Тюремные университеты американца Мони

Александр Грант, специально для «СН», Нью-Йорк

Уникальный разговор с сэром Моней Эльсоном, сидевшим в тюрьмах Италии, Израиля и США, который был согласен признаться даже во взрыве Бруклинского моста.

РАЗГОВОР НА ИСТОРИЧЕСКОМ ПЕРЕКРЕСТКЕ

В субботу 16 июня Нью-Йорк провожал в последний путь своего блудного сына Джона Готти, крестного отца клана Гамбино, скончавшегося 10 июня от рака в федеральной тюрьме, куда 10 лет назад его на всю жизнь упрятал верный соратник Сальваторе Гравано по кличке Сэмми Бык. Накануне «Нью-Йорк таймс» напечатала статью Клайда Хэйбермана, где говорилось, что смерть Готти стала символическим концом итальянской мафии в США и заполнить образовавшийся вакуум власти в преступном мире некому, кроме «русских», которые для этого вполне годятся. «Что ты об этом думаешь?» — спросил я своего информированного собеседника.

«Нужно, конечно, отдать дань уважения этому человеку, — отозвался он о Джоне Готти, — он действительно был последним из динозавров... Об итальянской мафии я много чего знаю, много людей встречал и могу сказать, что стоящих было максимум два-три человека. Не хочу говорить об итальянской мафии плохо, но ее глава, по меркам того, что творится в бывшем Союзе, — никто. И по масштабам, и по деньгам».

У старой сицилийской мафии были свои законы, включая «омерту», закон молчания, и для борьбы с ним федеральные власти издали закон о борьбе с организованной преступностью, ввели программу охраны свидетеля обвинения... И мафиози начали «петь», поняв, что жить стукачом на свободе все же лучше, чем остаток дней своих провести в тюрьме. Они и стали новым поколением, пополнившим ряды «коза ностра», а монстры старой школы, вроде Джона Готти, обречены на вымирание за решеткой, куда их сплавляют бывшие кореша. Итальянцы, по словам моего собеседника, давно потеряли авторитет, во всяком случае — за решеткой. «Сейчас разрастаются доминиканские, пуэрториканские, ямайские банды, — пояснил он, — все эти «Бладс», «Крипс». Я с ними сидел: на 115 подельников 180 мокрух... К итальянцам у них никакого уважения. Когда в США приехали русские, у них не было ничего, по-английски они не говорили, но делали все, чтобы выжить и заработать». Мой собеседник знал, о чем говорил.


ДВА ПУТИ ИЗ НЕВОЛИ

Ровно три месяца назад Моня Эльсон вышел из тюрьмы, где провел восемь лет и восемь дней. Как и Джон Готти, попал он туда по милости бывших товарищей по оружию, Бориса Найфельда по кличке Биба, и Арона Ройзеса по прозвищу Гриша Людоед. «Людоед, конечно, законченная мразь, — сказал мне Эльсон, — но он не выставляет себя таким блатным, как Биба или Абелис». Леонид Абелис был арестован 8 июня 1995 года вместе с Вячеславом Иваньковым по кличке Япончик и быстро решил сменить приоритеты, из сообщника став основным свидетелем обвинения. Сейчас Иваньков досиживает девятилетний срок в федеральной тюрьме, а Абелис тешится волей, наводя ужас на непосвященных. «Биба и Абелис должны сказать спасибо итальянской мафии за то, что она открыла им дорогу в программу защиты свидетелей, а проще говоря, в «мусора», — заключил Эльсон.

На свободу он вышел 16 марта из манхэттенской федеральной тюрьмы Эм-си-си, куда его доставили из Италии 6 лет назад. Кроме Эм-си-си Моня отбывал наказание в двух итальянских тюрьмах, а также в бруклинской Эм-ди-си и нью-джерсийской Фэйртон. Это не считая шести лет (с 1984-го по 1990 гг.), проведенных в израильских тюрьмах. В Израиле его судили за незаконный ввоз, хранение, распространение и продажу героина, которого у Мони и в помине не было; в Италии обвинили в отмывании денег, контрабанде оружия и сигарет, а также в связях с сицилийской мафией, но до суда дело не дошло. 22 августа 1996 года его этапировали в Нью-Йорк, где манхэттенская прокуратура предъявила Моне обвинение в трех убийствах и одной попытке убийства. А позже добавила еще одно убийство, одно покушение и один сговор с той же целью.

