|
Александр Каневский: " Я всегда считал и считаю, что "на писателей" не учат. "
www.mignews.com
Александр Семенович, если позволите, начну сразу с вопроса о самоопределении. Вы себя кем больше ощущаете "кошкой" или "собакой"? Я имею в виду, к чему вы привязываетесь в жизни: к месту или к людям?
- Я странный гибрид, нечто вроде котособаки, я – Близнец по гороскопу, поэтому вообще очень привязчивый. И к вещам я тоже очень привыкаю: есть рубашки, которые на мне просто истлевают, но я их не снимаю, хотя рядом висят 20 других. Когда-то моя покойная жена шутила: я знаю, ты меня не бросишь, ведь ты привыкаешь к старым вещам. Я очень привыкаю к месту, мне иногда очень не хочется двигаться, но без людей, без друзей я не мыслю своей жизни.
- Я знаю, что Вас сейчас активно сманивают обратно в Москву…
- Меня действительно зовут, и мне, конечно, интересно, потому что там совсем другие масштабы, да и друзей осталось очень много. И самое главное, дружба со многими уже давно прошла проверку на прочность, особенно это ощущаешь, когда приезжаешь туда (в Россию) на презентацию своих книг. Вы ведь знаете, что недавно вышли две мои последние книги (Речь идет о книге воспоминаний "Смейся, паяц" и второй части прекрасной трагикомической повести "Тэза с нашего двора"). Почти все друзья – люди чрезвычайно занятые, чей каждый час стоит немалых денег, но я звоню им и говорю: "Ребята, у меня праздник, приходите". И все, кто в это время находится в Москве, приходят. Вот недавно прошла презентация книги в Доме актера, и как приятно было, что пришли даже самые занятые. Лева Новожженов, Леня Якубович примчался прямо после съемок во фраке, Джигарханян пришел, Журбин, Клара Новикова, Гриша Гладков. Безусловно, это дорого стоит.
- Не рассматриваете компромиссный вариант - жить в Израиле, а работать в Москве?
- Да, нет. Совмещать очень трудно. Мне предложили осесть в Москве на время, года на два не меньше, чтобы восстановить, например, мой журнал. (Напомним, что Александр Каневский на протяжении шести лет выпускал популярный юмористический журнал "Балаган" и его младшего брата "Балагашу"). Если, предположим, что-то делать на телевидении, то тоже пришлось бы осесть там надолго, потому что нужно войти в курс дела. А я уже не могу, я отвык от много в Москве, она стала сейчас очень тяжелым городом. Ехать туда ради заработков? Наверное, но если приехать, подзаработать – и сразу назад, а жить там – очень тяжело, начиная, от нынешней замены приоритетов, я ведь человек из прошлого века, даже из прошлого тысячелетия. То есть я сентиментальный, как воры в законе. А сегодняшнее поколение – оно прагматичное, как компьютеры. Леня Якубович про это хорошо сказал: "Мы для молодых – исторические древности, они убеждены, что мы Чапаева видели..."
- Александр Семенович, про прежние времена, если можно чуть подробнее. В одном из интервью вы рассказали про свои "загульные гены", имея в виду открытый и хлебосольный дом ваших родителей, атмосферу праздника и тепла своего детства. А вы с женой смогли создать нечто подобное для своих детей?
- Безусловно. Я родился в Киеве и долгое время прожил там, у нас была большая квартира в пять комнат, а шестая была оборудована под бар с красными табуретами, красными стойками, фонарями, светящимися черепами. Это была моя любимая игрушка. Говорили, что единственный бар, работающий в Киеве после полуночи, - это бар у Каневского. Ко мне водили иностранцев, чтобы показать, как живут советские писатели. И дверь в квартиру никогда не закрывалась. Сколько я ни зарабатывал денег, всегда не хватало, потому что все уходило на "образ жизни".
