Тренер, готовый выбежать на поле (интервью с Борисом Эйфманом)

Московские новости

Вот уже 20 лет Борис Эйфман ежегодно приезжает в Польшу, к которой питает особые чувства. Более четверти века назад невыездной балетный диссидент дебютировал в Лодзи со спектаклем "Гаянэ". Родным домом балетмейстер считает варшавский Театр Вельки, который предоставляет ему самую большую сцену в мире. В последний раз Эйфман привез сюда необычный даже для его театра новый спектакль "Кто есть кто". Американская критика назвала его "великолепным приглашением на Бродвей и в Голливуд". После премьеры в Варшаве спектакль принял участие в международном фестивале балета в Кракове.
Перевожу Эйфману слова организатора краковского фестиваля Пшемыслава Сливы, сказанные о его балете: "Сейчас это самый лучший в мире российский коллектив, который на голову выше балетных трупп Большого театра в Москве и Мариинки в Санкт-Петербурге".

- Я в корне не согласен с тем, что наш театр лучше Большого или Мариинского, - возражает Борис Эйфман. - Они блестяще исполняют классический репертуар, что нам не под силу. Мы изначально не конкуренты, потому что своей целью ставим создание оригинального, нового репертуара балета России конца ХХ - начала ХХI века. Мы - партнеры, взаимно уважающие друг друга.

- Сильно ли разнятся зрители в Польше, Америке и России?

- По реакции зала я этого не ощущаю. В Польше и России с их славянскими корнями зрители близки по мироощущению и восприятию. Американцы несколько иные, но ведь и там масса русских и польских эмигрантов, которые ценят и знают искусство балета. Положительную реакцию на спектакль "Кто есть кто" в Америке - а мы только в Нью-Йорке показали его 14 раз! - можно было предвидеть: эмигрантская тема там всегда актуальна. Но перед Европой я волновался. В Германии мы дали около 20 спектаклей, и успех - безусловный. Мне кажется, нет американских или европейских тем и зрителей. А есть спектакли высокого искусства, которые волнуют публику и принимаются в любых странах.

- Как родился спектакль "Кто есть кто"?

- Его идея зародилась у меня после трагедии 11 сентября в Нью-Йорке, где мы ежегодно выступаем и обычно привозим спектакли с трагическим мироощущением. Но теперь мне хотелось показать представление оптимистическое, светлой тональности, с позитивной энергетикой. И я его придумал. Оно не выходит за рамки нашей стилистики, хотя в нем есть, конечно, элементы бродвейского мюзикла. Наши артисты совершили чудо, сумев продемонстрировать все свои универсальные возможности, показав одновременно классику, джаз, модерн, фольклор, степ. Не могу припомнить, кому еще это удавалось.

- Но ведь именно об артистах и идет речь в новом спектакле?

- Да, это история двух танцовщиков Мариинского театра, которые году в двадцатом прошлого века в поисках лучшей жизни эмигрировали в Америку. Но найти себе применение они не могут - тогда в Новом Свете классического балета не было. Один из героев возвращается в Россию, другой находит силы создать в Америке новый балет - на стыке русской классики и американского современного танца.

- К теме русской эмиграции вы уже обращались в "Красной Жизели".

- Судьба героини балета Ольги Спесивцевой меня преследовала, но, рассказывая о ней, я хотел показать, что Россия потеряла. В новом спектакле на первый план выходит иной посыл - что приобрел мир благодаря русской эмиграции. А приобрел он десятки тысяч интеллектуалов, высокообразованных и талантливых людей, оказавших огромное влияние на мировую культуру. Поэтому в "Кто есть кто" скорее история Баланчина, но не повторение его биографии. Вполне возможно, что будут находить ассоциации с Барышниковым или Нуриевым. Суть в том, что кто-то громко заявил о себе и создал свой стиль, а кто-то сгорел.

- Как появились в спектакле элементы из фильма "В джазе только девушки"?

- Это пришло уже во время работы. Когда-то картина Билли Уайлдера произвела на меня очень большое впечатление, а теперь подсказала несколько интересных приемов, которые органично вошли в структуру моей постановки. Как, впрочем, и джаз Дюка Эллингтона, который несет в себе американский стиль танца и образ жизни. От Сергея Рахманинова в спектакле русская ностальгия и русская душа.

- Постановка "Кто есть кто" в Нью-Йорке обусловлена заказом или контрактом?

- У меня по-прежнему нет своей сцены в Петербурге, и мне часто просто негде показывать мои спектакли в России. Поэтому мы пользуемся каждым приглашением наших партнеров. Например, премьера "Русского Гамлета" состоялась в Варшаве.

- В прошлом году вы с оптимизмом рассказывали "МН" о своей концепции Дворца танца в Петербурге. Что-нибудь изменилось?

- К сожалению, сказать могу одно: воз и ныне там. Какое-то мрачное бесхозяйственное отношение к тому, что могло бы работать на российского зрителя. Мы как раз и призваны заниматься этим, а вынуждены скитаться по миру в поисках сцены и заработка. Чиновники проблему решить не хотят. А ведь нас поддерживает президент, новый губернатор Петербурга. Госпожа Матвиенко 15 лет назад уже спасала наш театр, и сейчас я надеюсь на ее авторитет и искреннее желание, чтобы такой центр балета появился на берегах Невы. А пока в России мы теряем деньги, квалификацию и возможность ставить новые спектакли.

