Илья ОЛЕЙНИКОВ: "Я убил в Караченцове веру в чудо. "Чтоб ты сдох, идиот!" - сказал он мне"

Бульвар

В рейтинге юмористических передач "Городок" занимает далеко не первое место. Он стабильно уступает лидерство всенародно любимым "Аншлагу" и "Джентльмен-шоу". Что, кстати, вполне объяснимо. Физиологическую составляющую юмора, на которую рассчитаны многие развеселенькие передачи, Илья Олейников с Юрием Стояновым не особо приветствуют, хотя и не игнорируют полностью. Посмотришь, к примеру, на Илью Львовича - и уже смешно.


"ОДНАЖДЫ Я СБРИЛ УСЫ. ЗРЕЛИЩЕ НЕ ДЛЯ СЛАБОНЕРВНЫХ..."

— Илья Львович, у вас за плечами очередная крупная драматическая роль — Киса Воробьянинов. Как вы отнеслись к предложению сыграть отца русской демократии и гиганта мысли?

— С радостью согласился! Даже тени сомнения не было. Конечно, если бы мне предложили играть Павла Корчагина, сразу бы отказался — между мной и этим литературным героем нет ничего общего. А я — человек тонко организованный, если в тексте есть вранье, никогда его не произнесу. Например, "Да здравствует Америка!" могу говорить бесконечно, а "Да здравствует советская власть!" не скажу, хоть убейте! Не переношу фальши.

Вообще-то, между мной и Кисой тоже нет ничего общего, но мне этот характер близок и понятен. Как всякий нормальный бывший советский человек, я очень хорошо знаю роман Ильфа и Петрова, поэтому никаких загадок в работе для меня не было. Прочел сценарий и, не сочтите за хвастовство, понял: сыграю хорошо! А если уж говорить совсем честно, то, наверное, подсознательно я всегда мечтал именно об этом персонаже.

— Примеривались к нему?

— Никогда! Это же все равно что прийти в бутик с сумасшедшими ценами и примерять пиджак за восемь тысяч долларов, который ты все равно никогда не купишь. Я всегда жду милостей от природы. А когда они на меня сваливаются, с удовольствием понимаю, что именно этого и хотел.

— Как вы решили вопрос с усами? Воробьянинову их по сюжету сбрили, а актер Олейников расставаться с ними всю жизнь категорически отказывался.

— А знаете почему? Однажды я их сбрил. И могу утверждать со всей ответственностью: зрелище не для слабонервных. К тому же, согласно сценарию, меня еще и брить надо было наголо, а на это я пойти никак не мог: после "Двенадцати стульев" у меня другие съемки, во время которых мне моя, пусть и скудная растительность, понадобится.

В общем, это была критическая точка наших разборок с режиссером картины Максимом Паперником. Но мы приняли соломоново решение. Надели на меня парик, приклеили бакенбарды и огромные тараканьи усы. И когда все это сняли, оставив меня при моих усах и шевелюре, сложилось ощущение, что акт бритья состоялся.

— Воробьянинов для вас — трагическая или комическая роль?

— И в первую, и во вторую, и в третью очередь — комическая. Кису иногда должно быть жалко. Так я его и играю — по-хорошему, по-доброму.

— Но этот "добряк" убил человека.

— Господи, так ведь от бессилия! Это была не месть рецидивиста. Он понимал, что ничего не получит, и решил хоть так что-то сделать. Да и то в результате не добил. А жаль...

— Жаль? И часто вас на съемочной площадке такие чувства посещают?

— Такие — нет. Но нет-нет да и вспыхнет ненависть к режиссеру, который после 10 дублей говорит: "Давайте снимем еще пару раз!". Или к звуковикам, которые постоянно лезут к тебе... в штаны, пытаясь поправить звукопередатчик. Или к гримеру, который в самый неподходящий момент подходит к тебе со словами: "Я вот тут вам бровку немножко подправлю!". Да кто ее увидит, эту бровку, по телевизору-то?! В общем, раздражение посещает меня на работе достаточно часто. Слава Богу, оно мимолетное и очень быстро проходит...