- Вот и Вахтанг Кикабидзе как-то говорил, что он не может по-другому...
- Да, это действительно образ жизни, загульные гены. Вы знаете, я в своей жизни никогда один не мог выпить рюмку водки или коньяка, не шла она в меня в одиночестве. Мне нужно, чтобы рядом была или женщина, или друг. Для меня одиночество – это нечто страшное. Иногда я удирал от суеты в Дом творчества, чтобы работать: первый день я был счастлив, что рядом покой и тишина...
- А где вы любили работать, в Репине?
- Нет, чаще в Болшево, еще Матвеевское любил в Москве. А вот, когда работал в Ленинграде, тогда выезжал в Репино. Там лес, прекрасно. Вот эти три Дома творчества, где я в основном бывал. Но каждый раз, уже на второй день пребывания я начинал звонить друзьям, интересоваться, как дела. Меня опять тянуло в суматоху, это просто характер такой.
- Еще, если можно о прошлом. Вы со своим братом близки? Какая у вас разница в возрасте?
- Шесть лет, он младше меня на шесть лет. В детстве мы по- разному выясняли отношения. Сначала я его бил, конечно. Он был мальчик такой полненький, но потом занялся штангой и борьбой. Мы в принципе с двоюродным братом Леню поколачивали (Леонид Каневский – прекрасный актер, не менее знаменит и именит, чем его брат-писатель), но однажды, где-то в 7-ом классе, он разделся, и мы увидели внушительную мускулатуру. Тогда двоюродный брат предложил: "Слушай, а Ленька здоровый стал, давай его последний раз побьем, пока он не понял, что уже может дать нам сдачи". А потом у нас была большая мужская дружба. Да и практически всегда мы были в одном деле. Самый первый фильм, в котором он сыграл, был снят на "Беларусьфильме" по моему сценарию. Он приехал и был уверен, что зовут его на главную роль. В этом фильме - "40 минут до рассвета" - главную роль исполнил Олег Стриженов, а брату достались два эпизода. Помню, он посмотрел сценарий и говорит режиссеру Борису Рыцареву: "Боря, ну где ты видел в белорусской деревне завмага с моим лицом". Тот подумал и ответил: "Он там остался после эвакуации". И вопрос был решен – Леня сыграл завмага. Это было начало, потом он много выступал с моими монологами, рассказами. Мы провели много совместных творческих вечеров.
- Дух писательства проснулся в вас довольно рано. Вначале были стихи, а потом "Хроника трагикомических событий, происходивших в нашей коммунальной квартире". Помните ли вы отрывки из этого раннего опуса?
- Да, в те времена я был как казахский акын – что видел, то писал. То, что вспоминаю сейчас наиболее четко, это новеллы про животных. У нас кот, которого за ум и хитрость я прозвал Соломон. Это был такой ленивый дворняжный кот, но с огромной мордой и блатным ее выражением. При этом кот был бойцовский: его любимое занятие – ходить по крышам и жениться на кошках. У него был целый гарем, которых он иногда приводил показать. Умнющий был котяра. Так вот, одна из наших соседок его однажды побила, и кот затаил обиду. Холодильников тогда не было, кастрюли держали на полу в ванной, причем обычно там стояло пять-шесть кастрюль разных соседей, но кот находил именно ее, поднимал крышку, и, если там был борщ (а борщ он не любил), то лапой вылавливал куски мяса, а все остальное выплескивал. Тогда соседка придумала класть на крышку кирпич. И вот я наблюдал, как кот толкал плечом кастрюлю, и кирпич сдвигался в сторону, а потом падал. А дальше все происходило по-прежнему сценарию. С годами он обрюзг, постарел и реже выходил на призывы кошек. Когда они орали, он закрывал лапами голову, мол, я не слышу. Иногда я его сам расталкивал и говорил: "Соломон, тебя зовут". Он смотрел с укоризной – "Подлец, ты, подлец", но шел, как я понимаю, не потому что хотел, а чтобы репутацию поддержать. И погиб кот, как мушкетер - подрался сразу с тремя котами, еле дополз до нашей двери и умер. Мы похоронили его во дворе – он того заслужил.
