Оскар Фельцман: "Я жил с еврейской музыкой"

АЕН

18 февраля исполнилось 84 года известному композитору, лауреату премии ФЕОР "Человек года" Оскару Фельцману.

- Недавно Вы были признаны ФЕОР "Человеком года" в номинации "Человек-легенда". Насколько важна была для Вас эта награда?

- Для того, чтобы ответить на этот вопрос, придется вернуться на много лет назад. Я родился довольно давно – это было в 1921 году в Одессе. Я часто говорю об этом, и почему-то все журналисты бывают этим очень довольны. Потому что Одесса - замечательный город, он не похож ни на какой другой, и слава о нем идет буквально по всему миру. А когда я говорю о том, на какой улице я родился, – а родился я на Малой Арнаутской, - журналисты радуются еще больше. Потому что это замечательная улица, известная во всем мире. Одесса – музыкальный город. Он музыкален, как никакой другой на свете.

С первого дня жизни я оказался в русско-еврейской атмосфере. Во дворе моего дома на Малой Арнаутской стояла синагога. Дед и бабка иногда брали меня с собой в синагогу, и еврейская музыка вошла в мою душу, она для меня была частью культуры, которую получает ребенок от рождения. Поэтому еврейская музыка не стала для меня внезапным открытием. Я жил с еврейской музыкой.

Мои дедушка и бабушка напевали еврейские песни. Поэтому во время войны, когда еврейский белорусский театр, находившийся в эвакуации в Новосибирске, заказал мне еврейскую музыку к спектаклям, мне не нужно было никакой специальной подготовки – музыка была у меня в голове. Это было наследство от бабушки и дедушки.

Я очень серьезно занимаюсь еврейской музыкой. Я написал не одну, не две песни – а несколько циклов песен. Я чувствую: наряду с гражданскими песнями, которые я писал всю жизнь, я хочу писать с еврейскими интонациями. Когда я пишу еврейскую музыку, я говорю своим словом, своей интонацией, мне не нужно ни к чему приспосабливаться. И она так же дорога мне, как русская.

Так получилось, честно говоря, что в последнее время я получил очень много званий и наград, иногда даже бывает неловко, не знаю, заслуживаю ли... Но вот одна награда – "Человек года", которую я получил в номинации "Человек-легенда" стала для меня огромным событием в жизни. И теперь статуэтка "Скрипач на крыше" стоит в моем кабинете на рояле и олицетворяет не только мою работу в музыке, но и всю мою жизнь…

- Снова вернемся на много лет назад. Вы были одним из тех маленьких одесских мальчиков, которых водили к легендарному Столярскому…

- Все одесские дети должны пройти музыкальный контроль, очень многие из них рождаются музыкально одаренными, и многие потом становятся вундеркиндами, и многие выбирают своей профессией музыку.

Я не отличался от других, и в 5 лет меня повели к знаменитому профессору Столярскому, который учил детей играть на скрипке, чтобы он определил, есть слух или нет. Он мне что-то такое поиграл, я попел, и Столярский сказал: "С этим мальчиком буду заниматься".

Знаете, сколько я у него занимался? Две недели. Потом я пришел к нему и сказал: "Петр Соломонович, я у вас больше учиться не хочу". Он сказал: "Мальчик, что? Я плохо тебя учу?". "Знаете, я не хочу играть стоя, хочу играть сидя", – ответил я. И он сказал маме: "Мадам Фельцман, отведите его к Берте Михайловне Рейнбальд, она будет его учить играть на рояле". Это была знаменитый профессор, у нее учился Гилельс. И я до сих пор поражен, как я в детстве сообразил, что мне нужно играть именно на рояле. Ведь я уже в шесть лет начал писать музыку – написал небольшую пьесу "Осень". А музыку надо писать, владея роялем.

Я окончил школу имени Столярского, в 1939 году приехал в Москву и лучше всех выдержал экзамен в Консерваторию по классу композиции. Поступил в класс Виссариона Шебалина. Так началась моя московская жизнь… В 1941 году началась война. Меня отправили в Новосибирск и сделали ответственным секретарем Союза композиторов. И я до сих пор благодарен нашему правительству, что оно сохранило мне жизнь и поняло, что я ценен для музыки…

- Вы достаточно поздно начали писать песни…

- Обычно начинают с песен, а потом переходят к более серьезным жанрам. А у меня все было по-другому, я начал писать оперетты, еще будучи в Новосибирске. В Москве я пришел в театр Оперетты, и меня там встретили как родного….

Моей первой настоящей песней был "Теплоход" на стихи Драгунского и Давидовича. Я показал ее товарищам, и они посоветовали дать ее Утесову. Утесов сказал: "Через две недели Вы будете слышать эту песню по всем радиостанциям". Так оно и произошло. И сегодня она звучит с неослабевающей силой. После "Теплохода" я почувствовал вкус к сочинению песен и начал общаться с большими мастерами – с Блантером, с Соловьевым-Седым, Дунаевским и так далее. Недавно в Управлении авторских пьес меня спросили: "Сколько Вы написали песен?". Я сказал: "Я не считал. Наверное, несколько сотен". А оказалось – около полутора тысяч… Среди них – "Черное море", "Венок Дуная", "На тебе сошелся клином белый свет", "Я верю, друзья, караваны ракет…". И это лишь незначительная часть песенного хозяйства, которое я создал.

