О великом киевлянине Натане Рахлине

Асоціація Європейських Журналістів

В этом году отмечается 105-летие со дня рождения великого дирижера ХХ века Натана Рахлина (1906-1979). С именем Рахлина связаны несколько городов, расположенных в разных странах. Это и Казань, где прошли последние тринадцать лет жизни и творчества дирижера; украинские Киев, Харьков, Ялта, Одесса, где достаточно сильна память о Рахлине (в Киеве он четверть века руководил Государственным симфоническим оркестром Украины), в Нью-Йорке, где в 90-е годы выходцы из Киева основали Фонд памяти Рахлина (Nathan Rachlin's Memorial Fund).

В 2006 году Татарская государственная филармония выпустило большую книгу Г.М. Кантора «НАТАН РАХЛИН. Материалы. Статьи. Воспоминания. Интервью» (Издательство «Титул», Казань, 300 с.) Книга быстро разошлась и нашла своих читателей, прежде всего в Казани, а также в Германии, Израиле, США, где еще немало музыкантов, игравших в разных оркестрах с Рахлиным, его многочисленных слушателей-поклонников и просто любителей классической музыки. Личность знаменитого дирижера овеяна легендами. После выхода книги (в продажу поступило всего 300 экз.) автор-составитель получил за эти годы немало откликов, новых воспоминаний, обнаружились неизвестные доселе документы, фотоматериалы, письма. Один из этих материалов приведен в этой публикации. Есть одно исключительное обстоятельство, отличающее эту и предыдущую книги о Рахлине от всех других «мемориальных» книг о дирижерах. Нигде и никогда с такой теплотой, любовью и глубочайшим преклонением перед талантом оркестровые музыканты не высказывались о том, кто стоит над ними за дирижерским пультом. Не случайно один из крупнейших английских критиков Норман Лебрехт дал своей достаточно скандальной книге «Маэстро Миф» подзаголовок «Великие дирижеры в борьбе за власть» (книга на русском языке вышла в 2007 году). Новая книга о дирижере называется «ЖИЗНЬ ДЛЯ ВЕЧНОСТИ» (Тель-Авив-Казань. Издательство Beit Nelly Media, 2010, 250 с.) Она включает в себя материалы и документы, связанные исключительно с последним тринадцатилетним пребыванием Рахлина в Казани и руководством, созданным им симфоническим оркестром Республики Татарстан. Как составитель, комментатор, редактор и один из авторов новой книги о Натане Рахлине я глубоко признателен здравствующим авторам, чьи воспоминания и документы мною использованы. Учесть все, что сделал Рахлин почти за полвека своей дирижерской деятельности вряд ли возможно, но я уверен, что уникальность и неповторимость этой яркой личности бесспорна (см. также статью Георгия Кантора в "Заметках по еврейской истории" №9/2010 - "Кое-что из частной жизни великого дирижёра Натана Рахлина" - ред.) .

Предлагаемый к публикации «Дневник» Раисы Борисовны Ей представляют несомненную ценность. Подобно многим личным документам, созданным человеком, находившимся рядом с великим музыкантом, они расширяют и обогащают наши представления о знаменитом дирижере Натане Рахлине. «Дневник», хотя и вёлся не систематически и недолго, освещает важный, «казанский» период жизни и деятельности знаменитого музыканта. Лично для меня, как составителя и комментатора, он бесспорно является глубоко правдивым документом, своеобразной хроникой тех, уже далеких времен. Я был свидетелем и активным участником событий, описанных Раисой Ей, был хорошо с ней знаком. Судьбе угодно было распорядиться так, что Раиса Ей, пианистка, ученица известного педагога и композитора профессора А.С. Лемана, поступила на работу в Казанский симфонический оркестр, созданный Н.Г. Рахлиным в 1966 году, и проработала в нем 9 лет. Рахлин, живя в Казани в большой четырехкомнатной квартире по ул. К. Маркса (там ныне мемориальная доска), часто был совершенно одинок, жена его Вера Львовна большей частью проживала в Киеве или на их крымской даче в Мисхоре.

Пожилой человек, не очень здоровый, не имевший в Казани близкой дружеской семьи, естественно, остро нуждался в друге-музыканте, собеседнике, помощнике-секретаре. Естественно, что Рае Ей, молодой, умной и образованной женщине, которой Натан Рахлин очень нравился, который поразил ее своим музыкантским величием, захотелось стать близким и нужным ему человеком. Замечательно, что она, осознав, кто есть Натан Рахлин, и, обладая тонкой наблюдательностью, будучи сама отличным музыкантом, живя в гуще тех музыкальных событий, решила зафиксировать некоторые факты еголичной жизни. Натан Григорьевич, будучи натурой экстравертной, обладал некоторыми типическими базовыми, характерными для этого типа людей чертами, особенно людей искусства. Он не хотел, не мог быть «как все». Он понимал, что он – громадный талант. Он был инфантилен, мало приспособлен к бытовым нуждам и трудностям. Он четко знал, что его стихия – это внешний мир, публика, эстрада. Его всегда интересовал успех, лидерство и материальные ценности. Он не переносил одиночества, любил жизнь и земные радости. Он очень любил женщин и имел на них сильное влияние. Все это достаточно убедительно прослеживается в наблюдениях Раи Ей в годы ее близости к Рахлину, хотя, разумеется, она и не ставила перед собой какой-то специальной задачи – дать психологический портрет великого музыканта. Она пишет искренне, просто и естественно. Сама Раиса Борисовна Ей живет в Набережных Челнах, до сих пор преподает фортепьяно в детской музыкальной школе, читает лекции о музыке. Рукопись «Дневника» довольно хаотична, автор перескакивает с домашних бесед на репетиции оркестра, с наблюдений над музыкальным феноменом Рахлина на воспоминания о концертах, гастролях. Особый интерес для профессионалов-музыкантов представляют конкретные замечания и указания Рахлина в связи с репетиционным процессом, а также его оценки исполняемых им композиторов прошлого. Поэтому, последовательная запись автора подверглась мною значительной перепланировке, где выделены особые макро- и микро разделы. Зафиксированный рукой Раисы Ей план будущей книги Рахлина «Дирижерское искусство» также даёт представление о теоретическом базисе его исключительного дирижерского влияния на музыкантов и слушателей. Названия разделов согласованы с автором «Дневника Оноре». В завершение привожу строки из письма Раисы Ей, адресованные мне 24 мая 2009 года после прочтения отредактированного мною её «Дневника». «Дорогой, замечательный Георгий Михайлович! Моей заслуги в том, что я близко знала Рахлина – нет. Только случай. Но душу это очень греет. Интереснее таких людей в жизни ничего и не было, как нет ничего прекраснее музыки».

Георгий Кантор

Личность. Дирижёр в быту. Разговоры с ним

В конце октября 1966 года в стоматологической клинике, что против оперного театра, я сидела у вешалки за столом, дожидаясь очереди. По коридору шел одеваться Натан Григорьевич Рахлин. Я мельком взглянула в его сторону. До октября с начала учебного года он появлялся в Казани изредка. Года за два до того он дирижировал «Патетической ораторией» Свиридова. Осанка и внешность у него запоминающиеся по своей значительности. <э…> Рост – 1 м 64 см., очень толстый. Нога – 41 размера, вес около 90 кг. Эти данные я помню по его анкетным данным в больнице[1]. Коричневые крашеные волосы, кудрявый от природы, лысоватый со лба череп, большая голова, широкие плечи и большой живот. В тот раз мы с легкостью познакомились и Н.Г. пригласил меня на репетицию оркестра в клуб им. Менжинского (ныне клуб МВД) на следующий день.

