Валентин Гафт: Мои родители родом из-под Чернигова, из Прилук

Столичные Новости

Хороших актеров не так-то много, а умных среди них - и подавно. Нет, поразглагольствовать, приняв импозантную позу, очень многие популярные исполнители, конечно, любят. Вот только мысли их обычно заемные, мнения - подслушанные, сентенции почерпнуты из сыгранных пьес. Валентин Гафт с журналистами встречается неохотно, на роль "властителя дум" никогда не претендовал, в разговоре предельно лаконичен и, как мудрый человек, советует актеров слушать только со сцены, где, мол, они и высказываются "о времени и о себе".

Сам актер, однако, игрой на театральных подмостках не ограничивается - с детства пишет стихи, всенародно известен своими едкими эпиграммами, а недавно еще дебютировал и как драматург. С его лирическим фельетоном, если будет позволено такое жанровое определение, или фантасмагорией, как назвал свою пьесу в стихах сам автор, на днях познакомились киевляне. Спектакль "Сон Гафта, рассказанный Виктюком" способен слегка озадачить публику. Кажется, авторы (партнером Гафта на сцене выступает Александр Филиппенко, а химерическую форму представлению придал режиссер Роман Виктюк) и намеревались вывести публику из обычного расслабленно-созерцательного состояния.

Главный герой этого спектакля - одиозный "вождь народов" Иосиф Сталин, чей дух неожиданно вселился в тело сотрудника исторического архива Коли. Эта фантастическая ситуация позволяет устроить Сталину очные ставки с реальными персонажами: его современниками вроде маршала Жукова, композитора Дмитрия Шостаковича и поэтессы Анны Ахматовой и ныне живущими людьми - писателем Эдуардом Радзинским, сатириком Михаилом Жванецким и даже лидером российских коммунистов Геннадием Зюгановым. Смущает зрителей театр основательно: и кондовый ортодокс Зюганов, и либеральные кумиры общества Жванецкий с Радзинским изображены авторами в откровенно издевательских, сатирических тонах.

А сам Сталин представлен не только тираном, возомнившим себя чуть ли не полубогом, но и страдающим, глубоко несчастным, больным и кающимся человеком. В этом, впрочем, тоже присутствует замаскированная авторская издевка. Гафт одновременно словно бы играет и конкретного диктатора-палача, и его стереотипный образ, сложившийся в массовом сознании, где люди, грезящие о "великой сталинской эпохе", склонны простить кремлевскому горцу миллионы жертв репрессий, концлагеря, голод, лишения, изувеченную двоемыслием общественную психологию и прочие грехи.

Потому-то колкие фразы, разбросанные автором там и сям в речах его героя ("вы осмелели рановато - и неминуема расплата, поскольку я всегда в Кремле" или "в России каждый президент есть генеральный секретарь"), воспринимаются и как меткие афоризмы, и как жгучие публицистические манифесты, и как дерзкие выпады против власти. И, кстати, как презрительные реплики в адрес граждан, жаждущих "сильной руки" и составляющих, увы, всегда рабское, слепое большинство, молчание которого, по мнению автора, всегда "кончалось страшным воем заключенных".

Сам Валентин Гафт говорит, что писал пьесу-предупреждение. Не случайно, первотолчком к ее сочинению стали результаты телевизионного конкурса "Герой России".

- Иосиф Сталин занял в нем третье место, вслед за Александром Невским и Петром Столыпиным, - подчеркивает артист. - Значит, современные люди готовы видеть в этой фигуре общенациональный символ. А затем я слушал рассказ Эдварда Радзинского о Сталине. Он выступал так темпераментно, что я ему позвонил и спросил, как он относится к герою своего моноспектакля. Ответ был таков: "Я его боюсь!" Меня это просто поразило. И захотелось напомнить людям о том, кто же такой Сталин, предупредить их, чтобы, не дай бог, такие страницы истории не повторились.

- В вашей пьесе очень много фраз, претендующих на то, чтобы стать крылатыми выражениями. Их, вероятно, будут активно цитировать, как и ваши знаменитые эпиграммы. Какие из них вы, кстати, сами больше всего любите? Те, на которые была добрая реакция или оскорбленная?

