Жирное — запретить

MN, Дина Рубина

Моя профессия предполагает некоторую отстраненность, даже бесстрастность, необходимую для полного и объективного воссоздания действительности. Забудь о том, к какому дому ты принадлежишь. Так, врачу безразлична национальность больного циррозом печени. Даже когда ты сам попадаешь в воронку событий, и воешь, и бьешься головой о стенку — кто-то внутри тебя, словно посторонний, записывает на невидимую пленку и этот вой, и стук ударов собственного черепа. Драгоценный вес детали! — иначе тебе никто не поверит.

Помню, однажды я ехала в автобусе из своего городка в Иерусалим. Дорога привычно петляла в горах между арабскими деревнями, подбираясь к контрольно-пропускному пункту — бетонной будке с навесом, возле которой и в жару, и в дождь стоят два-три солдата Армии обороны Израиля, проверяя транспорт, следующий в Иерусалим. Обычно автобус проезжает свободно, он вне подозрений: израильский автобус с жителями Маале-Адумим не делает промежуточных остановок. На этот раз он остановился, в обе распахнутые двери как-то мгновенно и бесшумно взбежали по ступеням солдаты и так же мгновенно — никто и ахнуть не успел — подняли с места и вывели щуплого человечка с каким-то сиротским узелком в руке. Несколько секунд, пока водитель невозмутимо закрывал двери и автобус трогался по дороге вверх, я видела, как на обочине человечка обыскивают, проверяют документы, потрошат узелок…

— Кто это был? — спросила я соседа.

— Араб, — ответил он, — какой-нибудь рабочий с территорий…

— Но почему его сняли?!

— Наверное, показался подозрительным водителю…

— И… что теперь?

— Ничего, — ответил мой сосед спокойно, — если документы в порядке — отпустят…

«Как?!!» — завопил во мне русский интеллигент, заступник униженных и оскорбленных. Значит, в демократической стране можно вот так, по бездоказательному подозрению какого-нибудь мудака-водителя, вывести человека, подвергнуть унижению обыска и проверки документов, вытряхиванию из пакета жалких его бутербродов?! …Фуй, как сконфузился, как возмутился во мне русский интеллигент! (Писатель, впрочем, достал блокнотик и записал всю сцену, не забыв ни рысьей устремленности рыжего солдатика, ни бутерброда, упавшего на землю, ни туповатого выражения лица подозреваемого араба.)

Через два дня взорвался автобус на улице Яффо, и список жертв, их лица на страницах газет стояли у меня перед глазами несколько месяцев. Да и сейчас не забыты, хотя с того времени взорвалось много чего…

И интеллигент-гуманист во мне давно уже не то что задушен, нет — просто трибуну я ему предоставляю не в первую очередь. Потому как он что-то упустил в развороте мировых событий последних десятилетий.

Защищая униженных и оскорбленных, идущих взорвать себя вместе с энным количеством ни в чем не повинных людей (во имя высоких целей конечно же: независимости народа, отмщения, освобождения земли и проч. — высоких целей так много!), интеллигент-гуманист не видит за спиной этих борцов за свободу гигантской и прекрасно оснащенной индустрии мирового террора, не видит миллиардов нефтедолларов, вложенных в эту, поистине мировую войну. Прекрасно обученные профи заняты сейчас в освободительных войнах.

И — увы! — граждане России расплачиваются сегодня собственными жизнями за преступления Советской империи, тренировавшей в 70-х и 80-х годах этих (или других) боевиков в своих многочисленных тренировочных лагерях.

Мы, израильтяне, знаем это не понаслышке. Потому что не сейчас, а ВСЕ десятилетия существования государства стоим вахту ожесточенной борьбы с террором, исполняя здесь, на Ближнем Востоке, роль дамбы.

И не надо мне доказывать, что уступки их требованиям и нуждам утихомирят террор, — этот зверь привык жрать человечину. Сегодня индустрией террора выращено уже второе, третье поколение людей, приученных только взрывать, минировать, стрелять. И если с этой армией не сражаться всерьез на всех фронтах, то индустрия террора и дальше будет — как недавно в Испании — менять правительства, шантажировать целые страны, держать в страхе миллионы людей. Если мы готовы к такому существованию, то давайте и впредь вслед за ООН осуждать Израиль за любую антитеррористическую акцию в Газе или в Хевроне — вместо того, чтобы учиться наработанным нами методам ведения этой изнурительной, особенной войны. Ибо, несмотря на все наши потери, сотрудники сил безопасности Израиля все же предотвращают огромное число террористических акций. И только в Израиле я чувствую себя присмотренной — на остановках автобусов, где обязательно стоит молодой человек в свободном кителе и с наушником от рации в ухе; на входе в супермаркет, где мою сумку проверяют точно так же, как сумку арабской женщины. И если все-таки где-то раздается взрыв, я просто понимаю, что на этот раз они нас обошли: на войне как на войне.

Хотя, не скрою, интеллигент-гуманист во мне по-прежнему, наблюдая за какой-нибудь арабской мадонной с кудрявым младенцем на руках, нет-нет и жалостно задумается: а вот она, ведь она любит своего ребенка так же, как и я — своего? Почему же, почему после гибели своего семнадцатилетнего сына, взорвавшего себя в дискотеке вместе с двумя десятками подростков, она с гордой улыбкой заявляет интервьюеру, что, будь у нее еще двадцать сыновей, для каждого она желала бы такой геройской судьбы? И сердце мое сжимается. В конце концов, я — писатель. Забудь о том, к какому дому ты принадлежишь. Врачу тоже безразлична национальность больного циррозом печени…

Стоп! Нет! Даже и врач может запретить больному употребление некоторых блюд жирной национальной кухни.

09.09.2004 13-11