31 мая 1968.Отметили годовщину оркестра, исполняли «Пинии Рима», концерт Мендельсона для скрипки (Нелли Школьникова), «Татарскую рапсодию» А. Лемана. Концерт получился большой и прошел с успехом. 6 симфония имела большой успех. С 8 февраля по 6 апреля Н.Г. провел в Праге, поехал на гастроли и заболел там. Концертов не было, но он узнал, как там ценят его имя, и что считают первым дирижером у нас в стране[2]. 7 декабря мы были с ним в Москве, я его проводила в Прагу. Попали случайно на юбилей БСО (Большой симфонический оркестр Всесоюзного радио и телевидения)[3]. Его (Рахлина) встречали как Мессию. Кланялись в землю и целовали руки. Говорили, что он первый дирижер. Он, действительно, чудо. Накануне отлета мы спустились в ресторан гостиницы «Украина» поужинать и попали на юбилей БСО к праздничному столу. Помню, что напротив сидел Евгений Светланов.

После Праги он еще чувствует себя слабо, очень похудел, живота почти нет. Сегодня была у него с ФР. Играл на гитаре «Менуэт» Орландо Лассо, из «Тассо», «К Элизе», еврейские народные песни и др. Держит гитару как ребенка. Играет с большим увлечением, с милым юмором, что невозможно не смеяться. Лицо очень доброе, глаза становятся большими, нижняя губа отвисает, особенно хороши широкие плечи и руки. Он ученик ученика самого Ф. Тарреги, играет виртуозно. Гитара старинная, нижняя дека из деки виолончели, разбитая, с несколькими трещинами[4].

21 декабря 1968. Очень жалею, что так плохо и мало записываю. С 13 по 17 ноября были концерты в Киеве. После долгого перерыва впервые там выступил. Успех, как говорят, был грандиозный. Не давали начать концерт, публика очень долго приветствовала. Говорят, что в Киеве его очень любят[5]. Там был замечательный оркестр, а теперь Н.Г говорит, что он в развале. Ему пришлось очень много работать, репетировать пред концертами. Не поняла, почему Н.Г. говорил, что удовлетворения от этой поездки он не имел, несмотря на шумный успех. Говорит, что туда не вернется, хотя его очень просят («вертайтесь до дому»). Еще такой национализм и антисемитизм многому виной. О киевских гастролях сказал, что Шестая получилась хорошо, но «Манфред» – лучше. Оркестр превосходный, но запущенный. Помимо того, что симфония произвела большое впечатление, воспринималась даже не музыкантами как выражение сугубо личного, слышала выражение – «это исполнение было "лебединой песней"». Очень часто говорит о евреях, о судьбе этого народа в прошлом и теперь. – Я страдаю от того, что я еврей. Я не хочу быть евреем. От моего народа у меня есть терпение все пережить. Я – «вечный Жид», я изгой, у меня нет места, где бы я чувствовал себя прочно и дома[6]. Если бы здесь в Татарии татарин сделал бы то, что сделал я (создал оркестр), его бы вознесли, а этот героический труд делаю я, но не хотят замечать. Вижу, что Н.Г очень переживает появление здесь Мансурова, с которым все очень носятся…Я слышала его (Мансурова) впервые в Сочи, играл «Шехеразаду», и очень скучно. Так же скучно прошла 3-я симфония Рахманинова в Казани и 5-я Бетховена. На репетициях он держит строжайшую рабочую дисциплину и вообще, на репетициях он как будто ничего, а на концертах все сухо и скучно. Зато нравится женщинам своей замечательной осанкой, красивыми руками и определенной мужественностью и ростом. В оркестре проявил себя бестактно, обращается ко всем на «ты». «Это, в общем, про любовь» – это он о побочной партии 9-й симфонии Дворжака. Истый татарин[7].

23 декабря 1968.Помню, он говорил о том, что покончит с собою, если ему, как еврею, в конце концов, придется вновь покинуть работу в новом месте[8]. При разговоре о Мансурове он сказал, что ему, видимо, придется или дискутировать или подчиниться его гегемонии. Выход он видит только в том, что бросит работать вообще и будет давать отдельные концерты. Разговор о Мансурове тогда его очень расстроил. В такие минуты он стремится выйти наружу и идти, куда глаза глядят, обдумывая новое затруднение. Если такие минуты застают его в комнате, он начинает ходить из угла в угол, как зверь в клетке. На льва, выпущенного из клетки на арену, он бывает похож, когда почти выбегает на сцену в начале концерта и почти всегда, когда ему приходится выходить. Даже в маленьких клубах, на небольших сценах, он всегда как бы вырывается на свободу. Спокойным шагом он выходит только в случае, когда очень болен, когда резкая боль в животе не дает ему бежать. Но на сцене уже, он говорит, что постепенно боль оставляет его и возвращается опять после концерта[9]. Совсем больным он дирижировал в Ессентуках. Но вот он вышел, повернулся к оркестру, поднял руки и с первым энергичным жестом так рыкнул, что я, стоя за кулисами, очень была удивлена. Успех был замечательный. Играя партии арфы и челесты в «Болеро» Равеля, я запомнила его лицо в конце «Болеро». Выражение огромной страсти на лице. Рот разверзся и, кажется, он должен кричать «А-А-А», все на ffff. Удивительно, что он не кричит в такие мгновенья. Вообще, он великолепно владеет собой на сцене. При первом исполнении 2-й симфонии Жиганова (5 октября 1968 – ГК) случилось пережить ему страшные минуты. Премьера. В ложе композитор и представители власти, народ – все ждут музыки. Когда он уже вышел, настроение праздничное, повернулся к оркестру, ему сказали, что 1-й кларнетист забыл дома свою партию. Мы видели, что Гершковский выбежал за сцену, а Н.Г., повернувшись к публике, начал говорить о симфонии и все такое прочее. Говорил долго, некоторым казалось, что он заговаривается, потом медленно-медленно повернулся всем корпусом к оркестру, надеясь увидеть кларнет на месте, но увы… Тут он начал перелистывать партитуру и ругаться страшными словами, до меня долетело только «вот, сволочь». Н.Г. был зеленый, страшно было на него смотреть. В публике началось движение, а кларнетиста все нет. Минуты были страшными. Потом появился кларнет, и все вздохнули. В публике почти ничего не поняли. Натан тут же щелкнул палочкой по пульту и начал дирижировать, не теряя ни секунды. В том сезоне с нами играл чешский скрипач концерт Моцарта. Я слушала в зале. То, что Н.Г. дирижировал наизусть, я не заметила, потому что мы все привыкли к этому, дирижирует без партитуры. Оказалось, что он забыл партитуру концерта дома. На репетиции не все было гладко, скрипач играл застенчиво. Сам скрипач после концерта сказал мне восхищенно, что Натан сказал только «Ничего!», успокаивая больше скрипача, и продирижировал наизусть. Все сошло очень хорошо, скрипач тоже хорошо играл. Знаю, что Н.Г. удивительно много работает. Перед большими концертами он почти не спит. Все время делает вписки, поправляет партии, сам ставит штрихи. Иногда он приносит вписки прямо на концерт, никто уже не удивляется. Пишет он как ноты, так и слова очень плохо, неразборчиво. Работает по ночам. Спит, обычно после генеральной репетиции, прямо перед концертом, иногда совсем сонный он выходит из дома на концерт. Говорит, что основную работу он делает на генеральной репетиции, вернее даже творит, добивается настроения на репетиции и с ним идет дирижировать в концерте[10]. После концерта, обычно, около часа соснет, ночь проводит без сна, а отдыхает весь следующий день, если он бывает свободен.