- Да никто на них никогда сильно не обижался, что, возможно, и странно.

- А "Россия, слышишь страшный зуд - три Михалкова по тебе ползут"…

- Это не моя. Это вообще чей-то плагиат. Эта эпиграмма известна с начала XIX века и совершенно другим людям посвящена. У меня с этой эпиграммой связана целая история. Мы получали вместе с Никитой Михалковым в Кремле ордена "За заслуги перед Отечеством", и он снова вспомнил эти стишки. Гафт, мол, написал, что мы ползем, а мы идем. Я к нему подошел, чтобы объясниться: "В который раз вашему семейству повторяю, что не писал этой эпиграммы!" Никита меня обнял и после паузы спросил: "Куда тебе прислать сценарий?" Это был сценарий фильма "12". И я снялся у этого грандиозного, изумительного режиссера. Он в каждого актера умудряется незаметно вложить зерно его роли. И мало того, что с артистом взращивает это зерно, еще и замечательно может показать ему, как играть. Кроме того, он очень терпеливый человек, очень теплый, бережно относящийся к актеру.

- Вам еще такие режиссеры в жизни встречались?

- Я снимался у очень хороших режиссеров. У Эльдара Рязанова, у Петра Тодоровского.

- Театральные режиссеры от них сильно отличаются?

- Между ними ничего общего нет. Вот Никита Михалков, мне кажется, мог бы поставить отличный спектакль, если бы у него было время и он захотел. А вообще, в кино режиссер совершенно иначе мыслит - монтажом, ритмом, светом.

- А в театре с кем было наиболее интересно работать?

- С Андреем Гончаровым. Это мой первый режиссер. Потом появился Анатолий Эфрос, совершенно иной мастер. Потом я работал с Валентином Плучеком в Театре сатиры - играл графа Альмавиву в "Женитьбе Фигаро" вместе с Андрюшей Мироновым. С Галиной Борисовной Волчек у меня связаны очень приличные работы. Мне везло с режиссерами. Правда, я, дурак, сам отказался когда-то сниматься у Захарова в "Мюнхгаузене", у Данелии в "Кин-дза-дза", и очень об этом жалею. Володя Машков приглашал меня во МХАТе играть "Номер 13", и я тоже отказался.

- Из принципа какого-то?

- Нет, из-за неважного самочувствия. У меня был период, когда я вообще три года не работал - больницы и так далее. Но приятно, что приглашали.

- Что такое, на ваш взгляд, современный театр? Связан ли он для вас с современной пьесой? Я спрашиваю об этом потому, что в Украине театры новые пьесы практически не ставят...

- Может быть, писателям пока трудно сегодняшнее время осмыслить? Хотя современная пьеса не обязательно должна быть написана сегодня. Она должна остро звучать. Современными могут быть и Чехов, и Шекспир, и Горький. Зависит от того, что мы в этой пьесе увидим и что через нее сумеем рассказать. Ну, и, конечно, как это сделаем. Не обязательно ведь бубнить себе что-то под нос, как в современных сериалах. Я думаю, что-то можно даже пафосно играть, просто цель и средства должны сходиться. Вообще, надо понимать, зачем ты это играешь.

- Но как это "зачем" определить? У нас, в Украине, театры предпочитают в основном публику развлекать. К реальности, к проблемам сегодняшнего человека они совершенно равнодушны…

- А тогда это не театр. Мне, по крайней мере, такой театр вообще не интересен. Притворство я не люблю, даже в театре. Театр - это для меня связь с тем, кто тебя смотрит.

- А что вас самого волнует?

- Степень свободы человека. Мне всегда был интересен герой, который решается идти поперек тому, что принято. И даже если проигрывает социуму - одерживает победу над собой.

- Сильно изменился театр за то время, что вы в нем работаете?