Во время съемок "Городка" мы делаем по три-четыре сюжета в день, несколько раз переодеваемся и перегримировываемся. И когда тебя с трех сторон окружают гример, костюмер, звуковик и каждый начинает хапать свою часть тела, это достает!

— Сколько лет вашему "Городку"?

— В нынешнем году исполнилось 11. И это, я вам скажу, большой срок! Для передачи такого формата практически нереальный. Если учесть, что в каждом выпуске приблизительно 10 разных героев, то получается, что мы с Юркой сыграли где-то по полторы тысячи персонажей на брата. За это время отсняли порядка 120 больших программ, по 25 минут каждая. Помножьте первую цифру на вторую — и получите более трех суток непрерывного просмотра.

— Да это же рекорд!

— А все благодаря Стоянову, он же совершенно помешался на этой почве. Готов работать по 24 часа в сутки и при этом жалеть, что времени все-таки не хватило. Юра не только актер, но и режиссер проекта. Во время съемок умудряется и монтажный план выстроить, и оператором поруководить, и ассистентам истерику закатить, и, загримировавшись и переодевшись, сыграть. А какой шум стоит в павильоне, какие вопли! Если не знать, что снимают "Городок", можно подумать, что кого-то убивают! Юрка стал рабом программы: и проклинает ее, и бросить не может.

— Без фанатизма не может?

— Так он и есть фанатик, я его называю "Джордано Бруно с телевизионным уклоном". Понимаете, есть у Юрки одно качество: он не умеет ничего делать плохо. А нагрузка большая, первые четыре года мы же еще и тексты писали, так вообще с ума сойти можно было — все-таки мы не Ильф и Петров. Знали, что через две недели будем снимать очередной "Городок", и к этому времени буквально "напихивались" всяческой информацией и идеями. Потом выкладывали их на стол и выбирали нужное количество сюжетов. Это было очень утомительно!

"У СТОЯНОВА ПЯТЬ НАКЛАДНЫХ ЗАДНИЦ, ОДНА ДРУГОЙ БОЛЬШЕ: САМАЯ БОЛЬШАЯ -НАСТОЯЩИЙ ЭКСКАВАТОР"

— А вам как удается сохранить психическое здоровье?

— Так я же не внутри процесса, а снаружи. Приходящий актер: появился, как красно солнышко, отработал и ушел.

— Стоянов не обижается, что вы все время заставляете его женщин играть?

— Раньше злился ужасно! Чтобы вывести его из себя, достаточно было сказать: "Как ты хорошо сыграл тетю Клаву в прошлой передаче!". Теперь привык. В принципе, нет такого актера-мужчины, который не мог бы сыграть женщину. Другое дело, что Юра их сыграл уже около 500, а если говорить о характерах, то минимум 20. Вы еще покажите мне женщину-актрису, которой удалось бы создать столько же образов.

Стоянов время от времени грозится заставить и меня играть женские роли, чтобы я узнал, почем фунт лиха. Но мне мешают усы, с ними можно сыграть разве что знойную даму кавказского происхождения. И все-таки два или три раза я баб играл. Была бабушка с больными зубами, которая все время закрывала рот платком, и француженка, обмахивающаяся веером. А третья — инфернальное существо неопределенного пола, полумужчина-полуженщина, поэтому усы никому не мешали.

Честно говоря, даже если бы я был без усов, есть понятие лица как такового. У меня оно, мягко говоря, неженское. К тому же, когда мы с Юркой только начинали работать, я был уже достаточно пожилой. А он, хоть сейчас в это и трудно поверить, — молодой красивый мальчик, мастер спорта по фехтованию. На него прекрасно ложился женский грим. Вообще, вы замечали, что временами он бывает очень интересной женщиной?