На суд присяжных Эльсон не торопился, и прокуратура тоже не спешила, накапливая силы, которых в итоге не хватило. «Если мне предложат нормальный срок, — сказал мне когда-то Эльсон по телефону из тюрьмы, — я соглашусь и с тем, что хотел взорвать Бруклинский мост». В общем, не сочтя Ройзеса с Найфельдом надежными свидетелями, прокуратура предложила Джеймсу Ди Пиетро, адвокату Эльсона, пойти на компромисс, и защитник добился для Мони 8 лет лишения свободы, 5 лет испытательного срока и штрафа в 15 тыс. долл. Передо мной лежат два одинаковых документа о добровольном признании подсудимым своей вины в обмен на снижение срока наказания. Первый по делу № 1:94CR00537-001 «Соединенные Штаты Америки против Бориса Найфельда, он же Биба, он же Папа», второй по делу № 1:95CR00179-001 «Соединенные Штаты Америки против Мони Эльсона». Первого — судья Питер Лейжер 5 мая 1998 года приговорил к сроку лишения свободы, который Найфельд уже отсидел, то есть к 4 годам и 4 месяцам. Второго — суд, состоявшийся 18 мая 2001 года, «прикрыл» на 8 лет.


ОХОТА НА ВОЛКОВ

Моню Эльсона обвиняли в убийствах отца и сына Любарских, Александра Слепинина по кличке Полковник и Вили Пузерецкого, а также в попытках убийства уже упомянутого Бориса Найфельда и Роберта Сасона по кличке Раджик.

Вячеслав и Вадим Любарские были убиты 12 января 1992 года на лестничной клетке у дверей своей квартиры на 11-й Брайтон-стрит. Киллер в темном тренировочном костюме и черной маске в упор всадил в отца с сыном две обоймы — 24 патрона калибром 9 мм. И отец, и сын были вооружены, но воспользоваться оружием не успели. Слава Любарский по кличке Овощник приехал в США в 1978 году и за 10 месяцев до убийства получил три пули в ягодицы, но в полицию не заявил. В 1984 году его арестовали по подозрению в хранении оружия и наркотиков вместе с Энтони Ланза из клана Дженовезе. В 1985 году Любарского-старшего приговорили к 4 годам тюрьмы. Вадим Любарский приехал к отцу из Украины меньше, чем за год до смерти.

Александра Слепинина убили 23 июня 1992 года, когда он сидел в своем «Кадиллаке-Севил» выпуска 1985 года. Полковник прибыл в США двумя годами раньше, и его несколько раз задерживали за незаконное хранение оружия. В багажнике машины нашли «орудия труда» похитителя людей — веревку, клейкую ленту и мешок. Полиции было известно, что в СССР Слепинин служил в спецназе, а в Нью-Йорке стал «солдатом» Бориса Найфельда.

Вили Пузерецкого на Брайтоне помнят многие старожилы. В прошлом одесский электрик, Пузерецкий в 1965 году был осужден за убийство и отбыл 7 лет в лагере на Урале. Рассказывают, что когда Слава Любарский проиграл в карты 40 тыс. долл. и не захотел платить, его подвесили к ресторанной люстре, а Пузерецкий пригрозил разрезать Любарского на куски. Утром 11 мая 1991 года Вили заглянул в один из ресторанов на Брайтон-Бич, чтобы получить положенную дань. Следом за ним зашел некто со сложенным зонтиком в руках, в котором был спрятан пистолет. Вся обойма «досталась» Пузерецкому. Киллер аккуратно подобрал стреляные гильзы и скрылся. Убийство видели человек пятнадцать, но тогда свидетелей не нашлось... Через 9 лет манхэттенская прокуратура решила, что Пузерецкого убил Эльсон.

