Марк Розовский: “Я — полковник казачьих войск”

Московский Комсомолец

Театр “У Никитских Ворот” представил москвичам премьеру — спектакль “Собаки” в постановке Марка Розовского на музыку скандальной группы “Ленинград”.

— Марк Григорьевич, неужели вы знакомы с Сергеем Шнуровым?
— Нет, со Шнуровым я не знаком. Его, по-моему, и в Москву-то не очень часто пущают. Просто искал, чем можно музыкально оформить спектакль, вот и наткнулся на диск с его песнями. Сразу понял: то, что надо! Невероятно нравится мне этот человек. Он представитель поколения неприкаянных. Такие вопли издает! Как раз для моих “Собак”. Но разочарую: я обошелся без матерных слов. Хотя мне говорили: “Как?! Весь Шнуров — это мат сплошной!” Да не в мате у него дело. Там выворотность, раздрызг, мощь!.. Я перестаю замечать этот мат. Но эпатировать никого не собираюсь…
— Если Шнур узнает, то очень удивится, что его “французской помадой” увлекся такой человек, как Розовский.
— Ну и пусть удивляется, лишь бы не запретил. Я восхищен его творчеством. Есть попса — нечто бездарное и антихудожественное, он же — совсем другое. Какой голос! Какие интонации! Люди, выкинутые на обочину жизни. Но не бомжи. Да таких большинство сейчас, но они продолжают оставаться вне интересов людей искусства. А русское искусство обязано заниматься этими падшими, растоптанными. Обязано!
— Но кроме Шнура в спектакле еще что-то есть?
— Разумеется. Я и не собирался из “Собак” устраивать концерт Шнурова. В данном случае просто пересеклись его идеи с идеями Кости Сергиенко, написавшего замечательную повесть “Прощай, овраг!”. Он очень хотел моей инсценировки, поэтому собственноручно сложил из повести пьесу, которая, однако, мне не понравилась. В чем я и признался автору. Тогда он сказал: ставь как хочешь, даю полный карт-бланш.
И вот — уже несколько лет, как его нет в живых, — мы, друзья его, собрались и в память об этом замечательном прозаике, недооцененном ни при жизни, ни после, решили сделать спектакль. О чем? Живут себе собаки на дне оврага… Да не собаки, конечно. Люди живут собачьей жизнью. Звучат стихи его друзей — Миши Синельникова, Юры Ряшинцева, Миши Айзенберга... А в конце рождается могучий музыкальный наплыв из Третьей симфонии Альфреда Шнитке, в тот самый момент, когда овраг засыпают самосвалы с песком. Собаки гибнут.
— Ваше впечатление от театральной жизни Москвы?
— Я — не старый брюзга и не ортодокс. Но сейчас предпринимается много попыток бессмыслицу объявить метафорой. Да Хармс за свои “бессмыслицы” жизнь отдал! В его абсурде была и почва, и судьба! Нынче ж все просто: а ну давайте-ка чего-нибудь “авангардное” сделаем! Я возьмусь правой рукой за левое ухо, а ты — левой рукой за правую пятку. И постоим так — это называется авангардом. Нет же! Авангард — это Кафка. Авангард надо отголодать!.. И чтобы твой эксперимент в искусстве проходил без спонсоров. Без золотых вливаний. Иначе это будет лишь самоутверждением при богатых возможностях, которое ничего, кроме улыбки, вызвать не может. А они давят яйца в белых костюмах и называют это новым словом в театре!
— Но у вас тоже был случай с яйцами...
— Да, у меня был похожий момент на премьере “Доктора Чехова”. Артист Юра Голубцов на сцене бил яйцо. И совершенно неожиданно, видимо, от волнения, у него нервное движение произошло, никогда на репетиции этого не было — рубанул так, что желток сделал дугу (очень театрально смотрелось) и плюхнулся на пиджак культурному атташе из США. Надо отдать должное американцу: он улыбнулся, снял с пиджака желток, а я пригласил его на следующий спектакль, посоветовав... прийти в новом костюме.
— У вас не самая сладкая жизнь была. А не возникало искушения плюнуть на все и оставить страну навсегда?