— Поразительно, но факт!

— А уж наблюдать, как Юрка переодевается в очередную бабу, просто удовольствие! Во-первых, у него пять накладных задниц, одна другой больше: самая увесистая — настоящий экскаватор. Столько же у него лифчиков, набитых какой-то туфтой. И вот представьте себе, что он начинает переодеваться: задницу надевает, колготки, лифчик, — и в это время ему кто-то звонит. И он с этими, ничем еще не прикрытыми прелестями, на каблуках и с грудью пятого размера ходит по павильону и совершенно мужским голосом рассказывает кому-то, что и как нужно сделать. Со стороны это смотрится, мягко говоря, парадоксально. Но в группе все уже настолько к таким ситуациям привыкли, что никто и внимания не обращает.

— Вы со Стояновым столько лет работаете вместе, что, наверное, уже сроднились. Это же все равно что длительный полет в замкнутом пространстве орбитальной станции — должна быть идеальная психологическая совместимость.

— Слава Богу, это все-таки не космос, поэтому у нас с ним есть возможность выйти из корабля и немножко прогуляться. Но так долго работать вдвоем, безусловно, тяжело. И я вас уверяю, что наши жены знают о нас меньше, чем мы друг о друге. Читаю в его душе, как в открытой книге, — совершенно никаких тайн! Но есть детектив, который и один раз читать не стоит, а есть "Мастер и Маргарита", который можно перечитывать бесконечно. Тем не менее, когда приходит лето, мы с радостью разбегаемся. Вот не виделись уже месяц, и за это время ни разу друг другу даже не позвонили. Только с днем рождения один другого поздравили. И совершенно не скучаем, знаем: впереди у нас девять долгих месяцев обоюдного счастья и любви.

— Вы что же, и не ссоритесь совсем?

— Раньше ссорились, теперь нет. Мы ведь за прошедшее время несколько стадий общения прошли: сначала у нас была невероятная любовь и дружба, потом накатила усталость и начался раздрай, в результате все это сменилось покоем. Поняли, что все равно никогда никуда друг от друга не уйдем. Так чего зря пылить-то, Господи?!

— Может, то, что вы родились в один день, но с разницей в 10 лет, помогает вам общаться?

— Да, у нас с ним день рождения 10 июля, только мне уже 57, а ему еще 47. И какой-то элемент мистики в этом, конечно, есть. Но вопреки всем гороскопам мы совершенно разные люди. Вообще!

Я вам так скажу: все непросто в этом мире. И до того как мы с Юрой встретились, нам было не очень хорошо. И лестница, по которой мы карабкались, чтобы чего-то в этой жизни достичь, была крутой и грязной. Но, значит, так было надо, раз мы все-таки нашли друг друга.

В гороскопы не верю. А вот к экстрасенсам отношусь более чем серьезно. Есть у меня одна знакомая, Галя, которую когда-то молнией по голове шарахнуло, а потом еще и дерево сверху свалилось, чтобы, значит, закрепить успех. И с тех пор она стала видеть то, чего простые люди не видят. Она мне много чего предсказывала, и что интересно, все сбывается.

Например, в 96-м году я с большим трудом заработал энную сумму денег и был безумно счастлив по этому поводу! Она пришла эту квартиру "чистить", так мы, собственно, с ней и познакомились. Посмотрела и сказала: "Вы скоро уедете отсюда. Максимум — через три года". Я ее, конечно, выставил: "До свидания! Спасибо за все!". Мне тогда такое и в голову прийти не могло: куда уезжать?! Квартира на Московском проспекте, лучше ничего уже и быть не может! В ремонт вбухал все, что у меня тогда было. А через три года мы переехали в загородный дом.

"ЭТО В ТРАДИЦИЯХ НАШЕГО НАРОДА: РАЗ ПРОСЯТ, НАДО НАЛИТЬ"

— Отдельная тема для разговора — "Приколы нашего городка".

