На нары в Израиле

Михаил Пробатов "Огонек"

В Израиле со мной приключилась забавная история. Меня посадили в тюрьму. В Израиле в тюрьму сажают очень просто и так же просто выпускают оттуда. Или не выпускают. Иногда не выпускают очень долго. Иногда не выпускают никогда. Иногда выпускают совершенно внезапно и непонятно почему. Bсе это делается как-то очень невразумительно. Народ, веками отдававший своих самых способных сыновей на службу закону чужих народов и государств, за полвека существования своего независимого государства не сумел создать никакого нормативного законодательства. В Израиле даже нет Конституции. Просто ворох законов и подзаконных актов, то подтверждающих, то опровергающих друг друга.

Работал я уборщиком в иешиве, то есть в духовном училище. Моя жена болела депрессией, нет смысла объяснять, что это за болезнь и отчего ею болеют в Израиле жены русских репатриантов. Ее великовозрастная дочка вела жизнь чрезвычайно строгую, тщательно упорядоченную и даже, я бы сказал, несколько однообразную. Она ела, спала, говорила по телефону, смотрела телевизор или бродила в интернете - никакая иная суета не отвлекала ее от этих напряженных занятий. И вот как-то раз я пришел с работы, взял за шиворот свою падчерицу и стал трясти ее так, как трясут грушу в надежде полакомиться спелыми плодами. И, как это часто в таких случаях бывает, груши посыпались мне на голову, их оказалось так много, что я уж и сам был не рад, но - поздно. Полиция приехала немедленно. На такие аресты высылают всегда русскоязычных полицейских. Парня звали Леня, так он мне представился. Он прочел заявление, написанное пострадавшей, и весело засмеялся.

- Слушай, забери эту бумагу, не смеши людей, - сказал он девушке.

- И я еще там не написала, что он тайный христианин, антисемит, связан с русской мафией и обещал меня убить кулаком, потому что он мастер спорта по боксу. Но я это на суде скажу.

- Это он мастер спорта? - спросил Леня, критически меня оглядев. - Ну ты и...

И она так же бойко ответила ему многоточиями на русском языке.

- Вы ей грозили?

- Грозил.

- Ну так что ж я сделаю тогда? Поехали. Не хочется на вас браслеты надевать. Я пока не надену, а как станем подъезжать, всего на несколько минут придется - порядок такой. Но как только оформят документы, сразу снимут. Уж извините.


Как ни странно, русская пословица «От сумы да от тюрьмы не зарекайся» в Израиле очень актуальна. Странно, потому что древнее еврейское законодательство вообще не предусматривало заключения человека в темницу. Возможно, это единственный случай в мировой истории. Например, в Священном Писании нет ни одного упоминания о тюрьме. Но современные израильтяне попадают в тюрьму часто. В тюрьме сидят израильские политические лидеры, высокопоставленные государственные чиновники, боевые генералы, звезды спорта и подиума, религиозные деятели, ну и, конечно, все остальные вплоть до бродяги, который благодаря милосердному климату спит на садовой скамейке. Израильская Фемида в этом смысле не обижает никого. И люди относятся к этому обстоятельству на удивление легкомысленно. Если вы в разговоре даже с малознакомым человеком, даже, скажем, устраиваясь на работу или одалживая деньги, случайно упомянете, что вот, мол, недавно из тюрьмы, он в большинстве случаев даже ухом не поведет. В крайнем случае вам скажут с искренним сочувствием: «Господи, какой ужас! И сколько времени они тебя там продержали? Идиоты! Но теперь, я вижу, все плохое позади? Барух ха-шем! (Слава богу)». И когда посадили такого человека, как идеолог и председатель ортодоксальной религиозной партии ШАС Арие Дери, даже самые непримиримые его политические противники неловко пожимали плечами: «Нет, это уж слишком, это они перегнули палку. Такой талантливый, молодой, все впереди... Ах, оставьте, что он там украл? Человек женился и купил себе дом. Всякий на его месте так бы поступил».