— У меня дубленая кожа. Я терпеть умею. Ждать. Но это активное ожидание. Я всегда работал. И никогда ни перед кем не гнул спину. Никому ничего не лизал. Ничего ни у кого не выклянчивал. А насчет уехать — не скрою, предложения сыпались. Но я, не сочтите за красивые слова, принадлежу к русской культуре и говорю на русском языке. На моей родине меня сохранил интерес к театру.
— А своим детям какую судьбу вы желаете? Насколько я знаю, ваш маленький сын Сеня родился в Нью-Йорке?
— Да, но это же незапланированно вышло. Все на гастролях случилось, совсем неожиданно: он родился шестимесячным. Представляете, тут, в Москве, уже и роддом приготовили, и врачей нужных. А он решил быстрее увидеть мир, забарабанил чуть раньше времени с внутренней стороны живота своей мамы... Что до судьбы, наши дети, конечно, живут сейчас в совсем ином социуме. И мы — дети железного занавеса — осознаем всю прелесть сегодняшней жизни. У меня даже есть “претензия” к молодому поколению. Молодежь, имея свободу слова, не знает, что сказать. Выстраданности нет. Но укорять за это тоже глупо.
— Выстраданности? А Саша как себя чувствует? (Саша Розовская, дочь Марка, — актриса мюзикла “Норд-Ост”, побывавшая в заложниках. — Авт.)
— Саша чувствует себя, по-моему, хорошо. Ей скоро будет 16 лет, заканчивает школу. Что касается здоровья ее и психологического состояния — это потрясение никогда, наверное, не уйдет из ее жизни. Хочется верить, что это не приведет ее душу к какой-то дисгармонии или озлобленности. Пока я вижу, что она хочет жить, жить полноценно. И вместе с тем здоровье ее надо держать под контролем. Потому что отравление было сильным, врачи говорят, что мы должны в ближайшие годы регулярно проверять кровь. Для Саши трагедия продолжалась и тогда, когда для всех она уже закончилась. Погибли Арсений и Кристина. Арсений — сын Виктории Заславской и Артура Куриленко, артистов нашего театра. Для нас это чудовищная потеря, и Сашка, конечно, не забывает Арсения. Что к этому добавить…
— Катя Гусева больше не сотрудничает с “Никитскими Воротами”?
— Собственно, мы же ее и открыли — ее с “Бедной Лизы” и пригласили в “Норд-Ост”. Я к ней тепло отношусь, если она захочет что-то делать у нас — всегда пожалуйста.
Марк Розовский в свое время получил от правительства Москвы помещение бывшего Кинотеатра повторного фильма. А теперь надеется открыть сезон 2005—2006 годов в новом зале уже на 300 мест.
— Вы долго шли к собственному полноценному театру. Здание бывшего “Повторного фильма” теперь ваше?
— Да. Но были проблемы с переселением жильцов с верхних этажей, там жили алкоголики, пускавшие на ночь бомжей за бутылку. Ходили к ним с милицией… Но и без бомжей много кто претендовал на этот лакомый кусочек в центре столицы. Например, раньше там была база фестиваля “Русский Витязь”. Помню, вошел туда, а там — склад антисемитской литературы Шафаревича, под три тысячи томов, разбросанных по всей галерее. Какие-то казаки бродили с саблями и в бурках. Меня весь театр провожал со слезами, когда я шел к ним на переговоры... По счастью, я сам казак. Я же автор “Истории лошади”, и мне кубанское казачество однажды выдало удостоверение, что я полковник казачьих войск. В свое время я принял его с удовольствием, так как получал возможность законно пороть актеров...
— Вам могли бы предложить здание и подальше от Кремля.
— Могли бы. Но мы же — театр “У Никитских Ворот”. Признаюсь, это была в свое время моя маленькая хитрость. Когда меня спросили, какое название, я сказал — давайте по географическому признаку: как Театр на Малой Бронной или Театр на Таганке, только все — “на”, а мы — “у”. Так и записали в постановлении. А я знал: если мы так назовемся, нас отсюда никто не выкинет. Но когда мы наконец выйдем на большую сцену — это станет колоссальным испытанием. Конечно, это будет молодой и живой театр. Это я обещаю. А если нет — грош цена всем нашим усилиям. Тогда нас не спасут никакие отговорки.

13.01.2004 15-18