В дополнительном обвинении Мони также было сказано, что «15 декабря 1991 года в Восточном округе Нью-Йорка подсудимый Моня Эльсон и другие лица принимали участие в убийстве Роберта Сасона по кличке Раджик, нарушив ст. ст. 20.00, 110.00 и 125.25 Уголовного кодекса штата Нью-Йорк». Ранее Раджик в деле Эльсона упоминался совсем в другом качестве: как участник сговора в целях убийства Бориса Найфельда, вместе с Женей Чикагским и москвичами Бородой и Сильвестром. Троих последних уже нет в живых... «Вы говорите, что Моня — босс, — заявил мой адвокат в прокуратуре. — Тогда кто остальные? Дайте структуру «Мониной бригады». Без подчинения по команде нет организации, тем более преступной». Моему защитнику ничего не ответили, потому что они основывались на показаниях Гриши Людоеда. А тот насовал мне мертвых душ, вроде Бороды, Сильвестра и Женьки Чикагского, какого-то Раджика сунул. Живые-то могли возразить, а мертвые молчат», — вспоминает Моня.


НЕЛЬЗЯ НАЛЕВО, НЕЛЬЗЯ НАПРАВО...

Эльсон вышел на свободу 18 марта 2002 года с обязательством в течение трех суток явиться к своему инспектору по надзору. К нему он обязан приходить раз в неделю отмечаться, и каждую неделю инспектора навещают Эльсона на дому. «Наш «пробейшн» не то, что советский надзор, — сказал мне Моня. — Тут у них сумасшедшая власть, и подчиняются они только федеральному судье. Приходят вдвоем, каждую беседу записывают на пленку, могут арестовать и посадить. Поехать за границу я могу только с разрешения судьи».

С поездкой за рубеж у Мони проблема. Он должен лететь в Италию, где до сих пор не решено его старое дело. При аресте в марте 1994 года итальянцы заблокировали счет Эльсона в банке, отобрали машину «Бентли», заказные коллекционные «Ролексы» и другие ценности. Понятно, что дарить все это итальянскому государству Моня не намерен. Суд там назначен на 10 июля, и, казалось бы, американские судебные власти должны уважить итальянских коллег. Моня давным-давно гражданин США, но паспорт у него забрали в той же Италии при аресте. Получить новый легче легкого, но сертификат о гражданстве у него тоже изъяли, уже американцы. Все это лежит в Службе иммиграции и натурализации до особого распоряжения. Через пять лет, когда закончится испытательный срок, все это отдадут автоматически, но столько ждать Моня не намерен. «Я хочу поехать добровольно, — сказал Эльсон, — я не желаю, чтобы итальянцы приехали, арестовали меня и увезли на суд в наручниках».


НА СВОБОДУ — С ЧИСТОЙ СОВЕСТЬЮ

Эльсон покинул Брайтон-Бич в 1993 году и вернулся три месяца назад. Как изменился круг его приятелей за 9 лет? «Очень изменился, — ответил категоричный Моня. — Никакой дружбы больше нет, у людей чисто «мусорские» понятия. В данный момент таких «мусоров», как Биба, встречает толпа народа, ему накрывают поляны, говорят тосты. Или Абелис, с ним тоже пьют, хотя из уважения к Японцу могли бы этого не делать».

По убеждению Мони Эльсона, общаться с «мусорами» могут только «мусора», явные или тайные. «Биба был «мусором» еще до того, как сел. Ведь сейчас он не стесняется говорить: а кого я вложил? Моню, так он «автобусник», то есть не вор, а простой работяга, хотя я в жизни не работал. По блатным понятиям, ты вложить работягу не можешь. Ты даже на мента настучать права не имеешь».

Ознакомившись с рапортичкой, которую должен каждый месяц составлять и подписывать всякий отбывающий испытательный срок, я понял, что это, действительно, не былой советский надзор. Каждый месяц Моня Эльсон обязан сообщить свой адрес, указать, владеет он жильем или снимает его, а также, кто живет вместе с ним. Далее следует длиннющий перечень других требований... Не жизнь, а малина, растущая под плакатом: «Шаг вправо, шаг влево — конвой стреляет без предупреждения».