Они посадили в тюрьму пожизненно, без права на помилование, человека, который убил Ицхака Рабина, того самого генерала, что разработал когда-то план победоносной Шестидневной войны 1967 года, план, который изучают сейчас в любой военной академии мира. Студент Игал Амир убил его, когда он, будучи премьер-министром страны, подписал Норвежские соглашения. Теперь израильтяне жалеют этого славного парня, который в момент гибели Рабина почти ведь ребенком еще был.

Значит, вас арестовали и привезли в следственный изолятор. В Иерусалиме СИЗО помещается в громадном комплексе зданий старинного «Русского Подворья», «Миграш а-Русим», построенного по приказу Екатерины II. В каждой камере, где находятся подследственные (автору этих строк она показалась поначалу очень просторной), когда-то было стойло, где содержали одного бесценного арабского жеребца для матушки-императрицы. Русские репатрианты, которыми тюрьма забита, часто шутят по этому поводу. И действительно, ведь в российской кавалерии арабские лошади как-будто не были приняты. Как же великая государыня использовала их?

Мой конвоир и земляк Леня переговорил с кем-то и сказал мне:

- Вас отведут в хорошую камеру, где по крайней мере сидят порядочные люди, а то здесь можно нарваться черт знает на кого.

Меня определили в просторную камеру. Там свободно размещались семь коек в два яруса и можно было посреди помещения играть в мини-футбол. Непрерывно работал мощный вентилятор, и жары не чувствовалось. Посреди камеры - стол. Белоснежная скатерть, розы в бутылке из-под пива. А под столом не слишком даже тщательно укрыта была початая бутылка очень дорогого виски. Камера заселена была наполовину. Кроме меня там было всего четверо человек. Один из них, как я потом выяснил, был румынский рабочий. Остальные же трое - молодые, громадные парни, англоязычные. Они, однако, все хорошо говорили на иврите.

- Эрев тов, - сказал я, озираясь. - Эйфо ани царих... (Добрый вечер. Где я должен...), - я собирался узнать, на какую койку мне ложиться.

Тот, что вел себя как старший, сделал рукой гостеприимный жест, давая понять, что я могу лечь на любую свободную койку. Но, когда я полез наверх, поближе к вентилятору, он отрицательно покачал головой. Он что-то сказал с улыбкой по-английски, потом на иврите, убедившись, что я не понимаю, просто еще раз покачал головой.

- Наверх нельзя. Только вниз.

Я стал показывать ему жестами, что хочу к вентилятору, потому что у меня сердце больное. Некоторое время он серьезно размышлял, но потом решительно дал мне понять, что это никак невозможно. Потом он обратился к румыну, который, ни во что не вмешиваясь, сидел на койке, взявшись руками за голову. Чуть позже я узнал, что он из ревности убил своего товарища, ударив его по голове обухом плотницкого топора.

- Ты с ним не спорь, - сказал старший. - Видишь, вместо двери здесь решетка, мимо все время кого-то водят. Тут же по всей тюрьме раззвонят, что он старика загнал наверх. Он извинился перед тобой, но наверх лезть не разрешает. Он спрашивает, выпьешь ты коньяку, виски или кофе. А теперь дай ему свое обвинительное. Ему надо прочесть, чтоб все знали, с кем пришлось сидеть.

Парень проглядел с улыбкой мою бумажку и спросил, здорово ли я отделал эту девку. Я сказал, что так, слегка встряхнул.

- Вот и плохо. Евреи своих женщин и детей никогда не били. Поэтому и дела идут черт знает как. Какой порядок может быть, если в семье порядка нет?