— Слава Богу, мы от них избавились. Уже два года никого не прикалываем и просто счастливы.

— Чем же они вам так надоели?

— А вы думаете, легко людей разыгрывать? У нас за годы существования этой рубрики не было ни одной подставы, все приколы честные от начала и до конца. И значит, надо было каждый раз придумывать ситуацию, которая провоцировала бы людей на поступки, вызывающие смех у зрителей. Сочинять такие "предполагаемые обстоятельства" очень тяжело! Да и в приколе от нас со Стояновым ничего не зависит: мы не можем подыграть, подтолкнуть людей на нужные нам поступки. Ставим камеру и, как охотники, ждем: попадется кто-нибудь в наши силки или нет. Надоело!

Я четыре года Юрку уговаривал: "Давай уже уберем эти приколы!". Помогло то, что очень уж много развелось на отечественном телевидении разного рода скрытых камер и приколы как жанр в нашей стране просто девальвировались. К тому же 90 процентов их снимается по заранее написанному сценарию, с привлечением профессиональных актеров. Что такое, по сути, программа "Окна"? Прикол с подставой.

— В общем, вам стало неинтересно и вы от рубрики отказались?

— Да. Но иногда вспоминаем: у нас действительно было много отличных сюжетов. Например, когда мы положили в коляску младенца, который мужским голосом просил дать ему... водки. И бутылочка тут же, в пеленках, лежала. Никогда не забуду, как на наш укор: "Как вам не стыдно совать ребенку водку?" — одна баба искренне ответила: "Так он же просит!". Она не удивилась тому, что шестимесячный пацан решил отведать спиртного, да еще и сам ее об этом попросил. Это же в традициях нашего народа: раз просят, надо налить. Ну и, конечно, совершенно потрясающий израильский прикол.

— Неужели тамошний народ столь же простодушен, как бабушка, о которой вы только что рассказали?

— Так мы же бывших наших разводили, эмигрантов-репатриантов. Представьте, в Израиле на дороге стоит советский гаишник, который останавливает проезжающие мимо машины и, помурыжив водителя, беспощадно его штрафует. Попросили нашего приятеля, Милю Ройтмана, который живет в Израиле, он нам помог договориться с полицией. Недалеко от Иерусалима есть караван — так там называются поселки, в которых живут, пока не адаптируются, новые эмигранты. Словом, коренные израильтяне по той дороге не ездили. Вот на ней мы и поставили... родного советского гаишника. В форме, с жезлом — все как полагается.

Роль досталась Стоянову. Знали: все, кого он тормозит, выходцы из Советского Союза. Дело было в апреле, жара жуткая! А Юрка в галифе, кителе, фуражке, хромовых сапогах, еще и шинель сверху. Ох он и ругался: проклинал меня, всю съемочную группу, а заодно и нашу работу. Прибегал к автобусу, одним глотком выпивал бутылку минералки и говорил мне: "Чтоб ты сдох!". — "Это же твоя идея!" — резонно возражал я. "Тогда чтоб я сдох!" — соглашался он и убегал на "пост".

И вот ведь что удивительно: хоть бы кто-нибудь удивился, увидев в Израиле милиционера в советской форме! Нет, все, кто проезжал мимо, безропотно расставались со своими шекелями. Были такие экземпляры, что просто любо-дорого посмотреть!

Под конец Юрка уже не выдержал, прижал очередную жертву к своей машине и спросил: "А вас что, не удивляет, что я, советский милиционер, стою тут, в центре Израиля, и беру с вас деньги?". Знаете, что тот ответил? "Конечно, удивляет — в шинели в такую жару!". И тут Юрка раскололся: "Стоп! Снято!". Честно говоря, это один из лучших наших приколов. Хотя со временем я пришел к не очень веселому выводу. Понимаете, они ведь готовы были платить только за то, чтобы поговорить с русским человеком, пусть даже c гаишником. Спрашивали: "Ну как там, на родине?".