- Вы работали со многими известными поэтами. Какое сотрудничество Вам запомнилось больше других?

- Я очень счастливый человек. Я на протяжении всей жизни работал с самыми выдающимися поэтами нашей страны – Долматовским, Рождественским, Матусовским, Ошаниным… Не могу сказать, с кем мне было лучше работать, но Роберт Рождественский для меня стоит особняком. Я, наверное, больше всего песен написал, работая с ним. И так, как мы понимали друг друга, - трудно представить себе, что это может быть повторено в другой паре. Понимаете, это было совершенно по-особому… Сами посудите – я написал с ним "Огромное небо", и "Балладу о красках", "Балладу о знамени", "Старые слова", "Как кружится голова", написал несколько мюзиклов. Так, как он понимал сцену, театр, - трудно найти второго такого поэта.

- Среди Ваших произведений – замечательный диск "Еврейское счастье". Как он был создан?

- Он имеет свою историю. Не первый год в Москве проходит фестиваль имени Михоэлса, и в его рамках проходит международный конкурс песни. На одном из них замечательное трио из Свердловска "Мазл Тов" исполняло импровизации на темы 12 моих еврейских мелодий. Трио сделало из них целый венок. Как получился этот венок? Эти мелодии привлекли внимание "Мазл Тов" не только для конкурса. Они потом на их основании выпустили диск. Этот диск я назвал "Еврейское счастье". Почему "Еврейское счастье"? Потому что еврейское счастье – как еврейская жизнь. Там и грусть, и драматизм, и веселье, и шутка. И все это вместе - еврейское счастье.

- Вы присутствовали на открытии выставки Шагала в Нью-Йорке…

- Вы просто все обо мне знаете – откуда? Одним из самых ярких событий в жизни для меня стало посещение выставки, посвященной Марку Шагалу, в Центральном еврейском музее Нью-Йорка. А теперь я расскажу, как это произошло. Мне предложили поехать на эту выставку со своими песнями – а у меня их к этому времени было немало написано. И вот я с Павлом Хорошиловым – заместителем министра культуры – полетел в Нью-Йорк. Там под мою музыку, - не только ту, где есть слова, но и под мою инструментальную еврейскую музыку, - шел просмотр картин. Люди воспринимали живопись Шагала вместе с моей музыкой. И это лишний раз говорило мне о единстве моей души и еврейской музыки, еврейской культуры.

И что я должен Вам сказать – там, на Бродвее, заинтересовались мною, как композитором. И спросили меня, хотел бы я написать для Бродвея музыку? Я сказал, что хотел бы, но на еврейском материале. Мне предложили написать сюжет. И я написал заявку на сценарий, назвав его "Где живет Б-г?". Смысл в том, что человечество ищет, где живет Б-г. А оказывается, что Б-г живет в каждом хорошем человеке, в каждой возвышенной душе. Вот что я придумал. Я уже создал 12 музыкальных номеров, к которым стихи написал Юрий Гарин - очень одаренный поэт, он живет и у нас, и в Израиле, и очень хорошо знает еврейскую культуру. И сейчас, хотя работа с этим мюзиклом временно приостановлена, уже записано очень много музыки, - около часа, с Большим симфоническим оркестром.

- И последний вопрос. Вы являетесь членом Общественного совета ФЕОР. Как Вы, при Вашей занятости, при том, насколько Вы погружены в творчество, находите для этого время?

- Когда меня выбрали в Совет, для меня это было очень большое событие. Я должен сказать, что когда я иду на заседание Совета, я иду в приподнятом настроении. Мне близки те проблемы, те вопросы, которые там решаются и обсуждаются и те люди, которые рядом со мною находятся.

Теперь Вы меня спрашиваете – как у меня хватает времени? У меня хватает времени. Если бы сказали – "Пиши музыку или иди на Совет", я бы не сказал: "Нет, на Совет я не пойду, я буду сидеть и писать музыку". Я сделаю так, что я буду и на Совете, и буду писать музыку.

Я беру на себя смелость сказать: очень хорошие и душевные отношения у меня сложились с Главным раввином России Берлом Лазаром. Они душевные не потому, что он занимает высокий пост, а потому, что он поразительно душевный человек. И никто нас специально не сближал, но моя музыка и его размышления о жизни, - причем о жизни не только еврейской, но и просто о жизни, в которой мы живем, - сделали так, что он стал одним из самых близких моих друзей. Поэтому мое участие в Совете и моя дружба с равом Лазаром неразделимы.

22.02.2005 09-57