6 января 1969. Любит выражения «в бесконечном пространстве памяти», «над уровнем обыденности». Говорит с украинским акцентом. Акцент еврейский передает замечательно. Знает много анекдотов и очень любит их рассказывать, большей частью нецензурные. Рассказывает их замечательно, с выразительной мимикой и жестом. Замечательно рассказывает библейские истории, подчеркивая мудрость, в них заложенную. Говорил, что когда-то переводил Талмуд с древнееврейского, говорит, что этот язык звучит очень красиво и гордо. Еврейский современный (идиш – ГК), видимо, знает очень хорошо. Дома у него огромная библиотека, говорит, что в молодости был «книжник», много читал[11]. Рассказывал, что в молодости, учась в консерватории, решал (другим студентам) за два бублика гармонические задачи. Тем и кормился. Сидел в каморке сторожа или вахтера, сторожу тоже доставалась какая-то часть бубликов. Прочла «Прометей или жизнь Бальзака» А. Моруа. Нахожу, что Натан очень походит на Бальзака. Такой же толстый и подвижный, невысокого роста, со странными иногда манерами – плетется по улице, сморкается. Одет Натан очень плохо. Не следит за своим туалетом, пижоном его не назовешь. Брюки подтягивает ремнем, очень туго. Брюки сидят всегда ужасно, но тут виновата, разумеется, жена. На себя он совсем не обращал внимания.. Иногда надевал галстук, но в удобную минуту тут же его снимал, комкал как попало и спокойно засовывал его в карман. Летом ему очень идет рубашка на выпуск, распашонка. Он выглядит тогда ужасно милым и симпатичным. Вообще, внешне он очень симпатичен, при всей его небрежности. Ему очень идет фрак. Во фраке он необыкновенно преображается, выглядит в нем старым интеллигентом и большим артистом, что и есть на самом деле. В быту Н.Г. совсем непритязателен, может выспаться, сидя за столом, есть, что попало. Времени, его движения, почти совсем не чувствует, не ориентируется во времени, часов на руке не носит, потому, что забывает их. Дирижировать в часах не может. Обладает большим воодушевлением, легко убеждает, легко обманывает. Один и тот же эпизод из своей биографии рассказывает по-разному, но все так же убедительно. Большой мастер на комплименты женщинам, что называется «умеет ухаживать»[12]. 28 декабря у него день рождения, хотя он признает, что у него их несколько. Сколько ему лет пока точно не знаю[13]. Сейчас он в Ленинграде, уехал 23 декабря, жду его около 13 января, хотя говорил, что вернется, может быть, 28 декабря или 31 декабря, или 3 января. Вера Львовна уже сказала, что вернется 13 января. Вот так всегда, несколько вариантов. Летом 1967 года в июле мы были несколько дней в Сочи. В первом концерте шла симфония «Из Нового света» Дворжака. Летний театр был полон, ни одного свободного места, меня посадили в директорскую ложу слева от сцены. Успех был очень большой. Слышала, как музыканты были в восторге от симфонии (какой оркестр – неизвестно ГК). Мне тогда очень понравилось, поразил финал симфонии. Однако после концерта, уже в гостинице я заметила его беспокойство. В номере было много красивых цветов, прекрасный букет роз, мы весело ужинали, и я не стала его допрашивать. Рано утром на рассвете я подошла и заметила, что он не спит и даже очень чем-то расстроен. Оказывается, что он недоволен концертом. Тогда он сказал мне, что я слышала только пол-Рахлина. он сделал не все, что мог бы сделать за 7-8 репетиций, если бы они у него были. Вот так. Если программа не готова, то Н.Г. говорит, что испытывает только стыд. Н.Г. много работает над штрихами. Его штрих можно сравнить со смелым густым мазком живописи. А духовые он просто учит играть, поскольку он играет на всех духовых. Говорил, что фагот дается ему сложнее. О себе он говорит, что дирижер-педагог прежде всего. В первые полгода (с ноября по апрель) (очевидно, имеется в виду ноябрь 1966 – апрель 1967 – ГК) он репетировал с оркестром, не давая концертов. Как много интересного он тогда говорил. Например, какая разница между crescendo у классиков и романтиков; какая разница у «восьмых» у Бетховена и Брамса, жаль, что я тогда так мало его слышала. На премьере оркестра в Оперном театре я играла партию фортепьяно в 1 симфонии Шостаковича.

18 января 1969 года. 22 января – его первый концерт в этом году. Программа – Брамс 4 симфония. Шостакович 1 концерт для фортепьяно с оркестром. Казелла. Симфоническая поэма «Италия».

До Четвертой Брамса играли недавно Третью его симфонию и «Венгерские танцы». 3-я симфония прозвучала очень хорошо. Репетиций было всего 2-3. Мне особенно понравились 2 и 3 части. А теперь вот Четвертая. О слухе Н.Г. На записи у труб было трудное место. Праченко (первый трубач – ГК) попытался один раз сыграть не те ноты, чтобы было удобнее. Н.Г. остановил оркестр, но не из-за них, объяснил кому-то что-то, а потом спросил, почему Праченко играет там ми бекар. Вся духовая группа валялась от смеха. Так Натан великолепно слышит, но очень редко показывает это. Вчера говорил, что хочет писать книгу. Говорит, никто не понимает этой уникальной фигуры дирижера. Дирижер – архитектор и каменщик, доктор и подметальщик мусора, маляр и художник, в общем, он целиком возводит здание своими собственными руками и головой, от основания до крыши. Мало того, он населяет этот дом внутри живыми образами. Говорила ему о том, что он очень похож на Бальзака. Он тоже это находит, ему об этом многие говорят. Н.Г. очень добрый, добрый на хорошие слова, на ласку, и лицо у него доброе. Внешне выглядит общительным, веселым, в компании – простым и сердечным в общении. Очень хорошо разбирается в людях; в жизни, конечно, как и все, бывает близорук. Мудрость у него от хорошего знания Библии и Талмуда. Однажды он говорил о том, что очень плохо воспринимает многословия Р. Роллана, потому что воспитан как максималист Талмуда. Многословие есть и у Горького, но никак не у Толстого. Говорил, что в свое время переводил Талмуд с древнееврейского. Я читала его перевод из Талмуда, отрывок (неразборчиво) «Дочь совершенства». Сколько поэзии. Вчера, когда говорили о Бальзаке, я сказала, что у него, как и у Бальзака, как у всех гениев, ясность воображения находится на высшем пределе. В ответ он рассказал, что воображение, действительно рисует ему образы самые определенные, в ясности своей они превосходят абстракцию. «В музыке я все это могу воплотить, а в словах выразить не могу». Говорил также, что когда он дирижирует, тысячи образов проносятся у него в голове. Говорит он страшно проникновенно, негромко, хрипловатым голосом непонятного диапазона. «У меня баритональный тенор». Динамические акценты в его речи самые неожиданные, постараюсь как-нибудь записать. Акценты неожиданные, против всяких правил литературной интонации и очень сильные. Речь сопровождается жестикуляцией, такой же непринужденной и выразительной. Говорит с украинским акцентом и плохо строит предложения, но мысль всегда захватывает. В ораторстве это, конечно, не Леман, не Коган (профессора Казанской консерватории – ГК). Но в зале слушают затаив дыхание, потому что он иногда говорит такие вещи, которые редко от кого, да еще со сцены услышишь. «Дорожите музыкой как дорожите своей возлюбленной». Кого не захватит встрепенуться душой такая фраза!