- Знакомы ли вы с Борисом Грачевским, создателем "Ералаша"? Он не предлагал "купить " у вас серию воспоминаний для съемок сюжетов детского журнала?
- О, у него обида на меня очень давняя. Я ведь плотно сотрудничал с "Фителем", и сделал для этого тележурнала больше десятка сюжетов. А с Борей мы очень дружны, и сейчас он был у меня на презентации, а потом потащил к себе показать павильон, который он выбил под "Ералаш" на студии имени Горького. Он вообще большой умница. Ну и я все-таки дал слово написать что-нибудь и для него.
- Будем с большим нетерпением ждать вашу совместную работу.
- Да, в общем опыт есть. Кроме "Фитиля" я написал много сюжетов и для мультфильмов. Один из моих мультфильмов получил международную премию.
- Какой?
- Забавная была история. Вначале это был рассказ. А потом вышел мультфильм, получивший сразу три премии – за лучший сценарий, лучшую режиссуру и лучшую работу художника. И хотя фильм высоко оценило международное жюри, в Советском Союзе его 7 лет не пускали на экран, найдя в нем антисоветчину. Представляете? В мультфильме! Возможно, вы его видели: во всяком случае, сейчас его часто крутят, называется "Лень". Усмотрели издевательство интеллигенции над рабочим классом.
- Да, восприятие у многих партийных товарищей было извращенное. А как со сценариями к художественным фильмам?
- А в кино мне не особенно повезло. Я очень люблю картину "40 минут до рассвета", там великолепно сыграл Олег Стриженов. Когда ее посмотрел Михаил Ильич Ромм, он сказал, чтобы я делал дырочку в пиджаке для правительственной награды. И вроде все пошло хорошо, я даже видел его на широком экране в Киеве. Но Политическое управление армии заставило картину снять с проката за... "еврейский пацифизм", вот такая была формулировка. А мне задали вопрос: вы считаете, что в войне погибают лучшие? Я ответил: - Да, так всегда бывает. И спектакли мои запрещали по распоряжению обкомов партии. Как я сейчас понимаю, за успех у зрителя. Вот, например, Харьковский академический театр имени Шевченко поставил спектакль "Три полотера", парафраз "Трех мушкетеров", про то, как герои вступаются за честь женщины. Хороший был театр, и актерский состав просто блистательный, со многими из них любил работать Довженко. Я ехал туда с опаской, в то время я боялся академических театров, тем более играли они на украинском языке, поэтому, несмотря на звездный актерский ансамбль, театр практически не посещали. То есть там был зал на 1200 мест и план - заполнить это зал хотя бы наполовину, но он не давал даже этот план. А после того, как они поставили мою пьесу, были проданы билеты на 10 спектаклей вперед. Ставил молодой режиссер Кононенко Гриша, потом он стал народным. Но это был его первый спектакль. И был успех, билеты распродавались во всю. Это вызвало беспокойство у обкома партии, в театр пришла комиссия. А в спектакле был образ некой партийной дамы, которую, для маскировки, я назвал профсоюзной. Члены комиссии меня спросили: "Вам что, рассказали про нашу Марью Ивановну?". Я ответил: "Да, помилуйте, откуда я мог знать о вашей Марье Ивановне?". Но мне не поверили, хотя образ был просто очень типичный, таких марьиван было пруд пруди. В общем, это был даже своего рода комплимент. Короче, спектакль сняли, но в Союзе страшно было другое – если снимал один обком партии, автоматически снимали и все другие.
- А дальше?
- Ну, в Москву приехал со спектаклем "Семь робинзонов". Его ставили сразу два театра - театр Гоголя и театр оперетты.