ТЮРЕМНЫЕ УНИВЕРСИТЕТЫ

Выражение «тюремные университеты» появилось не зря. В этом я убедился на собственном опыте, проведя достаточно времени в советских тюрьмах, где не было спортзалов, компьютерных классов или исповедальных бесед со священнослужителями. В тюрьме принято много читать, и моим вторым университетом после МГУ стала библиотека Лефортовского изолятора КГБ. В тюремной характеристике Мони Эльсона сказано, что он свободно владеет русским, английским, румынским, итальянским, а также говорит на идиш. «Я там только и делал, что читал, — говорит Эльсон. — В основном книги по истории цивилизации. Все на английском языке, естественно. Я прочитал и осмыслил для себя 24 тома толкований Торы: не просто, что сказал Бог, а что Он при этом имел в виду. Вообще, я много читал и делал выводы, все уложилось в какую-то систему». В той же характеристике, составленной в тюрьме Фэйрстоун, написано, что зека Эльсона, № 25057-07, окончившего 8 классов средней школы в Кишиневе, включили в программу повышения образования, но он в ней не участвовал. Русскоязычных собеседников у зека Эльсона было кот наплакал, но и по-английски он в американской тюрьме почти не разговаривал. «Вообще, там лучше помалкивать», — говорит Эльсон. Русских Моня встречал немного, но яркие личности ему не попадались, хотя он тепло отзывается об Илье Сквирском. «Были наши пацаны, которые показали себя молодцами, — сказал Моня. — Не хочу называть их имен, они прочтут и поймут. Парни повели себя правильно в экстремальных условиях».

Уехав из родного Кишинева в 1978 году, Эльсон сидел в тюрьмах Израиля, Италии и США. «В Америке хуже всего. При всей демократии здесь страшно тяжелые тюрьмы». В свое время российско-израильский бизнесмен Шабтай Калманович, который сидел с Эльсоном в Израиле, дал Моне очень лестную характеристику. «Был у нас в Рамалле такой Моня Эльсон из Нью-Йорка, — сказал мне Шабтай по телефону из Москвы. — Очень сильный и честный человек. И порядочный, даже в израильской тюрьме он жил по настоящим законам... У него была слава авторитета. Моня не употреблял наркотики и не был стукачом». Эльсон пояснил то, что недосказал Шабтай. «В тюрьме я жил не по их, а по нашим законам, — заявил он. — Где бы ни сидеть, хоть в Африке, ты должен порядочно себя вести. Я сидел с нигерийцами и сенегальцами, у них такие же понятия, что «мусор» есть «мусор». ..В итальянской тюрьме Асколи-Печено Моня провел 14 месяцев в одиночке. «Дверь двойная, — вспоминает он, — снаружи — сплошная, изнутри — решетчатая. На прогулку водили через живой коридор надзирателей. Шмонали при выходе из камеры, на лестничной площадке и перед входом на прогулочный дворик». Это были условия камеры смертников. Заключенных в Асколи-Печено было 24, а охранников — 240. Психологически страшно тяжело, но в родных американских тюрьмах еще тяжелее. «У нас сидят молодые пацаны, — пояснил Эльсон. — Борзые, но понимают, что такое уважение. За драки с такими я провел полтора года в карцере, а одному боссу мафии запретил пользоваться телефоном без моего разрешения». В справке тюрьмы Фэйртон отмечено, что 6 января 1998 года зек Эльсон «бил и душил другого з/к, когда тот разговаривал по телефону». «Очень тяжелый режим, — продолжал Моня, — надзиратели могут облаять, оскорбить, а ты не имеешь права им ответить: они сразу накатают рапорт, и тебя — в карцер. В Фэйртоне было особенно тяжело. Камеры на двоих, места и так мало, а туда ставят третий ярус и кидают третьего». За годы тюремных университетов Эльсон встречал самых разных людей, которых он относит к категории «мусоров». «Это не профессия, а отношение к жизни. Повторяю, «мусор» — он и в Африке «мусор», —резюмирует Моня... Грустно так резюмирует...

02.07.2002 10-55