2 февраля 1969. Вчера были на конференции «Прометей» (в те годы «Прометей» – научно-исследовательская группа в Казани, в структуре Казанского авиационного института – ГК), очень ею заинтересован. «Я чую тут какую-то авантюру». Вчера слушали запись репетиции, сделанную Толей Тихоновым. 2 часть 3-й симфонии Бетховена[14]. Он пишет прямо из зала консерватории, где теперь идут репетиции. «Это дело мне представляется очень ценным». Недавно, 30 января состоялся концерт из произведений Иоганна Штрауса. Некоторые вальсы прозвучали замечательно. Все репетиции он очень нервничал, сердился. В начале второго отделения первый вальс после первых уже тактов бросил дирижировать, палочку положил на пульт. Я сидела на первом ряду с краю (мне нужно было играть в конце партии в «Сказках Венского леса»), и мне показалось, что ему стало плохо, я видела, что руки у него просто не поднимаются. Теперь он сказал мне, что бросил дирижировать потому, что оркестр играл не с ним. «Когда я бросил, так в оркестре появился такой ансамбль, они сплотились, но творчества не было. А у меня оркестр всегда звучит со мной, ни одной минуты не играет без меня, и всегда творчество – главное». Говорил о том, что к нему прицепили ярлык «стихийного дирижера», и он этот ярлык так и не смог исправить, потому что ему не пришлось быть москвичом и работать там долго со своим оркестром. «Я скорее академик, чем дирижер стихийного плана». Бросил фразу о том, что Казань это единственный минус в его жизни, карьере. Говорил, что ему в беседе с незнакомыми раньше людьми приходилось слышать удивительное – «А вы, оказывается, совсем не идиот». Последнее время очень нервничает из-за оркестра, дисциплины нет, творчества нет, а есть цинизм, нет состава. И это перед поездкой в Москву. С 31 января – Н.Г. – Оноре. Л. Райгородецкий сделал мне две фотографии Оноре[15]. Одна – репетиция, 18 цифра «Болеро». Очень выразительный момент, на лице и в движении та самая страсть, о которой я писала. В польке «Осень» (И.Штрауса – ГК) написал мелодию, которую играют скачками валторны, виолончели, альты и т. д. Эту мелодию он хотел ввести еще в концерте в Кисловодске. При мне они писались и приобретали окончательный вариант. Потратил он на это минут двадцать. Но в Кисловодске не удалось ее сыграть, не было репетиций. Наконец-то Оноре прилично одет. 31 января был в новом костюме, который хорошо на нем сидит. До этого года одежда на нем была ужасная; на нем сейчас светло-серое пальто, в нем он очень похож на Бальзака из фильма «Ошибка Оноре де Бальзака». Оноре с 23 по 28 января был в Москве, сказал, что записал Пятую симфонию Дворжака с оркестром БСО.

6 февраля 1969 года. Оноре был 4 февраля. Волнуется за концерты в Москве. Постоянно думает и обсуждает вслух программу концертов. Волгоград и Астрахань (неясно). Спрашивала, нельзя ли не поехать в Москву. Он – нельзя. Это банкротство. В следующем, юбилейном году, будет невозможно поехать. Концерты в Москве пойдут, несомненно, на одном Рахлине[16]. Тоже риск. Говорил о цветомузыке. Из этого обязательно что-то выйдет, но что, пока они ничего не знают. Говорил, что когда дирижирует, то не видит перед собою оркестра, иногда видит только глаза оркестрантов. Когда закрывает глаза – в мозгу возникают странные световые комбинации – ВОТ что он видит перед собой через несколько тактов после того, как начнет дирижировать. Однажды, помню, как он хотел выяснить, сколько времени идет какое-то симфоническое произведение. Продирижировал минут 8-10. – Давайте посчитаем. Я по часам дала ему знак начинать. Он сидел за столом, свои большие, весомые руки положил перед собой на стол ладошками вниз и слегка подобрал пальцы. Легонько и редко отстукивая пальцами, он начал про себя слушать эту музыку. Затем, увлекшись, закрыл глаза, он не напевал ничего, но только рычал и иногда очень резко костяшками пальцев отстукивал какой-нибудь заключительный аккорд. Музыка клокотала в нем, как клокочет кипящая вода в плотно закрытом сосуде. Мускулы лица выражали внутреннее напряжение. Весь он слегка вздрагивал. Мне было жутко наблюдать за ним, очень любопытно. Мне было страшно быть возле него, но остановить его я не посмела. Было страшно и за него почему-то. Потом несколько заключительных аккордов, и он широко открывает глаза и спрашивает, сколько прошло времени. Так и получилось, 8,5 минут[17]. В тот же раз он решил узнать, сколько идет увертюра Жиганова «Нафиса». Он взял гитару и сыграл ее наизусть, до этого он репетировал ее только в оркестре несколько раз[18].. Когда он про себя слушал музыку, я, не отрываясь, смотрела в его лицо, я не могла оторваться. Было не по себе от такого ненормального, непонятного явления. Я стояла, облокотившись на стол, и близко-близко (на одной высоте с его головой) смотрела, не отрываясь в его лицо с плотно закрытыми глазами.

11 февраля 1969. «Все проходит. И это пройдет «говорил по-еврейски». Говорил, что часто думает о смерти. «Думай, не думай. Это штука верная. Долго я не проживу. Я горю». Вдова Аухадеева[19] просила его написать некролог к годовщине смерти. Я убедила Оноре отказаться от этого, потому что он не знал Аухадеева. Из этого и вышел разговор о смерти. Оноре говорил вчера, что хотел бы умереть как Аухадеев. Говорил о серьезной роли средних учебных заведений (музыкальных училищ) в биографии музыканта. В консерваторию приходят профессионалы. В ДМШ нас умиляет перспектива талантливых детей, а вот училище – это… Все волнуется о поездке в Москву. Программу составил и доволен ею. Его беспокоит оркестр, люди, которые, как ему кажется, не понимают ответственности и значимости предстоящего. Говорил, что думает при мне вслух, что я его понимаю, именно, понимаю, а не знаю. Вспоминал о том, что он из старинного испанского рода Нилхаров, еврейских раввинов. С 5-6 лет он играл на свадьбах, с 9-10 – служил в армии[20]. После окончания консерватории он 10 лет колесил по стране в поисках работы и жилья. Потом, когда он получил, наконец, комнату в Киеве, началась война. Он потерял 3-х детей[21]. В Зеленодольске 9 февраля состоялся концерт музыки Иоганна Штрауса с Оноре. Когда объявили польку-pizzicato, Оноре положил палочку на пульт и хитро, по-доброму улыбнулся. Репетировал Н.Г. всегда без палочки, иногда с карандашом. Он всегда стоит за пультом так, будто Александрийский столп в Ленинграде – ничем не закрепленная колонна, но неколебима под своей же тяжестью. Он очень прочно прикован к подставке. Иногда он всем корпусом разворачивается к первым скрипкам или к виолончелям. Осанка его при дирижировании полна благородства, достоинства и естественности. У него совсем нет лишних движений, неоправданных жестов. Теперь, когда смотришь на молодых дирижеров, кажется, что они много-много машут, широко размахивая руками, в глазах мельтешит от их махания. Они все слишком подвижны. Натан лаконичен в жесте. И лишь иногда каким-нибудь неожиданным виртуозным движением, чаще левой рукой, он поражает, как поражает молния, хотя и знаешь, что при грозе она обязательна.

12 февраля 1969. Концерт Штрауса с Оноре в БКЗ (Большой концертный зал консерватории). Вел концерт Кантор. Очень хорошо вел, интересно говорил. Н.Г. был в хорошей форме, играли хорошо.