- По-моему, спектакль раньше назывался как-то по-другому?
- Да, первое название "Вперед – назад". Оно нас и погубило. В театре оперетты музыку к спектаклю писал Дмитрий Кобалевский. Кроме того, пьесу по Союзу взяли сразу 120 театров, и уже во всю шли репетиции. В этот период страна готовилась к очередному юбилею Советской власти, и тогдашнему министру культуры Фурцевой докладывали, как театры готовятся к этому событию. Когда она услышала название "Вперед – назад", то с иронией заметила "хорошее название к юбилею Советской власти". И ее "ха-ха" убило спектакль, его запретили, Кабалевский быстро ушел из этого дела. Пришел другой композитор, репетиции в театре оперетты продолжились. Были разные комиссии, но поскольку при просмотре отрывков спектакля члены комиссий сами хохотали, то говорили: "Ничего, ничего, продолжайте". Мы сыграли премьеру, был успех, потом еще несколько спектаклей, но затем возобладало мнение сверху, и пьесу все равно запретили. Мнение Москвы было весомым, значит - закрыли и по всему Советскому Союзу.
- Как вы воспринимали подобное. Ведь в вашей жизни это было не один раз?
- Это как ребенка убивают. Представьте, пьеса писалась ну где-то полгода, еще год она проходила все инстанции, потом она попадала в театр, с учетом репертуарного плана репетиции начинались примерно еще через год. Так что мытарства были немалые.
- А что в это время кормило? Эстрада?
-Да, эстрада и еще выходили сборники книг, плюс экранизация фильмов по моим сценариям. А что касается эстрады, то главный творческий союз – это, конечно, Тарапунька и Штепсель. Это была целая эпоха. Потом меня печатали и за рубежом, и ставились заново старые пьесы – со всего этого шли гонорары. Возможно, одним из плюсов Советской власти был комитет по авторским правам, который был чуть ли ни в каждом райцентре, он четко следил за порядком. Деньги я по тем временам получал очень большие. Будь я нормальным человеком, возможно, скопил бы солидную сумму, но я все тратил "на образ жизни".
- Вероятно, Вы как никто и есть правильный человек... И в этом смысле, если можно, об образовании. Многим известна история вашего поступления на филфак Киевского университета, куда Вы, золотой медалист, не попали исключительно из-за "пятого пункта". С другой стороны, умению писать научить нельзя: этот дар либо есть, либо его нет…
- Я тоже всегда считал и считаю, что "на писателей" не учат. Кого ни возьми (не буду о классиках) из моих современников – Горин, Арканов, Жванецкий – никто из них литературного института не кончал, нет у них и филологического образования. Единственное, что, на мой взгляд, дает филологический факультет, это знакомство с литературой и известными писателями, которые там преподают. Мне приходилось это наверстывать самому. А закончил я в итоге автодорожный институт.
- А есть ли в бывшем Союзе хоть одна дорога, которую Вы могли бы назвать "своей"?
- Есть мост, то есть говорить есть (хотя я, конечно, оптимист) – тут 100-процентной гарантии нет. Но я этот мост проектировал и строил. Я поехал по назначению в Алма-Ату, там я проработал три месяца, за это время я успел свой объект утвердить и поехал на закладку первых свай. Но, думаю, что по моему проекту мост долго не простоял, поэтому адрес этого сооружения могу дать только своим врагам. На этом моя карьера автодорожника закончилась.
