«... Но сыграть, сыграть, сыграть!»

Сергей ДЕБРЕР, Русская Германия

«... Но сыграть, сыграть, сыграть!»
Текст заголовка – слова из последние куплета, спетого со сцены ганноверского зала трио в составе Аркадия Арканова, Александра Ширвиндта и Михаила Державина.
Им они завершили концерт, посвященный памяти своего друга, известного писателя-сатирика и драматурга Григория Горина. Полностью же куплет звучал так:

Театральное безумство – нет пленительней и слаще! Кто почувствовал – тот знает, а иначе не понять, Что мы ищем, что обрящем, почему хотим все чаще То ли в пьесе, то ли в ящик, но сыграть! сыграть!! сыграть!!!

В полуторачасовой программе были ставшие классикой Горинские рассказы и монологи (например, знаменитый «Почему повязка на ноге?»), а также фрагменты из его спектаклей разных лет. И, хотя концерт был посвящен памяти недавно умершего писателя, грусть в зале была светлой. Тон задал ведущий концерта – многолетний соавтор Горина Аркадий Арканов, поведав неизвестную широкой публике историю происхождения фамилии друга. Дело было так.

В начале 60-х годов два молодых человека принесли на Всесоюзное радио свою первую интермедию. То ли на радио спрос на молодежь вдруг возник, то ли тема своей остротой захватила (авторы смело обличали тех, кто губил зеленые насаждения), но их направили к редактору передачи «Веселый спутник» Наталье Васильевне Сухаревич. Та текст прочитала, с кем надо согласовала, у кого надо утвердила, и, после озвучивания, уже собралась было запускать пленку в эфир, да в последний момент спохватилась.
– Дело в том, – объяснил залу Аркадий Михайлович, – что фамилия Гришиного папы была Офштейн, а моего – Штейнбок. И чтобы это прозвучало по Всесоюзному радио в одна тысяча девятьсот шестьдесят начальном году? Поэтому, несмотря на то, что Наталия Васильевна была Сухаревич, она обратилась к нам с такой речью: поймите, говорит, ребята, я напрочь лишена всяких там националистических-шовинистических представлений, хоть я и русская. Но подумайте сами: объявлю я в эфир ваши фамилии – и что? Да меня тут же уволят! Так что идите, и немедленно придумывайте себе псевдонимы!

Ну, вышли мы с Гришей в коридор. Я ему говорю: Гриш, мне деваться некуда – я с детства был Арканом, буду Арканов. А ты?
Он подумал и отвечает: «А я буду Горин».
Я: «Это почему?»
Он: «А это не фамилия. Это аббревиатура. По первым буквам слов Григорий Офштейн Решил Изменить Национальность.
Так он и стал Гориным...

В таком духе прошел весь концерт. По его окончании я спросил у Михаила Державина: «Вот Ширвиндт в своей книге «Былое без дум» утверждает, что вам принадлежит фраза: «Я парторг и артист, а Ширвиндт худрук и директор». Чем вам, как артисту, помогала партия столько лет переносить его административный произвол?
– Только тем, что секретарем парторганизации нашего театра являлась Татьяна Ивановна Пельтцер (в нашем с Ширвиндтом дуэте я был парторгом только по отношению к нему, беспартийному). А Татьяна Ивановна вела партсобрания так, что в сравнении с ними бледнел любой «капустник». Райкомовские инструкторы на них валом валили. Но что касается Ширвиндта, то марксистско-ленинское учение применительно к нему оказалось бессильным.

– Вспоминаете ли вы ту партию сейчас, и, если да, то какими словами?

– Очень трудный вопрос, особенно, в выборе слов. Отношение к ней у меня двойственное. С одной стороны, на меня оказал влияние мой первый – беспартийный тесть Аркадий Исаакович Райкин. С другой стороны, повлияло общение со вторым тестем – Семеном Михайловичем Буденным. Кстати сказать, напрасно сейчас людей того круга, к которому он принадлежал, выставляют круглыми идиотами. Такой вот штрих: меня как-то попросил Анатолий Васильевич Эфрос разузнать, читал ли Буденный «Войну и мир». Я спросил при случае, а он мне ответил: «Сынок, первый раз я это читал еще при жизни автора». Непростой был человек, непростой. Любил я его очень...

– Относительно влияния: уж не женитьба ли на Роксане Бабаян столь благотворно сказалась на ваших вокальных данных?

– Разумеется! Вы обратили внимание, какими бурными аплодисментами встретил сегодня зал мое исполнение «Морячки» под фонограмму? Стыдно было бы мне при такой жене петь иначе! И не будем уточнять, что я имею в виду под словом «иначе».

– Ширвиндт дружен с Аркановым более 35 лет, а значит и вы давно с ним знакомы. Скажите, насколько вы сумели в окружении этих космополитов сохранить свою самоидентификацию?

– До поры до времени мне служило моральной опорой и защитой от их тлетворного влияния осознание высокого звания зятя маршала Буденного.

– Но, судя по тому, что, выйдя на сцену, вы приветствовали зал на иврите словами «эрев тов!», надо полагать, что те опора и защита оказались для вас столь же бессильными, как и то учение для Ширвиндта?

– Ничего подобного! Таким способом я проверял реакцию зала. Отмечу, что хорошая была реакция! В Берлине, например, в ответ на это приветствие рассмеялись 2 человека, а у вас – 4 или даже 5.
Тему реакции зала развил Аркадий Арканов:
– Говоря чуть серьезней, я перед началом концерта очень волновался. Ведь это не простое для нас выступление – речь идет о нашем друге, всё свежо, всё в памяти... Были и определенные опасения за зрителя. А оказалось всё замечательно! Чудесная реакция! Даже более акцентированная, чем у российской аудитории.

06.02.2002 10-19