17 февраля 1969 Вчера говорил, что в мыслях одна Москва, больше ни о чем думать не может. До сих пор нет подтверждающей телеграммы. Спит плохо. Просыпается с головной болью. Спрашивала, что у него болит. С силой несколько раз хлопнул по голове, показывая, что болит голова. Думает, брать ли «Карнавал» Берлиоза или же играть «Бенвенуто Челлини». «Карнавал» здесь тем хорош, что не несет на себе груза особой мысли, а в «Бенвенуто Челлини» надо опять показать определенную тематику, мысль, а это в конце отделения после Баха и Гайдна уже ни к чему. Помню, как в концерте играли 7 симфонию Прокофьева. Играли неудачно. Особенно финал. Симфония шла в 1 отделении, аплодисменты были обыкновенные, но Н.Г. решил еще раз сыграть финал. Оркестр этого не ждал Валторнисты на первых же тактах сбились. Н.Г. пришлось остановить оркестр и начать снова. Сыграли – не блеск. В антракте Н.Г. вызвал к себе валторнистов и сказал им, что финал симфонии пойдет еще раз, и, если они не сыграют, им крышка. Никто не знал кроме них, что Н.Г. задумал. На бис он еще раз продирижировал финал, прозвучало много лучше. Натан очень веселился и говорил после концерта – два раза прорепетировали – один раз сыграли

21 февраля 1969. Вчера читали Оноре план книги, которую он должен написать непременно. Он столько знает, что писать книгу ему необходимо. Взяла на себя смелость сделать этот план. Сначала он, как будто, не хотел слушать. Потому что весь увлечен Москвой[22]. По ходу чтения обсуждалось кое-что. Ему показалась интересной эта затея. Он попросил переписать для него этот план, хочет подумать подробнее. Сказал, что я, кажется, все охватила. Я рада натолкнуть его размышления о книге на конкретные действия. Сказал еще, что лучше меня его никто не знает. Польщена, конечно. Договорились о том, что я буду вести его записи на его репетициях, а потом вместе будем расшифровывать. Сказал, что на репетициях ему неожиданно приходят в голову очень интересные мысли, которые потом забываются. Как-то придя, увидел книгу Пазовского[23]. Говорил о том, как работал Пазовский. На постановку он брал 80 репетиций и жаловался, что не имеет 90. Фанатик. Оперные спектакли его были волшебными. Шел минута в минуту, как машина. Если вдруг действие задерживается по времени на 7 минут, он не успокаивался, пока не находил эти потерянные 7 минут. Ритм был гениальный. Все шло идеально подготовлено. Но, не дай Бог, что-то ломалось в спектакле, он уже терялся. В опере он был гениален. В симфоническом концерте его было неинтересно слушать. Натан слышал его «Шехеразаду», «Царя Салтана». Вспоминал о конкурсе 1938 года (Первый Всесоюзный конкурс дирижеров – ГК). Сказал, что Пазовский его тогда поддерживал, и что Тольба, ученик Пазовского, говорил ему, что тот к нему хорошо относится. Пазовский якобы сказал о Рахлине «Это дирижер без потолка». Натан говорил, что ему удалось прочитать протокол заседаний конкурсной комиссии. На 2-й тур Натан шел предпоследним. На 3-й тур вышел вперед с очень большим преимуществом перед другими дирижерами. С Мравинским разница в очках – больше 100. После второго тура Натану пришлось ехать хоронить горячо любимого отца. Имея перед 3-м туром четыре репетиции, он использовал только одну, а на первых трех репетировал очень мало. Ему чудилось, что отец ходит между контрабасами. Ему посчитали за минус неумение репетировать. За вкус тоже упрекнули. Натан поставил в программу симфонию украинского композитора. Раньше Натан говорил мне, что его очень уговаривали взять именно эту симфонию. Натану присудили Баховскую премию, которая единственная открывала путь на международный конкурс 1941 года. Вторую премию на Всесоюзном конкурсе он поделил с Мравинским и Мелик-Пашаевым. Разгорелись споры на голосовании. Двумя тайными голосованиями Натан вышел на первое место. Потом были еще и 3-е. и 4-е, пока не прикрыли эту лавочку[24]. По пути обсуждения плана будущей книги говорили о дирижерской технике. Никогда не дирижирует одинаково, никогда! Он не готовит заранее жеста. Говоря о технике, он заботится только о том, чтобы руки были всегда свободны в действии, не прикованы к туловищу, чтобы такое количество движений не влияло на сердце. Ведь иногда он дирижирует в день по 9 часов. Рассказывал, что у него проверяли пульс перед и после концерта. Пульс тот же. А вот артериальное давление поднимается на 30-60 единиц. Потеет он на концерте не от двигательной нагрузки, а от мыслительного напряжения. Я замечала, как Натан, выстраивая аккорд, шевелит каждым пальцем отдельно. Это движение вызвано вовсе не художественной выразительность, а необходимостью. Каждому из музыкантов он показывает «выше», «ниже» Говорит, что фаготист всегда берет высоко, и он, зная об этом, показывает ему, как бы погружая кисть во что-то, вниз. У Важорова (флейтист – ГК) всегда высит или низит фа диез, так он всегда соответственно ему и показывает.

О памяти.У Натана замечательная память. Как о минусе сказал, что не обладает фотографической памятью. «Эти головастики вылетают у меня из головы» (нотные знаки, что ли? – ГК)[25]. Говорит, что считает необходимым дирижеру уметь играть на инструментах оркестра, как инженер обязан знать свой станок. Натан показывает, какими приемами извлекать звук. Таким образом он добивается красок, тембра в различных стилях, а современные дирижеры этого не делают. Они, в лучшем случае, добиваются исполнения нюанса, но красок нет. Если одно и тоже место получается у скрипок, а у виолончелей не получается, так лучше обратить внимание на скрипки, а виолончели подтянутся. Так надо экономить время. Об этом Натан сказал Брискину[26] О недавней записи в Москве «Прелюдов» Листа и 9 симфонии Дворжака сказал, что собрал кое-как за очень короткое время. Получилась ужасная халтура. А там устроили ажиотаж. Всем понравилось. Подходили к нему и говорили, что он «здорово вырос». Оркестр не дорос пока до 4 симфонии Брамса, даже до понимания ее первой темы, но я попробовал. Через некоторое время в мае, может быть, повторю. На 750 раз, может, получится.

Из хроники концертов и репетиций. 25 марта 1969 – выехали на гастроли в Москву. 27 марта – репетировали в Большом зале консерватории ночью, с 11 часов вечера. Начало первой репетиции, не получается d-moll в «Чаконе» Баха. Рахлин говорит «Здесь на моем месте стояли Чайковский, Глазунов, Рахманинов…» Все равно не получается, все скованы этой ответственной ситуацией. Н.Г несколько минут с большим трудом «раскачивал» оркестр, пока первый аккорд не зазвучал как орган. 28 марта – репетиция в Большом зале и вечером концерт в 18.30. После концерта поздравить заходил Козловский, протежировал какую-то певицу. 29 марта – пятичасовая репетиция в Доме композиторов. 30 марта – репетиция, а вечером концерт.

5 апреля 1969.Концерты в Москве позади. Их было 5. Концерты прошли с огромным успехом. Особенно выделился концерт 28 марта в Большом зале Московской консерватории. Поразил слушателей английский рожок (солист В. Казанцев – ГК), все вытянули шеи и хотели знать, не нанятый ли это музыкант[27]. Оноре говорил, что очень волновался, когда вышел дирижировать в Большом зале. Или я заслужу улыбочку и похлопывание по плечу, или…Это большая его победа. В Большом зале 28 марта он вообще дирижировал потрясающе. Каждый жест, каждый палец выражал самое точное эмоциональное содержание музыки, мысли. Все была мысль и музыка! Сила взгляда, говорят, была необыкновенной. Играли все настолько лучше, чем всегда, что это казалось чудом, духовые играли без единого «кикса». Первое отделение я сидела в зале. После «Чаконы» вокруг раздались голоса «Молодец!» В антракте публика громко и живо обсуждала успех. Многие удивились и не верили, что оркестр существует лишь два года… Все были взволнованы такой отдачей оркестра и дирижера. Говорили «Какая свежесть». Спрашивали «Где вы еще играете?». Наказывали – «Любите его, держите его!». Натан сказал, что хочет сделать в оркестре Прелюдию и Фугу ми минор. Натан едет отдыхать в Киев или в Крым, очень устал. Моей маме написал в ответ на ее приветствие, что так устал, что ему кажется, что он распадается на части. Сейчас он очень постарел. Сердце, видимо, все чаще беспокоит. Жаловался, что в доме не соблюдают диету. Рецензии в Москве на концерты – замечательные.