- Да, конечно. Хотя лучшим для меня все равно остается театр, который я застал в 50-е годы. Выше ничего, чем МХАТ того времени, я не видел. Там были актеры, которых еще набирали в труппу Станиславский и Немирович-Данченко. Они были великолепны. Это был ансамбль личностей. В их спектаклях не было превратно понятой современности - дескать, сейчас мы вам что-то такое необычное и смелое покажем, - а была глубина и мощь человеческих характеров. Такого театра теперь нет.

- Не кажется ли вам, что такой театр уходит, потому что сам мир мельчает. В нем явно ощущается дефицит личностей. Люди стали приплюснутее, что ли. И актеров большого масштаба нет. Речь, естественно, не о мастерстве, а о личностном измерении...

- Да, конечно, жизнь мельчит. Это мясорубка. Но, тем не менее, мне кажется, что личность из театра не исчезла. И не исчезнет.

- Можете назвать таких актеров?

- Да. Миша Ульянов такой был. Смоктуновский. Женя Евстигнеев. Профессор Преображенский в "Собачьем сердце", я считаю, сыгран им как театральная роль. По ней "системе Станиславского" учиться можно. В игре нет ни капли жима.

- Но ведь всех этих артистов уже на свете нет!

- Но есть Богдан Ступка. Или, например, Олег Павлович Табаков. Да и ученики у него отличные. Женя Миронов, Володя Машков. Нет, все-таки появляются прекрасные артисты. Вот Костя Хабенский. Я с ним снимался, когда он еще совсем мальчиком был, советовал ему что-то, а теперь он и сам мне может, думаю, что-то подсказать.

- Есть ли роли, о которых вы мечтали, да так и не сыграли?

- Я никогда не мечтал ни о какой роли. Вообразишь ее себе - и уже ее сыграл фактически. Но это не значит, что все это будет видно, когда ты выйдешь на сцену. Артист не все может делать сам. Ему необходима подсказка, поводырь, взгляд со стороны.

- Далеко не все артисты так думают. А бывает, что вы что-то "прихватываете" со стороны, так сказать, подворовываете у природы, приносите на сцену личные наблюдения?

- Да, случается. Но скорее образ, а не конкретное движение или жест. Пару лет назад в Баден-Бадене, куда приезжает очень много больных и старых людей подлечить на водах суставы, я стал свидетелем потрясающей сцены. Открывается дверь ресторана, и на улицу оглушительно громко и бравурно вырывается музыка. Из дверей выходит старик с палочкой, подает руку жене-старухе, помогая ей спуститься со ступеньки. Европейские старики, прилично одетые, ухоженные. Дверь захлопывается - и наступает резкая, мертвая тишина. А они семенят, чуть ли не ползут, по тротуару. Сочетание этой музыки и этой тишины - как молодости и дряхлости - произвело на меня сильное впечатление.

- По сути, метафора жизни. А какие истины открылись вам на склоне лет?

- В конце концов, просто приходишь к выводу, что ничего в жизни не понимаешь. Становишься немного похож на чеховского Фирса. Сегодня я очень хорошо понимаю этого человека, который верит в какие-то прочные ценности и никаких иных не представляет. У него в пьесе пять реплик всего, но каких! Когда человек говорит только самое важное, и очень просто, естественно. Возможно, это и есть самое главное - оставаться самим собой. Быть естественным. Все, что естественно, то и прекрасно.

- Вы довольно часто гастролируете в Украине. Как вам кажется, некоторое охлаждение в отношениях между нашими странами отражается на восприятии ваших спектаклей?

- Я никакой холодности не ощущаю. Я вообще приезжаю сюда как в родные места. Ведь мои родители родом из-под Чернигова, из Прилук. Я с 1945-го по 1952 год каждое лето здесь проводил. И в доме у нас пели украинские песни, прибаутки какие-то звучали. Я здесь себя хорошо чувствую. Мне очень нравится украинский язык. И Киев мне очень нравится.

- Многим старожилам кажется, что новая архитектура его портит…

- Везде на новую архитектуру жалуются. Привыкните. Как парижане к Эйфелевой башне. Нет, Киев - город изумительной красоты. Здесь даже свет какой-то особый.

24.06.2009 10-14