зара Минц?

- Как посмотреть. Родители не выбирали судьбу за меня. Я в детстве как раз больше тяготел к естественным наукам. Сначала география, потом я долгие годы хотел быть медиком. Потом уже перерешил, как раз когда уехал из Тарту. Где-то с пятого класса я решил быть филологом и при этом совсем не русским - меня Шекспир интересовал.

- А потом все же гены взяли верх?

- Не знаю. Как-то случилось само... Но так бывает. Мой сын тоже ушел из дома, стал поступать в университет, решил, что у него будет совсем другая судьба, совсем не как у родителей, и в конечном итоге поступил на филологический.

- Как сына зовут?

- Юрий. Юрий Михайлович Лотман.
ДОСЬЕ МН
В 1995 году, спустя два года после смерти Юрия Лотмана, большая часть его архива была передана библиотеке Тартуского университета на хранение. Переговоры руководства университета с Михаилом Лотманом о приобретении прав на архив к успеху не привели. По неофициальной информации, университет готов был заплатить за архив около 30 тысяч долларов, Гуверовский институт в США предложил Михаилу Лотману вдвое больше.

28.10.2003 15-00