22 июня 1969. Недавно говорил о концертах Караяна в Москве, был на двух концертах. По его словам, 10 симфония Шостаковича удалась и он (Караян) дирижировал ее без трюков. На Дивертисменте Моцарта разошлись, тактов 15 играли ерунду, не поняли его (Караяна). Безусловно, Караян крупный дирижер. Но ничего особенного. Никому этого не могу сказать. Но это просто шарлатан. О себе я тоже хорошо не думаю. Оркестр великолепно сделан. За 80 лет с ним работали всего 4 дирижера (Бюлов, Никиш, Фуртвенглер и Караян)[28]. Волновался так, будто сам дирижировал. Вчера показывал наброски плана будущих лекций-концертов об искусстве дирижера и музыке. Собирается сам вести беседы со слушателями и попутно показывать музыку. Очень увлечен этой идеей[29].

29 ноября 1969.Летом были гастроли в Ригу, Ленинград. Хельсинки. Недавно был в Харькове. Вчера приехал из Донецка. За последнее время почти не виделись. Как-то ездили к Юре слушать музыку. Слушали «Летнюю пастораль», Пассакалию Баха (орган). Н.Г. сказал, что исполнитель злоупотребляет верхними регистрами и что он бы хотел послушать еще (у Юры несколько записей). Слушали ансамбль Моцарта для 13 духовых. Слушали часа 2,5, в конце он уже дремал основательно. После концерта (симфония Глазунова – ужасно смешно показывал, как сам Глазунов дирижировал Скерцо из этой симфонии (очевидно, из 5 симфонии – ГК). Самое смешное, как Н.Г. пытался изобразить какой толщины был Глазунов, с какой медлительностью он дирижировал. – «Сыграем, ребятушки?» – Натан в то время был концертмейстером первых скрипок в Киеве. (Очевидно, это сентябрь 1927 года –ГК). Был разговор о том, что со мной он может мыслить вслух, освобождается от груза мыслей, освобождает место другой, следующей. Н.Г. часто бисируя пьесу, исполняет ее всегда в ином темпе, более одухотворенно.

24 марта 1970. Н.Г. проводит по абонементу лекции-концерты о дирижерском искусстве. Первое отделение длится полтора часа… Публика слушает с интересом. Н.Г. ведет себя непосредственно, публике это нравится. На последнем концерте, который вел Г.Кантор, давали в сравнении записи Тосканини и Баршая (соль минорная симфония Моцарта) и Мравинского с Абендротом (скерцо из 6 симфонии Чайковского), а затем играл наш оркестр. Н.Г. Рахлина не назовешь мастером слова, публичная лекция обязывает знать законы литературного языка. Г. Кантор говорит, что Н.Г. по ходу концерта ломает всю заготовленную конструкцию лекции. Говорил, что его зовут в Одессу, и в Москву тоже – вторым дирижером к Кондрашину. Опять задумался над еврейским вопросом. Смерть Тибальда – с самого начала – нелепость смерти, удары в конце – одинаковы по силе, без <э…>. Вчера занимался французским языком. После «Тибальда» играл на «бис» «Осеннюю песню» Чайковского. Я сказала, что в давнем концерте с «Богатырской» симфонией, она прозвучала в сотни раз лучше, на что Натан сказал, что просто после Прокофьева Чайковского играть нельзя. Мелик-Пашаев хорошо делал «Аиду».

4 апреля 1970. Только что ушел, вернее полетел в Магнитогорск на 2-3 дня. Вчера был на премьере «Дуэньи» Прокофьева. Она была дипломной работой его ученика Монасыпова. Отзывался хорошо о нем (показал хорошую работу, именно, работу с оркестром). С сожалением говорил о купюрах. – У меня такое впечатление, что наблюдал убийство или казнь. Из-за купюр – нелепости в действии. Вот симфония в том смысле купюр не допускает. Попробуй изъять хоть бы ноту в симфонии Бетховена. А в опере делают, что хотят (с возмущением). 2 апреля был грандиозный концерт с огромным стечением публики. Н.Г. ждал государственную комиссию относительно себя или Жиганова – оба выдвинуты на соискание Государственной премии. Меньше всего надеется, что дадут ему, Жиганову – скорее, а вернее всего, ни тому, ни другому, так он думает. Комиссия не приехала (Речь идет о выдвижении на государственную премию СССР Второй симфонии Жиганова. Были предложения дать и автору и первому исполнителю –Рахлину. Премию дали Назибу Жиганову. – ГК). Но концерт был очень торжественный.

Первое отделение*Бах. Чакона. *Прокофьев. «Классическая» симфония. *Чайковский. «Манфред» (1 часть).

Второе отделение. *Жиганов. Вторая Симфония «Сабантуй». *Глазунов. Концерт для скрипки с орк. (солистка И. Бочкова). –*Берлиоз. Увертюра «Бенвенуто Челлини». В «Манфреде» я играла пару пассажей за вторую арфу и поэтому могла наблюдать за Натаном. Гримасы скорби, мольбы, страсти – все это как в греческой маске. В конце комок подступил к горлу… Сегодня Натан говорил, что до сих пор выдыхает из себя усталость после концерта. В такой программе центральным произведением был «Манфред». И это бывает в каждой программе.

