Художник-карикатурист Борис Ефимов отмечает 105-летний юбилей

MN

Наш разговор с художником начался с комплиментов. - Вы очень симпатичный корреспондент.

- Редакция выбрала для вас самого лучшего, - уверяю я, и Борис Ефимов принимает этот подарок как должное. На втором веке жизни легендарного карикатуриста мало что удивляет, но он все больше радуется новым лицам - ведь сам на улицу уже не выходит, гуляет по просторам необъятной "сталинки". Как только дом на Кутузовском был построен, газета "Известия" сразу же дала Ефимову квартиру, не эту, а по соседству: в эту он заселился, когда ее освободил поэт Твардовский.

Из "Известий" Ефимов был уволен в 1938 году, сразу же после того, как по обвинению в шпионаже арестовали старшего брата, журналиста Михаила Кольцова. Но без работы художник не остается. В 1947-м по заказу Сталина Ефимов рисует знаменитую карикатуру "Эйзенхауэр обороняется". Затем "Известия" просят его "набросать что-нибудь" для юбилейного номера. В нем же публикуется список представляемых к наградам известинцев, среди которых нет фамилии Ефимова, и тот, оскорбившись, пишет "отцу народов" письмо, в котором жалуется, что незаслуженно забыт. Вскоре он получает Государственную премию СССР и апартаменты в мегаэлитной по тем временам новостройке.

На его счету 35 тысяч рисунков, среди них - сатирические карикатуры на "врагов отечества". Не только на немцев и американцев, но и на Солженицына, на Бухарина и на Троцкого. Как "известный советский еврей", он подписывался под призывом к Израилю "убрать руки прочь от Египта". "У меня была семья, дети, - вздыхает Ефимов, - я не мог ими рисковать".

Ночами Борис Ефимов подолгу смотрит в окно: на всполохи рекламы, что отражаются в стеклах Белого дома. Когда-то он почти ослеп, но благодаря Зурабу Церетели, одолжившему деньги на дорогую операцию, правый глаз удалось спасти. На серванте, на самом видном месте, стоит поздравительная грамота от президента Путина: рамка разбита, чинить недосуг. На подоконнике пылится печатная машинка: внук, Виктор Фрадкин, принес компьютер. Соавторствуют: дед диктует, внук набирает, привносит недостающие факты. Им есть что вспомнить.

- Многим ли нравились ваши карикатуры?

- Которые не нравились, о тех обычно молчали. Я лучше покажу вам фотокарточки. Вот я между Ильфом и Петровым, в Неаполе. Вот я даю свою книгу Фурцевой, вот мы с Брежневым, с Эренбургом, с космонавтом Леоновым. Вот шарж на Марью Ильиничну, сестру Ленина. Вот 25-летие "Правды": Мехлис-палач, молодой Хрущев, брат Михаил. А это третья, гражданская, жена брата, немка Мария Остен. Она была в Париже, когда узнала, что Миша арестован. Сказала: "Я должна его выручить". Приехала в Москву, и вот: их последние фото, сделанные уже в тюрьме.

- Ваш брат сообщил на допросе, что Мария Остен была немецкой шпионкой, не так ли?

- Он признался в том, чего не было, это естественно - его пытали.

- Отчего вы так долго верили, что Кольцов еще жив?

- На Лубянке принимали переводы на его имя, уже после расстрела. По 30 рублей в месяц. Тогда это были немалые деньги. С "Известиями" я уже не сотрудничал, из "Правды", из "Огонька" - отовсюду повыгоняли, с наличностью было туго. Но я подрабатывал, рисовал эскизы игрушек, афиши, мы продавали вещи, и не скажу, чтобы очень уж голодали. Когда Мишу реабилитировали, нам даже вернули его дачу в Жуковке. Я ее потом сбыл, конечно.

- Долго ли боялись за собственную жизнь после ареста брата?

- Если бы захотели, меня арестовали бы в ту же ночь. Вечером я ушел из дому. С женой договорились так: буду звонить под утро, и если за мной пришли и ждут, то она скажет "да", а если не пришли - "аллё". Гулял по городу. Москва была вся снежная, красивая. Дошел до Кремля. На Тверской был кабачок, шашлычная, я уселся и решил ждать пяти часов. Жена закричала: "Аллё!" - я и вернулся.

- И продолжали работать на убийц?

- Отказаться я не мог: меня бы посадили, и вся семья погибла бы. И профессию сменить я не мог: другой у меня нет.

- Вы бывали на исторической родине?

- В Израиле? Хотел бы - жаль, теперь вряд ли удастся. В синагоге тоже не бываю, хотя приглашают. У меня - свой бог. Утром встаю и, сложив ладони, повторяю: "Благодарю тебя, Боже". Надо же во что-то верить, а уж есть он или нет, этого никто не знает.

- Вы называли объекты своих карикатур "живыми мишенями". Хотелось выстрелить в такую мишень по-настоящему?

- Выстрелить? Стреляли другие. Мое дело было смотреть, запоминать и рисовать. До сих пор храню письма фронтовиков, где они благодарят и просят: рисуйте врагов почаще и повеселее, и нам веселее будет нажимать курок.

- Есть ли нынче молодые талантливые карикатуристы?

- Наверное, будут еще. Почему их нет, не знаю. Есть парочка более или менее художников, Игорь Смирнов, например, большей же частью сатира лежит за пределами искусства. Потуги рассмешить. Изо рта пузырь, и там написаны, так сказать, хохмы. Бильжо - два глаза сбоку от носа... Не понимаю.

- Новую книгу писать собираетесь?

- Думаю об этом. Ведь прошло уже пять лет с тех пор, как вышла последняя.

- Ты немного путаешь, дед! - поправляет внук. - Последняя вышла только что и еще даже не поступила в продажу. А к 60-летию Победы вышел огромный альбом с твоими работами военных лет.

- Так это когда нарисовано! - изумляется дед. - И книгу эту я давным-давно писал.

- Начнем с того, что это не ты, это я ее писал, - уточняет Виктор. - Мало того: уже написана еще одна, двухтомная книга, выйдет в следующем году. Тоже мемуары.

- По праздникам в префектурах принято поздравлять москвичей-долгожителей. Часто ли власть вас поздравляла?

- С чем?

- С юбилеями - 80 лет, 90...

- Ты чего, дед, не понимаешь, о чем тебя спрашивают? - вновь вмешивается Виктор. - Тебя и Ельцин поздравлял, и Брежнев поздравлял, а Горбачев к 90-летию вручил тебе Звезду Героя Соцтруда.

- Стой-стой. Правильно, - смеется Ефимов. - И это приятно. Пускай не социалистический, но труд-то был!

27.09.2005 14-47