- А каково Ваше личное отношение к дорогам? Вы ведь заядлый автомобилист…
- О, это дело я обожаю. У меня в Советское время было такое хобби: я ездил по Крыму , Кавказу, другим местам и писал репортажи о своих впечатления, о разных людях. Их публиковали в газетах, и надо сказать, эти зарисовки пользовались популярностью. Редактор говорил, что я из месяца в месяц увеличиваю тираж. И однажды он предложил: а хочешь за границу? Давай попробуем в Болгарию. После Болгарии и хороших откликов на публикации мне стали давать командировки в разные соцстраны. Благодаря тому, что я путешествовал на машине , меня миновали все эти изуверства, связанные с группами и их руководителями. В машине были только я, жена и дочка, без всяких "соглядатаев". Втроем мы объездили все соцстраны, а дальше, в капстраны, я ездил уже один. В то время быть выездным было великое дело. На базе тех репортажей я издал книжку, она вышла уже после моего отъезда в Израиль. Вышла она в издательстве "Мысль" под названием "Города и люди, или Полное собрание впечатлений". Так, что я себя не мыслю без руля. Если долго не езжу, очень скучаю.
- А здесь в Израиле, Вы за разве не сами ездите?
- Да нет, здесь я вообще не мыслю другого. Через полгода после приезда уже был за рулем. А в Москве я ездил и зимой и летом, несмотря на любые гололеды и прочие катаклизмы. А сейчас, когда приезжаю, то просто не представляю, как в Москве еще кто-то ездит. Это тихий ужас. Мне рассказали, что Лужков строит уже четвертую кольцевую дорогу вокруг Москвы, за что его стали именовать "Властелином колец".
- Давайте вернемся к вашим книгам. Я знаю, что вышла вторая часть "Тэзы с нашего двора"…
- Да, она называется "Как пройти на Голгофу?" Это уже о нашей жизни здесь и в Америке. Это те же герои плюс новые. Все экземпляры, что мне полагались от издательства, я раздарил в Москве на презентации, но сейчас должны прислать еще 250, с которыми я начну творческие вечера в Израиле.
- А когда это будет? И где можно будет Вас застать?
- Наверное, уже после спектакля "Я другой такой страны не знаю, где так...". Сейчас я просто не могу выкроить время. Это немножко хулиганское гала-представление, посвященное юбилею Израиля. Я сам очень устаю от больших концертов, где бедный конферансье просто не знает, что ему делать. Раньше конферанс писали, это была профессия. Сейчас это не более, чем вспомогательные мостики, часто неловкие и неумелые, и меня это очень раздражает. Поэтому я решил сделать то, что уже делал когда-то – театрализованный спектакль. Через весь спектакль проходят три замечательных актера – Маша Мушкатина, Слава Казанцева и Владимир Тепер. Они ведут главную сюжетную линию, а в их мини-пьесу входят вставные номера с приглашенными гостями, - Игорем Губерманом, Леонидом Ярмольником, Леонидом Серебрянниковым, Сайманом Гринбергом, известным американским певцом. Я и сам буду выступать. Первые три спектакля пройдет в Хайфе, Холоне и Ор-Акиве.
- А Ваш театр "Какаду" по-прежнему остается на антрепризе?
- Увы, да. Я устал, и, видимо, буду с этим делом заканчивать. Театру нужна крыша - зал хотя бы на 100 мест, где можно было бы сделать клубное помещение. Ставить там спектакли, как на малой сцене, проводить творческие вечера. Когда-то у меня это было. Мне дали мне под центр юмора целый дом. Три года были аншлаги. Потом власть переменилась, и на меня повесили 200 тысяч долга по аренде за прошлые годы. Я уже думал продавать квартиру, но с большим трудом меня "отвоевали", спасибо депутатам . А театр жалко, тем более, что мы пошли дальше – сделали спектакль на иврите, показали коренным израильтянам, и они приняли его "на ура". Но чтобы полностью выйти на израильский рынок, нужны деньги на рекламу, израильские продюсеры. А я уже устал. Просто устал. Это забирает мозги и время. А предложений столько – только пиши.
- Значит, писательский зуд побеждает. Знаете, когда я читала вашу "Тэзу", мне казалось, что я все время смеюсь, а когда закончила, выяснилось, что плачу...