4 октября 1970.Говорили очень долго. Вернее Н.Г. говорил, вспоминая детство и юность, и все события излагал почти по порядку, но в конце сказал, что было бы неплохо на магнитофон записать все события его жизни. Когда я напомнила ему, что магнитофон у него есть, он с очень правдивой интонацией пожалел о том, что не всегда есть настроение вспоминать, а тем более рассказывать. Выразил сожаление о том, что плохо помнит даты и тут же сказал, что все рассказанное выглядело бы достоверно, помни он точные даты происходящего[30]. Родился Рахлин в Сновске, видимо, в 1905 году, всякий раз он называет разные годы, но тут, видимо, путаница еще и в том, что дата его рождения приходится на 29 декабря и таким образом перемещается на год в новом стиле. Думаю, что и при большом желании установить все точные даты, ему не удастся, потому что в первую очередь, он живет вообще не в ладу со временем (не чувствует его вне музыки, темпа и ритмики; а во-вторых, в жизни его накопилось страшное количество событий). В раннем детстве начал учиться в еврейской школе (хедер – ГК), где изучил грамоту надревнееврейском языке. Затем после двухмесячной подготовки поступил в гимназию. Сразу в 3 класс. Кажется, проучился там года полтора перед самой революцией. Видимо, В 1917, 1918 или в 1919 году, когда в Сновске поочередно захватывали власть разные бандиты…, он потерял родителей (явное недоразумение – отец Рахлина скончался в 1938 году, см. выше – ГК). Это было в год убийства Щорса (1919 – ГК). Тогда начались бунты, погромы, неразбериха полнейшая. В тот день родители его не нашли, нашлись люди, которые сказали, что видели, как сыну сняли голову, а еще перед этим видели, как сын шел к станции или речной пристани. Он действительно там был, на пароход не попал и шел пешком до следующего пункта. Какое-то время Натан мальчиком видимо, потерялся и был без родителей, тогда и попал к Котовскому сигналистом. Потом родители нашлись. В те же дни ему пришлось наблюдать кавалерийскую атаку. Она продолжалась минут 15-20. Рубили друг друга и разъезжались. Там же он услышал сигналиста из кавалерии. – «Плохо играешь…» – «А ты попробуй». Натан попробовал, но у него тоже ничего не получилось. Это было первое знакомство с духовыми инструментами (мне же Н.Г. рассказывал, что у отца в годы его жизни в Сновске был небольшой ансамбль-оркестр с духовыми инструментами, сопровождавший показ немых кинофильмов. Возможно, это было до революции 1917 года – ГК). В отместку этот сигналист, которого звали Мишей, двинул ему по голове прикладом. Н.Г. упал и видимо потерял сознание. Тогда тот же Миша принес его в лазарет. В этом лазарете работала жена Котовского. Кроме сильного ушиба обнаружилось еще что-то вроде нервного потрясения. Пролежал он в лазарете долго. Навещал его тот же Миша ежедневно. – Принесет он то морковку, то кусочек хлеба. После выздоровления, по-видимому, получил такой же сигнал (горн) и уже через две недели овладел им вполне. Так Н.Г. попал в армию Григория Ивановича Котовского (кавалерийский корпус Котовского входил в состав Первой Конной армии С.М. Буденного – ГК). Котовский был невысок, «квадратный», широким в фас и узким, если смотреть на него сбоку. Обладал большой физической силой. Например, брал картошку и сдавливал с такой силой, что брызгал сок. Н.Г. было тогда, видимо, лет 13-14. Говорил, что на Украине гражданская война и вообще волнения были до 1926 года. (?). В основном боролись за установление границы с поляками. Котовский организовал оркестр у себя в кавалерии. Как он гордился оркестром. Музыкантов из других оркестров заставляли работать на кухне, а у Котовского этого не было. Всем оркестрантам дали белых лошадей. Станция Наливайковская. Вчера они отступили. Потеряли в перепалке большой барабан. Наутро играли сбор или побудку без барабана. На наше несчастье проходил мимо Котовский. – Где барабан? Что за оркестр без барабана? По коням!! – И понеслись туда, где вчера отступили, отбили барабан, вернулись в Наливайковскую [31].



Примечания


--------------------------------------------------------------------------------

[1] Совершенно очевидно, что Раиса Ей сопровождала Рахлина при неоднократных госпитализациях в его «казанскую» пору.

[2] Еще за 12 лет до этого Рахлин гастролировал в Чехословакии во время международного фестиваля «Пражская весна». Он имел там громадный успех. Привожу здесь рецензию полувековой давности. – «В первые дни фестиваля "Пражская весна" большим событием был концерт оркестра Чешской филармонии под управлением Натана Рахлина. В течение двух часов он удерживал переполненный зал им. Сметаны в состоянии величайшего напряжения и вызвал такие овации, что их можно сравнить только с успехом, каким пользовались в Праге Д. Ойстрах, С. Рихтер, Э. Гилельс <э…> В программе были Шестая симфония Чайковского и Вторая симфония Хачатуряна. <э…> Трактовка Рахлиным симфонии Чайковского существенным образом отличается от пражской традиции <э…> не только в деталях, но и всей концепцией. Некоторые моменты в трактовке Рахлина воспринимаются как спорные, но это нисколько не мешало тому, чтобы все признали яркий талант советского дирижера, его мастерство и темперамент (Проф. Мирослав Барвик. «Пражская весна 1956». // «Литературная газета». Москва. 1956. 24 мая.

[3] Большой симфонический оркестр Всесоюзного радио и телевидения. Ныне оркестр называется «Российский симфонический оркестр им. Чайковского». 35 лет его возглавляет Владимир Федосеев.

[4] В подростковом возрасте Рахлин брал уроки у одного испанского гитариста, волею судеб оказавшегося во время Первой мировой войны военнопленным в Сновске. Тот был учеником великого испанского гитариста Франческо Тарреги. – Мне Рахлин говорил, что его гитара – работы известного русского мастера Ивана Краснощекова, что ей более ста лет.

[5] Спустя много лет, в марте 2006 года мне посчастливилось провести два вечера в Киеве, посвященных 100-летию со дня рождения дирижера. Поразили не просто переполненные залы, но и отношение старых поклонников дирижерского искусства Рахлина, их любовные воспоминания о «золотых» рахлинских симфонических годах. Киевская пресса широко осветила этот фестиваль.

[6] ВЕЧНЫЙ ЖИД (Агасфер) (латинское Ahasverus), герой средневековых сказаний, еврей-скиталец, осужденный Богом на вечную жизнь и скитания за то, что не дал Христу отдохнуть (по многим версиям, ударил его) по пути на Голгофу. К легенде об Агасфере обращались писатели и поэты разных времен: – И.В. Гете, П.Б. Шелли, Н. Ленау, В.А. Жуковский, Э. Сю, Х. Борхес и др. Вечный жид – один из вечных образов, символ парадоксального возмездия – проклятие бессмертием. Один из вариантов легенды воплощен в опере Вагнера «Летучий голландец («Моряк-скиталец»).

[7] Характеристика Фуата Мансурова (1928-2010) автором «Дневника» страдает, на мой взгляд, поверхностностью и явной односторонностью. Когда Мансуров явился в Казани в конце 1960 годов сначала главным дирижером Татарского академического театра оперы и балета (ТАТОБ) , выступал с молодым Казанским симфоническим оркестром, он уже обладал большим дирижерским опытом в крупнейших музыкальных коллективах России, Московской консерватории, Большом театре СССР. Мансуров – дирижер большой воли, жесткий, требовательный, даже конфликтный с оркестрантами. Он отличался феноменальной памятью (дирижировал наизусть), ясностью и конструктивностью мышления, помогающему ему как в реализации цельного замысла, так и в проработке деталей. Высокая работоспособность, точность художественных намерений, выразительная дирижерская пластика сделали его любимцем публики. Он – очень образованный музыкант и человек. Следует отметить, что Мансуров был весьма независим и порою резок в своих суждениях о музыке и музыкантах (и о Рахлине в том числе).

[8] Рахлин был уволен из руководимого им четверть века Украинского государственного симфонического оркестра в 1962 году.

[9] Будучи ведущим-лектором в его концертах, я вспоминаю, что, перед тем, как выйти на сцену, он каким-то искусственным способом оттягивал этот момент, в последнюю минуту начинал что-то искать с напряженным мучительным выражением лица – волновался. Бывало, отговоришь вступительное слово, идешь в артистическую. –- «Натан Григорьевич, пора… Что, уже? – и начинал причесываться, пудриться, вспоминать, на месте ли партитура. Выходя на сцену, как-то отталкивался правой ногой и быстрой, решительной походкой начинал пробираться между оркестрантами.

[10] В отношении репетиционного процесса сам Рахлин высказывался следующим образом. «Не люблю проигрывать на репетициях большие куски произведения. На репетициях мне нужно делать «тени»… Нахожу содержание, программу образа. <э…> Никогда не репетирую эмоциональность. Вся картина в окончательном виде рисуется только на концерте « (из интервью журналистке Т. Грум-Гржимайло). Цит. по книге «Натан Рахлин. Материалы. Статьи. Воспоминания. Интервью». С. 86. Казань, 2006.

[11] У Рахлина в Казани вся его большая четырехкомнатная квартира была заставлена специально сделанными на заказ застекленными стеллажами до потолка. Книгами ведала его жена Вера Львовна, книги никому не выдавались. Можно было читать только у них.