"Я ПОШЛЮ ВАС К Е... МАТЕРИ, ЕСЛИ ВЫ НЕ СПОСОБНЫ ОТЛИЧИТЬ КЛЯВЕРА ОТ АМЕРИКАНСКОГО ПРОДЮСЕРА!"

— А самого Стоянова никто не пытался разыграть?

— Был один случай... Несколько лет назад мы сняли рекламу для одной солидной фирмы, а она оказалась очередной пирамидой: хозяева скрылись с народными денежками, помахав всем на прощание ручкой. Объясняться с прокурором в качестве одного из свидетелей поехал я, Юрка был занят на съемках. Вернувшись оттуда, я в павильон не вошел, а сказал водителю: "Серега, передай Стоянову, что дело серьезное — меня замели на неопределенный срок! Пусть подъедет ко мне домой за теплыми вещами".

В Сереге, судя по всему, умер великий актер: сказал как нужно. Все поверили. Стоянов принял удар мужественно, потом преувеличенно бодрым голосом говорит: "Я сейчас на некоторое время уеду. Вернусь — закончим". Помолчал и с надрывом добавил: "Если вернусь...". Из павильона он вышел очень бледным. А тут как раз я стою: "Привет, Юрик!". Он даже не понял сначала, поздоровался и дальше пошел. Потом остановился как вкопанный: "Тебя что, уже выпустили?". Наконец до него дошло, что его банально разыграли.

Что он говорил, я вам повторять не буду. Но поверьте: это было от души! И обиду, кстати, Юрка надолго затаил, при каждом удобном случае отыгрывался. Часто люди, спокойно и с удовольствием разыгрывающие других, очень неуютно чувствуют себя в роли жертвы розыгрыша.

— А вы часто кого-нибудь разыгрываете?

— Вообще-то, я этого не люблю. Но так получилось, что недавно Колю Караченцова просто замечательно разыграл! К его 60-летию на телевидении снимали посвященную ему передачу. Позвонили мне, попросили, чтобы я чего-нибудь про него наговорил. Они все это отсняли, а потом спрашивают: "Если бы вы, скажем, захотели разыграть Караченцова, на что бы вы его "купили"?". — "Ну, — говорю, — представился бы, наверное, голливудским продюсером, роль бы предложил!". Они загорелись: "А давайте прямо сейчас и сделаем!".

Звоним. "Алло?" — голос пропитой, но вроде не Караченцов. "Можно Колю?" — спрашиваю. "Какого Колю?" — удивляются в трубке. "Караченцова!". — "Что он охерел, ко мне домой приходить! С какого перепуга?". Снова звоним. Опять берет трубку этот мужик и долго ненормативно ругается, пытаясь объяснить, что Караченцов у него еще ни разу в жизни не бывал. И тут только до меня дошло, что номер мы набирали без кода Москвы, то есть попали на городской телефон в Петербурге.

Звоним снова, на этот раз уже на мобильный. Снимает трубку Колька. И я ему с ужасающим акцентом, на ломаном русском языке начинаю впаривать: "Николай, я бывший житель Эстонии, много лет назад эмигрировал из Таллина и теперь работаю в Голливуде. Я продюсер Фрэнсиса Форда Копполы. Сейчас мы снимаем блокбастер". И тут Коля меня несказанно удивил, потому что спросил: "А что это такое?". Я говорю: "Коля, блокбастер — это такая большая картина с вложением многих миллионов долларов, кассовый фильм, который будет пользоваться большим успехом. И мы хотим предложить вам роль!".