- Юрий Нагибин мне как-то сказал: " Саша, а знаете, что Вы пишете на идиш, только по-русски?" Это грустный юмор, но мне он очень близок. Говорят, что я очень веселый человек, но на самом деле я всю жизнь всех обманываю. Я притворяюсь веселым, но я – человек печальный, просто так долго всех обманывал, что и сам поверил. На самом деле мне ближе всего трагикомедия, это высшая форма юмора. Это Чаплин, это лучшие итальянские и советские фильмы, где юмор соседствует с грустью – "Не горюй!" и "Мимино". Возможно, успех моей книги заключался в этом.
- А сколько у Вас всего книг? Вы помните?
- Помню. Мне сейчас делают сайт, он еще в работе. Там пока представлены 15 книг, но есть еще три. Мне Алексин сказал, что в своих книжках я показал эпоху, подтрунивая и смеясь над ней и над собой. А я считаю, что по-другому эпоху и не покажешь - только через себя.
- Александр Семенович, Вы давно уже стали мэтром. Если у Вас нет прямых учеников, то учатся у Вас многие. А кто были Ваши учителя?
- Учителей профессиональных не было. А по жизни были, и я пишу о них. Например, Юрий Петрович Дольд-Михайлик. Может быть помните, "И один в поле воин", чуть ли не первый советский военный детектив. Я уже не говорю о своих родителях, которые были личностями и, наверное, главными учителями. А еще Тарапунька и Штепсель – Юрий Тимошенко и Ефим Березин. Я не могу работать с людьми, с которыми не дружу, а они были настоящими друзьями. Это были две большие личности, люди удивительной порядочности, потрясающего интеллекта, ума, кругозора. Вы, вероятно, знаете их только по сценическим образам – недалекого хитрована и резонера, но они не вписывались в рамки своего амплуа, поэтому мы буквально заставили их перейти на спектакли, где они могли бы раскрыть разные образы, гораздо шире эстрадных. Считаю своим другом и учителем Якова Сегеля, который снял "Прощайте, голуби!", "Течет Волга", "Первый день мира", "Дом, в котором я живу". А если вы видели старый фильм "Дети капитана Гранта", тот маленький мальчик, который лезет на мачту и поет – это как раз Яша Сегель. А еще Леонид Викторович Варпаховский, любимый ученик Мейерхольда, который был для меня как целый мир. Мы очень дружили, хотя он был старше меня больше чем на 20 лет. Он, русский аристократ, отсидел в лагерях 17 лет, а потом получил все звания, которые только были возможны. При этом у него было три высших образования, он был режиссер, композитор, актер, сам рисовал декорации. К сожалению, очень рано умер. Он очень много дал мне в жизни. Гришу Горина я тоже считаю своим учителем. В книге "Смейся, паяц" героями проходят все мои друзья.
- Позвольте вернуться к началу нашей беседы, Вам знакомо такое чувство, как ностальгия?
-Я на это вопрос обычно отвечают так: "Уточните, по чему? По березкам? – Нет. По травке? – Нет. Только по себе молодому, по папе и маме, по первой любви, по друзьям, по нашим детским хулиганствам. А травки и березки – они есть повсюду". Когда я приезжаю в Киев, я с удовольствием беседую с друзьями, хожу по улицам, но вернуться туда я не хочу, потому что моего прошлого там уже нет. Какие-то старушки бросаются мне на шею с криками "Сашенька", а я судорожно начинаю вспоминать, кто это – бывшая любовница, бывшая одноклассница, работали вместе? У меня вообще плохая память на лица. Это трагедия. Однажды моей жене пожаловались, что я, видимо, зазнался и не здороваюсь на улице. И тогда я стал здороваться со всеми подряд.
- На кого уповаете в трудные минуты?
- Сейчас в Израиле, стал чаще поднимать глаза к небу. Спасает только Бог, и тот, что наверху, и тот, что внутри каждого из нас.
13.06.2008 10-46
|