Эти трое были арестованы прямо в аэропорту Бен-Гурион с огромным грузом героина, и каждому грозило минимум тридцать лет. Совсем молодые ребята... Но они вели себя бодро. И даже, когда им было отказано в выходе под залог, никаких проявлений малодушного отчаяния я не обнаружил, хотя по делам наркобизнеса в Израиле не предусмотрено помилования или сокращения срока за хорошее поведение. Ко мне они отнеслись с большим сочувствием. Закон о насилии в семье принят сравнительно недавно, и люди им сильно недовольны, потому что он дает большие возможности для разных спекуляций.

К слову, «Миграш а-Русим» - уникальный памятник архитектуры. Мне не удалось выяснить, Правительство РФ или Московская патриархия сдает его израильской полиции в аренду. Конечно, с такой махиной хлопот не оберешься, но такое простое решение проблемы вызывает у россиянина горестное удивление.


Что представляет собою израильская пенитенциарная система? Она очень своеобразна. Прежде всего там нет деления исправительных учреждений по признаку интенсивности режима. Формально есть только отдельные тюрьмы для мужчин, для женщин и для подростков. Отдельно есть военная тюрьма, но это скорее некий род гауптвахты, и военный, совершивший уголовное преступление, туда не попадает. Но нет общего режима, нет строгого, нет спеца, нет каторги. Вместе с тем по закону каждый преступник сидит в такой тюрьме, которая ему положена по существу совершенного им преступления. Это на первый взгляд разумно, если б вольно или невольно не оборачивалось делением преступников по их социальному состоянию. С другой стороны, если поразмыслить, то вряд ли отыщешь страну, где бы в скрытой форме такого деления преступников не практиковалось. Тюрьма для белых воротничков. Тюрьма для совершивших преступление против безопасности страны, т. е. для политических. В городе Шхеме содержатся в особой тюрьме люди, причастные к террору. Насколько я понимаю, это исключительно арабы, их лидеры, боевики и немногие шахиды, которых удалось захватить живыми. Понятно, что политические преступники и фактические военнопленные содержатся отдельно и в исключительных условиях. Это ведь принято везде. Но относительно белых воротничков, которых немало, поскольку коррупция свирепствует, и - чего меньше всего можно было ожидать в еврейском государстве - разгильдяйство, халатность и некомпетентность на производстве ужасают даже выходца с постсоветского пространства - так вот для таких преступников справедливо ли это? Вряд ли. Но, может быть, это милосердно? Пожалуй. Человек потерял свободу. Никто, однако, не приговорил его к постоянному общению с людьми, которые плохо относятся к нему в соответствии с самой природой социальных отношений. И вот в тюрьмах для должностных преступников режим, разумеется, гораздо мягче, хотя по закону он единообразен для любой тюрьмы. Потому что и сидят другие люди. Такой человек, быть может, украл деньги, которые не снились никакому вору, или принял в эксплуатацию дом, который рухнул на головы вчера заселивших его жильцов. Но он не станет ночи напролет играть в карты, никого не ударит, ни у кого из сокамерников не станет ничего вымогать и запугивать их не будет. Он будет мирно смотреть телевизор, читать газеты и спорить по поводу разногласий в правящем блоке Ликуд в связи с грядущими выборами. И вполне естественно, что отношение охраны к таким преступникам мягче. И отношение тюремной администрации - тоже.

Еще одно важное обстоятельство. Во всех тюрьмах арабы должны содержаться отдельно. Полиция, в ведении которой находятся тюрьмы, на деле активно стремится предотвратить неприятности, всегда возникающие в случае контактов арабских преступников с их коллегами любой другой национальности. Когда я сидел в «Миграш а-Русим», в полусотне метров от ворот тюрьмы террористы произвели мощный взрыв. Немедленно все коридоры были полны наиболее надежными полицейскими из спецподразделения аналогичного ОМОНу. А у камер, где содержались арабы, они стояли со взведенными затворами автоматов, потому что из соседних камер слышались яростная брань и угрозы. Не всегда это правило удается строго исполнять, потому что израильские тюрьмы забиты до отказа. В СИЗО сидят люди, давно уже приговоренные, они ждут, когда в тюрьме освободится место, и это может длиться месяцы, а иногда годы.