Он, конечно, возбудился до крайности: "Что же делать? Я сейчас в Сочи, на "Кинотавре"!". — "Ничего, — успокаиваю я его, — я еще пробуду в Москве пару дней". — "Ой, — обрадовался он, — а я как раз через два дня приезжаю!". И тут я раскололся: "Обязательно приезжайте! Я пошлю вас к е...ней матери, если вы не способны отличить Клявера (моя фамилия по паспорту) от американского продюсера!". Последовала пауза, которой могли бы позавидовать все актеры Малого театра, вместе взятые. Потом Коля сказал: "Чтоб ты сдох, идиот!".

— Душевно!

— Ну, его можно понять: я ведь убил в нем веру в сказку, в чудо. "Я же поверил, — сказал он мне потом, — одной ногой уже был в Голливуде!".

— И теперь он не поверит настоящему голливудскому продюсеру?

— Видите ли, тут такая петрушка: даже если его 10 раз так разыграют, на 11-й он все равно поверит, потому что очень хочет верить. Каждый из нас ждет, что ему позвонят оттуда и скажут: "Мы вас приглашаем!". Я вам больше скажу: мне тоже этого очень хочется.

— Тем более у вас и опыт есть — вы в кино снимались.

— Ну, снимался я не так уж и много. По сути дела, на моем счету только одна приличная картина — "Колхоз Интертеймент". Показывали ее в основном по телевизору. Безумно смешная история! Некий колхоз году этак в 86-м получает деньги на развитие культуры. Председатель не знает, как их потратить (а сумма целевая, ни на что другое употребить нельзя), и решает силами селян снять художественный фильм. Себя назначил продюсером, тракториста, который когда-то провалился во ВГИК, — режиссером. Мне досталась роль писателя-алкоголика с претензиями (он считает себя непризнанным гением). И вот у себя в деревне они начинают снимать фильм о войне, но со временем так увлекаются, что начинают... уничтожать друг друга. За эту работу мне не стыдно. Сейчас вот будем снимать продолжение.

— А "Алхимики", где вы играли вместе со Стояновым?

— На мой взгляд, не очень удачный эксперимент. Но это была не наша вина, а режиссера Дмитрия Астрахана. Кстати, недавно он мне позвонил и предложил роль в своей новой картине. Мой герой — пожилой бизнесмен, у которого жена старше его на 20 лет. Наверное, поэтому он постоянно трахается с молоденькими девочками. Режиссер сказал: "Очень трогательная история!". — "Чем это, — спрашиваю, — она трогательная? Тем, что я на протяжении всей картины голый бегать буду?". Он удивился: "Почему голый?". — "Да потому что, — говорю, — он каждые три минуты хватает кого-то за коленку или за более интимную часть тела, а потом следует ремарка: "Сцена переходит в постель". Зачем мне это надо? Я не Николсон, постельные сцены играть не умею!". Хотя к любым новым предложениям всегда отношусь с энтузиазмом.

Очень хочется, чтобы кто-то наконец предложил мне не комическую, а хотя бы нейтральную роль. Понятно же, что на героическую я не тяну... С удовольствием снялся бы, например, у Никиты Михалкова или у Романа Балаяна. Будем надеяться, что такие работы мне еще предстоят. Я ведь чем старше, тем — тьфу-тьфу! — лучше становлюсь. Жаль только, что киношники, хоть и очень нас с Юрой любят, все равно считают, что мы замараны "Городком" и что бы ни играли, это все равно будет смешно.

"ЧТОБЫ НЕМНОГО ПРИБЛИЗИТЬСЯ К СКОТСКОМУ СОСТОЯНИЮ, Я НАЧАЛ ПОПИВАТЬ ПИВО"

— С вами в жизни мистических событий не случалось?

— Ни разу. Даже обидно. Я, знаете ли, никогда не был алкоголиком, но всегда любил выпить. И вот, бывало, приму на грудь 250 граммов водки, лягу, смотрю в небо и думаю: "И где эта долбаная летающая тарелка? Приди! Появись!". Иногда этот сеанс космической связи, который, как правило, носил односторонний характер, продолжался часа полтора. Но ни одна тарелка мне так и не привиделась, хотя многие о таких случаях рассказывают. Наверное, мне в этом смысле не очень везет.