[12] Московский музыковед Жанна Дозорцева вспоминает. «Натан Григорьевич очень любил женщин, подобно Дон Кихоту он из любой Золушки делал Дульсинею Тобосскую, а женщины обожали его за великий талант». (Цит. изд. С. 20).

[13] На самом деле, Н.Г. был в это время в возрасте 63 или более лет.

[14] Аспирант Рахлина, впоследствии проректор КГК по учебной работе, профессор.

[15] Леонард Райгородецкий – альтист оркестра. Хороший фотограф.

[16] Очевидно, имеется в виду, что без второго дирижера.

[17] Видимо, Рахлин каким-то способом мог вызвать в себе внутреннее вдохновение. Из беседы С Т. Грум-Гржимайло: «Неизменно у дирижера возникает ощущение, что он один на пьедестале. Очевидно, что-то близкое ощущению космонавта. <э…> Вдохновение, которое я испытываю при знакомстве с произведением, – это тот идеал, который бы я хотел услышать. Вдохновение же, которое я испытываю в зале, на концерте приходит от непостижимого чувства, которое наполняет меня силой и уверенностью, что я использую все возможности. Это какая-то неразгаданная сила» (Цит. изд. с. 87).

[18] О поразительном умении дирижера играть на шестиструнной гитаре крупные симфонические произведения вспоминал его аспирант А.В. Тихонов, когда однажды на уроке Рахлин, ввиду отсутствия пианиста-концертмейстера, сам сыграл ему на гитаре «Ночь на Лысой горе» Мусоргского (там же, с. 61).

[19] Ильяс Вакасович Аухадеев несколько десятилетий был директором Казанского музыкального училища. Умер скоропостижно на 64 году жизни.

[20] Н.Г. часто фантазировал о своих годах, вводя в заблуждение всех исследователей его жизненного пути.

[21] Последнее не вполне соответствует действительности. У Рахлина до начала ВОВ была прекрасная квартира в Киеве. Что касается смерти одного из детей, то, действительно, Вера Львовна в начале войны родила сына, и он вскоре умер.

[22] Рахлин с огромным вниманием следил за московской музыкальной жизнью, считал московскую публику чуткой и высокоинтеллектуальной. В письме к близкому другу Гертруде Пясковской читаем. «Сейчас, когда я чувствую себя гораздо мудрей, более зрелым и профессионально обогатившимся, я должен сконцентрировать свою деятельность вокруг замечательного, но все же не столичного города. Обыватель скажет «он съехал, уже не работает в Киеве, Москве и т. д., отступил, мол, в провинцию». А это чепуха. Вот в марте услышишь о моем выступлении с новым оркестром в Москве. Рахлин был и остался Рахлиным, а место его работы по традиции обрекает его фактически высшее искусство расценивать ниже только потому, что он не в столице» (письмо Г. Пяцковской от 6.06.67. Цит. по статье «Из частной жизни великого дирижера»// журнал « Казань»,2009 ,№ 2)

[23] А. Пазовский. Записки дирижера. М., 1966.

[24] На самом деле все обстояло несколько иначе. Это был первый Всесоюзный конкурс дирижеров. Критерии были очень высоки, условия конкурса очень сложными. В жюри входили наиболее авторитетные музыканты той поры С. Самосуд, Д. Кабалевский, А. Пазовский, Г. Нейгауз, И. Дунаевский и др. Первые два тура включали в себя репетицию + концертную программу (во втором туре – концертная программа и обязательный аккомпанемент солисту); третий тур – самостоятельный концерт со свободной программой. Из 46 конкурсантов в финал вышли пять дирижеров. 1-я премия – Е. Мравинский, две вторых премии – А. Мелик-Пашаев и Н. Рахлин, 3-я – К. Иванов, 4-я – не присуждена, 5-я – М. Паверман. Все лауреаты заняли на долгие десятилетия ведущие места в музыкальной жизни СССР, возглавляя крупнейшие симфонические оркестры и оперные театры. Рахлин получил блистательные отзывы в прессе (Г. Нейгауз, Д. Ойстрах, Д. Шостакович).

[25] Это не вполне точное выражение. Рахлин прекрасно помнил партитуру. Он говорил так. «Моя система такова, что пока я мысленно не могу представить всю партитуру, а иногда записать ее на бумаге, я никогда не дирижирую этим произведением наизусть. Записывать по памяти произведения очень полезно. Так, я однажды записал наизусть Девятую симфонию Бетховена, правда, на это потребовалось четыре года». (Интервью Н. Туркиной. // «Натан Рахлин. Материалы, статьи. Казань, 2007. С. 101).

[26] Анатолий Брискин– второй дирижер оркестра в эти годы.

[27] Программа этого концерта была такова. Бах – Чакона; Гайдн – Симфония № 98; Жиганов – Симфония «Сабантуй»; Чайковский – «Франческа да Римини»; Вагнер – увертюра «Риенци». Рецензия на этот и другие концерты (автор В. Рубинштейн) помещена в газете «Советская культура» от 5 апреля 1969 года. В частности, мы читаем: «Во "Франческе" – потрясающий трагизм, глубокий пафос и возвышенный гуманизм с впечатляющей силой были воссозданы оркестром, <э…> последующие концерты наших гостей дали возможность достаточно полно оценить широту исполнительских возможностей коллектива. Произведения Лемана и Хиндемита, Монасыпова и Казеллы, Бетховена и Листа были сыграны технически свободно, с тонким чувством меры, образного строя и стилистических особенностей музыки».

[28] Рахлин не упомянул также Иоахима – его первого дирижера с 1884, и Челибидаке, руководившего оркестром до Караяна (до 1955 г.).

[29] Немного позже Натан Григорьевич вернулся к этому замыслу, пригласив меня в качестве собеседника-ведущего. Дело практически обстояло так. Я обращался к Рахлину с конкретным вопросом (они были подготовлены заранее). Мы сидели перед оркестром. Он пространно отвечал на мой вопрос, и в нужный момент вставал к оркестру, который играл необходимый фрагмент какой-либо пьесы. Это были дневные лекции-концерты, по воскресениям. Рахлин и здесь в своих ответах оставался блестящим импровизатором, он уходил в сторону от конкретики вопроса, забывал, что оркестр подготовил нужную пьесу. Самое интересное было не в иллюстрациях, а в его неповторимом рассказе, который обрастал богатыми подробностями, некоторые из которых были настоящими открытиями для всех профессионалов. Например, оркестр играл в качестве иллюстрации (тема была «Танцевальные жанры в симфонической музыке») Менуэт Больцони. Натан рассказал, что Больцони использовал тему испанского музыканта – еврея гитариста Эммануэля Сора. Тот служил при короле Филиппе Втором, был влюблен в королеву и написал в ее честь Менуэт. Настолько нежна была эта музыка, что король счел ее откровенным объяснением гитариста в любви к его жене и велел его повесить.

[30] Отмечу, что всё или почти всё из рассказа Раи Ей мало совпадает с воспоминаниями Рахлина, изложенными им в различных интервью, из рассказов его дочери Леоноры, его брата Бориса и из бесед со мной. Его склонность к фантазиям, действительно , неточное знание дат, чисел часто ставило его собеседников в тупик. Тем не менее, воспоминания Рахлина о своей жизни в интерпретации Раи Ей – безусловно близкого и преданного ему человека – представляют интерес. Они даются с небольшими сокращениями, касающимися весьма неправдоподобной личной жизни легендарного Григория Ивановича Котовского.

[31] Иной вариант этого рассказа я слышал в марте 2006 году в Киеве, от Леоноры Натановны Рахлиной,, когда в Киевском доме учителя был организован вечер воспоминаний о Натане Рахлине в связи с его 100-летием со дня рождения.

01.09.2011 17-28