Во всех тюрьмах, к какому бы типу они ни относились, кто бы там ни сидел, арабы должны содержаться отдельно



Из любой тюрьмы, включая СИЗО, заключенный может дважды в день позвонить куда и кому он захочет за свой собственный счет или за счет абонента. Передача в любой день и, если угодно, каждый день. В каждой камере душ. Питание такое, что завсегдатаю российских тюрем поверить будет трудно. Раз в день обязательно мясо. Кроме того, сметана, творог, яйца. Кофе и чай. Сахар. Множество всевозможных фруктов и овощей. Даже восточные сладости. Таков обязательный тюремный «паек».

Охрана действует силой только в самом крайнем случае. Часто заключенного, который забузил, уговаривают часами. Но если перейти определенный рубеж, за которым - сопротивление полиции, бьют чем попало и по чему попадет, в таких случаях не обходится без переломов и значительных травм. На следующий день полицейский может сказать заключенному: «Извини меня, мой господин (адони - обязательное обращение). Посуди сам, что еще я мог поделать?»

Для большинства преступников в Израиле заключение практически то, что в России называют крытка, хотя это в большинстве случаев в приговоре не значится. Срок приходится отбывать в камере с прогулками дважды в день, а это наиболее тяжкий вид заключения. Причина в том, что работы для заключенных мало, и люди стоят в очереди на работу долгие годы. В большинстве тюрем нет отопления, и зимой по ночам бывает очень холодно. Летом страшная жара - хорошо, если исправен вентилятор, но это оборудование везде старое и выходит из строя постоянно. Почему? А, видите ли, во дворце Ирода Великого тоже не было отопления. Вообще местное население не привыкло и не любит отапливаться и утепляться зимой. Тем, кто в Израиле недавно, это тяжело, особенно зимой, когда температура часто опускается до нуля. Нет, израильская тюрьма не комфортней любой другой. А почему, собственно, она должна быть комфортней?

Пожалуй, самое теплое воспоминание у меня осталось от старика, местного, имени которого я так и не запомнил. Ему было под восемьдесят. Когда в камеру привели мальчишку, обвиняемого в серьезном преступлении, связанном все с той же наркоторговлей, старик сразу внимательно стал присматриваться к нему. Это, судя по всему, был мальчик из богатой семьи, балованный и робкий. Старик, хмуря седые кустистые брови, строго спросил мальчика, почему тот не надевает кипу, а потом сам взял и надел ее ему на голову. Затем он подошел к решетке и терпеливо дождался дежурного шотера. Он сказал полицейскому всего несколько слов, и почти бегом этот цербер принес увесистую книгу в прекрасном переплете с золотым тиснением. Вероятно, молитвенник.

За полмесяца моего заключения я повстречал в тюрьме среди множества земляков (там большая текучка) всего двух достойных людей. Один из них обвинялся в непредумышленном убийстве. Он постоянно читал какую-нибудь книгу или делал карандашом прекрасные зарисовки. Второй был двадцатилетний профессиональный уличный вор. Этот парень, войдя в камеру, немедленно добился, чтобы была установлена очередность уборки помещения, чтобы никто не воровал чужие порции еды, которой было вдоволь. Чтобы по ночам никто не смел в камере горланить. Он даже следил за тем, чтобы каждый, хотя бы раз в день, принимал душ. Этот мальчик из Херсона свободно говорил по-русски, по-украински, на иврите, на идише, по-арабски, по-английски и еще по-шведски, потому что у него была девушка в шведской миссии. Но ни один из этих языков не был ему родным. И он сам сказал мне об этом:

- Да, Миша, когда с малых лет начнешь таскаться по свету... Нет у меня родного языка.

22.09.2004 16-36