— Или пили мало. Может, 250 граммов недостаточно?

— Пить я бросил еще в 97-м году. А до этого у меня была привычка вечером выпивать 150 граммов водки во время ужина, в гостях — 200, максимум — 250. По-настоящему я напивался раза три в жизни. Впервые это произошло в 17 лет, потом — по случаю окончания училища. А третьего случая даже припомнить не могу, наверное, слишком давно было. И однажды я подумал: "А чего это я пью каждый день? Неужели такой слабохарактерный, что не могу отказаться?". И решил себя проверить. Месяц не пил, два. А потом понял, что мне это не надо. Пять лет вообще спиртного в рот не брал.

— Наверное, страшно собой гордились?

— Не без этого. Но иногда это доставляло мне неудобства. Особенно в гостях, когда все пьют и веселятся, а ты, как дурак, сидишь трезвый. Видишь, как они на твоих глазах превращаются в скотов, а ты невинный, как дитя. Поневоле начинаешь тихо ненавидеть окружающих. Чтобы хоть немного приблизиться к скотскому состоянию, начал тихонечко попивать пиво.

— Вы вообще в последнее время стали поборником здорового образа жизни — спортом занялись.
Илья Олейников с сыном Денисом Клявером, Юрий Стоянов и Стас Костюшкин — соратник Дениса («Чай вдвоем»)


— Спорт в моей жизни возник неожиданно, как снег на голову! Пару раз я даже пытался погрузиться в себя и выяснить, почему же я все-таки начал им заниматься. И нашел-таки точку отсчета! Все дело в сыне Денисе. Он у меня очень красивый, накачанный мальчик. Но когда я смотрел на его спортивное тело, а потом — на свое дряблое, никакой зависти у меня не возникало. Мне не казалось, что все так уж страшно и запущено. Но однажды, лет пять-шесть назад, мы с ним поехали в Израиль. Пошли на пляж. А поскольку у нас с собой была видеокамера, снимали друг друга. И опять-таки особой разницы между нами я не увидел. Но когда, приехав домой, посмотрел на себя со стороны, мне, мягко говоря, стало неприятно.

— Что же вы такое страшное увидели?

— Больше всего меня поразил намек на "пивной животик", который еще называют "зеркальной болезнью". Знаете почему? Потому что свои, извините, гениталии только в зеркало можно увидеть: животик мешает. А примерно год назад я вдруг решил заняться зарядкой. Сам не понимаю почему.

— Очевидно, в подсознании засело.

— Хотя я и считал, что все это совершенно бесперспективно, но вставал в восемь утра и упорно занимался. Потом купил тренажер. После каждого занятия долго смотрел на себя в зеркало, пытаясь найти малейшие изменения в организме. Через какое-то время оказалось, что задница у меня стала еще больше. Это меня страшно уязвило, а Денис сказал: "Папа, заканчивай эту самодеятельность! Надо с тренером заниматься". Нашел тренера. Им оказался родной брат Димы Нагиева — маленького роста, но невероятно накачанный. Все время таблетки жрет. И весьма обижен на жизнь: считает, что у брата есть все, а у него — ничего, вот и вырос у человека комплекс до небес!

Месяца два я к нему ходил, но он не особенно мной занимался, больше по мобильному телефону разговаривал. Только иногда бросал на меня взгляд и говорил: "Хорошо! Продолжайте в том же духе!". И это при том, что я ему платил 25 долларов за тренировку, которые, как мне кажется, он тут же и проговаривал. Скоро у меня появилось ощущение, что я не столько занимаюсь, сколько оплачиваю его телефонные счета. Пришлось тактично попрощаться. "Знаешь, — сказал я, — по-моему, я переутомился, да и возраст уже не тот. Надо, наверное, немного отдохнуть!". Он не возражал. А я снова начал ходить в зал и заниматься с замечательным тренером, который к нашим занятиям относится очень серьезно.