- Вы хотите сказать, что власти не проявляют к вам должного внимания?

- Совсем нет. Мы - государственный театр, и государство нам помогает. Жаловаться я не могу. Балетное искусство в нашей стране всегда было близко к власти, в России балет всегда был больше, чем балет, - элитное престижное искусство. Мне кажется, пришло время критически взглянуть на состояние российского балета и помочь ему. Улучшить подготовку кадров, повысить качество спектаклей и обратить внимание на провинциальные театры, всегда отличавшиеся самобытностью и талантами. Сегодня их уровень падает - подающие надежды артисты уезжают в столицы и за рубеж, а театры влачат жалкое существование. Сегодня зарплата солиста балета, то есть артиста высшей квалификации, - 100 - 120 долларов в месяц. Можно ли на них прожить? Мы своим доплачиваем. Но для этого, как и на постановки спектаклей, надо зарабатывать.

- После вашей постановки "Чайковский: мистерия жизни и смерти" на сцене варшавского Большого театра про польских артистов балета говорили, что их будто подменили. В чем тут дело? Вы на репетициях кричали, ругались?

- Все, с кем я работал, солисты, кордебалет, музыканты и особенно исполнитель Чайковского Славомир Возьняк, показали высочайший класс. Я старался, чтобы артисты получили от меня не только профессиональные советы, но и зарядились энергией и эмоциями, необходимыми спектаклю. Надеюсь, они сумеют сохранить этот спектакль пластически и эмоционально.

Кстати, с годами я становлюсь все более мягким и сдержанным. Все больше становится единомышленников, не дающих повода выходить из себя. Ведь кричишь не от желания оскорбить, а от безысходности, от своей беспомощности. Как волк, который воет на луну.

- Правда ли, что в вашем театре есть только одна диктатура - ваша?

- Абсолютная правда. В театре должна быть диктатура. Если бы в нашем государстве сегодня появилась диктатура идеи - не власти, а именно идеи, которую мы все ищем, и она стала бы диктовать законы жизни, тогда, может быть, все развивалось бы по-другому. В нашем театре такая идея есть. Но в первую очередь ей подчиняюсь и служу я сам. Эта идея - совершенное искусство для людей. Ради этого мы и работаем день и ночь - над репертуаром, стилистикой, над качеством нашего товара, которое должно быть только высшей пробы.

- К каждому спектаклю вы относитесь как к премьере. Постоянно вносите поправки, сидите с диктофоном в зале, снуете за кулисами, как тренер, готовый выбежать на поле... Говорят даже, что однажды вы после первого акта поменяли первый состав на второй. Это так?

- Такой случай был, но по несчастью. Это произошло в Большом, на спектакле "Дон Жуан и Мольер". Солист, танцевавший Дон Жуана, подвернул ногу, и второй акт танцевал другой человек и с другими партнерами. Я-то думал, что все сорвется, а было воспринято как режиссерская находка.

- Можно ли представить, чтобы у вас выступала, например, Ульяна Лопаткина?

- Многие ведущие артисты Большого театра, как Николай Цискаридзе или Маша Александрова, Дмитрий Гуданов или Анастасия Волочкова, как и артисты Мариинского театра, в том числе и упомянутая вами Ульяна Лопаткина, проявляют большой интерес к работе с нашим театром. Но у них есть обязательства перед своими театрами - репертуарные спектакли, гастрольная афиша. Я открыт для общения и совместного творчества, но никого не провоцирую, потому что знаю, каковы реальные взаимоотношения артистов и их руководителей.

- Вы бы хотели видеть в своем сыне творческого наследника?

- Ему девять лет, мои спектакли он любит смотреть, но к балету не питает такой страсти, как я. Я же пошел в балет вопреки желанию родителей. Они не хотели, чтобы я занимался балетом, не считая это профессией для мужчины. Если человек не увлечен, не нужно калечить ему судьбу.

- Грядет юбилей Баланчина, и, насколько известно, вы будете на нем одним из главных действующих лиц.

- Мне кажется, мало кто знает, что в одном и том же городе - Петербурге, в один и тот же год - 1904-й, в один и тот же месяц - январь родились два великих русских хореографа - Георгий Баланчин и Леонид Якобсон. Баланчин стал всемирно признан. А не менее талантливый Якобсон всю энергию потратил на борьбу с советской бюрократией и не смог реализовать свой великий талант. Я получил приглашение на постановку в "Нью-Йорк Сити-балле" и предложил спектакль в честь Баланчина, в котором хотел бы выразить свое восхищение его творчеством. Я хотел бы создать спектакль, который был бы на стыке стилистики Баланчина с ее гранеными чистыми формами и эмоциональной стихии моего театрального опыта.

- А увидят ли в Москве спектакль "Кто есть кто"?

- Этот спектакль нас пригласили показать на сцене Большого театра в рамках фестиваля "Золотая маска" в десятых числах февраля будущего года.

03.11.2003 14-25