Пляски в пустыне

Олег Сидор-Гибелинда, cn.com.ua

Имя Матвея Вайсберга впервые по-настоящему прозвучало в связи с творческой группой 'Анабазис'. То есть году в 1993-м: время смутное, скользкое, хотя к музам и благоприятное. Выставка молодых авторов произвела тогда некоторый фурор среди просвещенных зрителей: впервые за долгое время им предложили 'воплощенное положительное', но без крайностей беспредметничества и зауми. Большинство рецензий начиналось с пересказа исторического сочинения Ксенофонта Афинского 'Kyru anabasis', посвященного многотрудному возвращению 10 тысяч греческих наемников Кира Младшего через Персию на родину, к Черноморскому побережью. Происходило это в 400 - 399 гг. до н. э. Радостен был вскрик воинов, после долгих месяцев блуждания по пустыне наконец-то узревших полоску моря. Это ли не аллегория живописи, обретшей чувство реального, пройдя горнило экспериментов?

И надо же такому случиться, чтобы последняя выставка Вайсберга оказалась посвящена и озаглавлена именем Иудейской пустыни. И его художественные средства при этом оказались максимально приближенными к абстракции. То есть к тому, от чего автор сознательно дистанцировался, ненавязчиво противоставляя нарратив красивым туманам-растуманам отвлеченностей... Парадокс этого стилистического кульбита, впрочем, мнимый. Каждый, кому посчастливилось увидеть 'землю обетованную', мог убедиться в том, что средствами натуралистического творчества здесь не обойтись. Потерпел же фиаско в середине ХIХ столетия Холмэн Хант, лидер Братства прерафаэлитов, запечатлев на берегу Мертвого моря козла, специально для этой цели издалека привезенного и выпущенного на волю, травку поискать, а заодно и попозировать. А получилась картинка для зоологического атласа...

Но пустыня - едва ли не самый потрясающий из пейзажей Израиля! Каждый холм - словно отдельная планета, испещренная задумчивыми морщинами. Холмов много, и они разные. Горы, как чуть надломанный пирог. А солнце в зените, и воздух плавится, как стекло. Восемь картин 2001 года, выставленных Вайсбергом в 'Ателье Карася', при ближайшем рассмотрении оказываются последовательно запечатленными фазами одного жаркого дня. Начинается все с чуть брезжущего утра, тускло-лиловой завязи рассвета, заканчивается темной зеленью сумерек, ржавчиной грядущей ночи, холодом и обещанием тьмы. Сутки как жизнь, со знакомой ритмикой рождения, роста, кульминации, угасания. Мотив типично романтический, однако здесь он снивелирован спецификой ближневосточного ландшафта, располагающей к метафизическим раздумьям. В стране сионизма - импрессионизм сомнителен. Каждый пейзаж тяготеет к синтетичности.

Вайсберг пошел навстречу зрителю в другом. Суверенность картины, с его подачи, подверглась аккуратному ущемлению. Краски, выдавливаемые на поверхность холста, столь активны, что их объем оказывается важнее цвета. Вследствие чего картину хочется - не отвернулся ли смотритель? - щупать и осязать. Ссохшийся комок пигмента, он и улика-улитка застывшего-длящегося действия, он же и клубок образов, энергетический абсцесс, свернувшийся свиток мысли, мультизаповедник символов. В нем просматривается 'дольней лозы прозябанье', коробочка скудной зелени - и 'гад морских подземный ход', но также и тени юрких ящериц, шорох скорпионов. (Не об Израиле ль думал Пушкин, пишучи своего 'Пророка'?)

'Пляски смерти' решены художником более традиционно и живо напоминают нам о 'прежнем Вайсберге'. Соотнесенность их с Брейгелем и Северным Ренессансом (по иронии судьбы, в момент написания этих строк живописец находится в Германии) - чисто номинальная. Общее число работ этой серии перевалило за четыре десятка, но, кажется, это не предел и при выходе из зала непременно наткнешься на табличку 'продолжение следует'. Намеренная статика пейзажей соседней серии словно подчеркивает экспрессию парных фигур, одолеваемых неведомыми страстями, при которых король трудно отличим от паяца, а менестрель - от прокаженного. До 'плясок' ли им? Но это также каталог пустынь, пустынь одиночества. Оживляют их комки голов и плеч, выпуклости, прорастающие на равнинах страданий. Они словно 'ручка', приделанная к 'плоти' персонажей, как бы намертво заключенных в скорлупу своего эго... Поднимающихся из клетки глупой самодостаточности к попыткам элементарной коммуникации. Со зрителем, во всяком случае.

Ведь по гречески 'анабазис' - восхождение...

11.03.2002 09-47