В сентябре был год, как мы работаем над моей фигурой, и результаты просто потрясающие. Я не только изменился внешне, но и чувствую себя теперь по-другому. Кажется, что мне не 57 лет, а максимум 30-35! В общем, полная гармония формы и содержания. Теперь с удовольствием смотрю на себя ниже пояса. А все брюки, которые стали мне велики, я раздарил. У меня много толстых друзей...

"ЕСЛИ ЖЕНЩИНА ВЫЗЫВАЕТ У МУЖЧИНЫ СМЕХ, МНЕ ЕЕ ЖАЛЬ"

— Как вы считаете, темы для шуток со временем меняются?

— Конечно! Посмотрите программы "Вокруг смеха" 20-летней давности: то, над чем тогда взахлеб смеялись, сейчас даже слушать странно. Мировоззрение не просто изменилось — оно развернулось на 180 градусов. Конечно, если мы имеем в виду сатиру, а не юмор. Почему Чарли Чаплин вечен? Да потому, что в его фильмах нет политики! У меня, например, сейчас очень мало сатирических сюжетов. Они очень быстро стареют. Безумно смешными бывают пародии на рекламу, но как только объект уходит, становится непонятно, над чем потешались. А вот человеческие отношения вызывают смех всегда.

Например, есть у нас такая шутка, которую я в свое время придумал. Роются на свалке два бомжа — он и она. Она (естественно, Стоянов), как и положено женщине, пилит своего спутника: "Ты совершенно не занимаешься моим развитием! Мы не знаем, что происходит в мире! Мы нигде не бываем по вечерам! Почему у нас нет ни одной записи Филиппа Киркорова? Вообще, почему вся культурная жизнь этого города проходит мимо меня?". Он молча выставляет две бутылки водки. "Что это?" — спрашивает она. "Два билета в вытрезвитель. Разливай!". Смешно! Уверяю вас, и через 20 лет над этим сюжетом будут смеяться.

— Вы смешливый человек?

— Юрку Стоянова легко рассмешить, а меня тяжело, почти невозможно. Вообще, юмористы в массе своей отвратительные люди, цинично относящиеся к чужому юмору.

— Как же вы друг с другом общаетесь?

— Кто как. Я, например, стараюсь вообще не общаться. Не хочу. Дело в том, что подавляющее большинство людей, которые занимаются юмором профессионально, я просто не люблю. Более того, они меня раздражают. Райкина нет. Хазанов, который, на мой взгляд, был вторым после Аркадия Исааковича в этом жанре, ушел в драматический театр. Все остальные — кто чуть лучше, кто чуть хуже. А в основном отвратительно. Поэтому всегда стараюсь как можно быстрее отработать свой номер и свалить, чтобы не встретиться с "любимыми" артистами. При таких встречах положено что-то говорить. Сказать, что они все делают хорошо, у меня язык не повернется: не могу я душой кривить. Сказать, что плохо, тоже не могу: зачем людей обижать?

— А как вы относитесь к женщинам-юмористкам?

— К женщинам, пишущим юмор, хорошо. Например, Виктория Токарева — потрясающая, замечательная писательница, в ее произведениях много хороших шуток, настоящего, тонкого юмора. Когда же я вижу женщину, которая пытается шутить на сцене, у меня это вызывает, мягко говоря, неприязнь. Я, конечно, не говорю о Марии Мироновой, которая умудрялась при этом оставаться женщиной, но она исключение. Из нынешних актрис это никому не удается. Может, женщинам вообще не стоит шутить? Не ваше это дело.

— Наше дело — смеяться над мужскими шутками?

— И смеяться тоже. Женщина должна вызывать у мужчины легкое эротическое возбуждение. Если она вместо этого вызывает смех, мне ее искренне жаль.

04.03.2005 17-23