Красный Джеймс Бонд

Столичные новости

Герой пролетарской революции и гражданской войны, почетный чекист, виртуоз шпионажа Абрам Эйнгорн вполне мог бы стать вторым Рихардом Зорге или послужить прототипом Исаева-Штирлица.

Председатель КГБ СССР Юрий Андропов был очень доволен: в сверхсекретном архиве Лубянки его подручные обнаружили указания Иосифа Сталина советской разведке — изжить «трафаретные методы и тактику», уметь приспосабливаться к меняющейся обстановке, учиться на своих ошибках, насаждать десятки нелегальных резидентур в приграничных странах, воспитывать сотни «больше чем агентов» — суперагентов, готовых выполнить любое задание партии и правительства и т.д. и т.п.

Как человек умный, Андропов понимал, что подобные советы сгодятся и для инопланетян. С другой стороны, ни один гуманоид с Aльфа Центавра не додумался бы, как Сталин, до того, что «косо смотрящих на разведку и боящихся запачкаться коммунистов надо бросать головой в колодец». Но в 1973 году эти соображения показались Андропову настолько своевременными, что он немедленно послал уникальную находку Леониду Брежневу.

Увы, шефы всемогущего тандема ЦК — ЧК не знали, что в то самое время, когда великий вождь в декабре 1952 года изрекал мудрые мысли, в красноярской тайге валил вековые ели доходяга зек, бывший ас и виртуоз шпионажа по кличке Макс. Почему-то, едва не «замоченный» в 1937-м своими же коллегами как «террорист», этот красный Джеймс Бонд так до конца жизни и не понял, что же с ним приключилось.


«НЕУЛОВИМЫЙ» ИЗ ОДЕССЫ

В «жемчужине у моря», в семье слесаря Осипа Эйнгорна 20 августа 1899 года родился долгожданный сын Абрам. Четырнадцати лет недоучившийся в начальном училище мальчик пошел по стопам отца — в мастерскую по обработке металла. Молодежь Молдаванки и Пересыпи еще уважала моряков и контрабандистов, но уже больше увлекалась другими романтическими профессиями: анархистами, коммунистами, эсдеками, эсерами и прочими революционерами. В портовом городе они размножались, как черноморские шпроты. Абрам не ошибся в выборе — спустя четыре месяца после Февральской революции примкнул к большевикам.

В гражданскую он воевал с петлюровцами, махновцами, белогвардейцами, англо-немецкими интервентами и басмачами. Пуля «в борьбе за это» могла настичь его в любой миг, но ему везло. За идейную твердость и храбрость матросы с бронепоезда «Свобода или смерть» прозвали своего комиссара просто — Тарас. Вскоре его заметили на самом верху. По заданию Феликса Дзержинского Абрам-Тарас первый раз пошел в разведку в тыл Деникина постигать азы подпольной работы. В Одессу-маму он вернулся «забронированным в кожу» заместителем начальника отдела губчека, а до того, как закончилась война, успел погоняться за басмачами в Туркестане, побывать на посту особо уполномоченного разведупра штаба войск Украины и Крыма и познакомиться в Кремле с самим Лениным!

Но и мирное время спокойной жизни ему не прибавило. На восточном факультете военной академии в Москве учиться было тяжело. Однако отпрыск металлиста одолел все курсы наук, выучил английский, французский, немецкий, итальянский языки и фарси. В качестве политэкзамена вундеркинд и полиглот помог Сталину побороть его внутренних врагов.

Комячейка академии сплошь состояла из троцкистов. Вечно недосыпающий и недоедающий курсант Эйнгорн оказался в ней единственным проводником «генеральной линии». Военно-научное общество академии подготовило доклад о Красной армии. Картина нарисовалась мрачная: бойцы обучены плохо, материальная часть скверная, квалифицированных командиров-партийцев с гулькин нос, а ненадежных старых спецов — хоть пруд пруди. В казармах воцарялся фельдфебельский мордобой! Оппозиционеры посчитали, что такой текст будет «ножом в спину товарища Троцкого» — организатора и руководителя РККА, и решили крамольную рукопись утаить.

О коварных замыслах Тарас донес в ЦК. Затем по заданию Сталина добыл этот архиважный компромат. За это враги заклеймили его «агентом, стащившим секретный документ», и вышибли из ячейки. Но их песенка была уже почти спета, а доблестного выпускника ждали другие великие дела.

Закордонная работа официально называлась целомудренно — «антимилитаристическая по линии Коминтерна». В переводе на язык мировой революции это означало ее подготовку: имена, фамилии, явки, связи, пароли, пакеты с ценностями на нужды международного пролетариата и прочую конспиративную экзотику.

Удачливый агент Коминтерна побывал на войне в Марокко, освещал восстание друзов в Сирии, доносил о стачках рабочих во Франции и т.д.

В 1928 году начальник Иностранного отдела ОГПУ Трилиссер сообщил Эйнгорну новое задание Сталина –— «активизировать действия на Ближнем Востоке». Согласно директиве «просто Тарас» организовал «базу» в Персии. Оттуда «рука Москвы» потянулась в Сирию, Ливан, Ирак, Индию и дальше, дальше, дальше...

Он был первым советским разведчиком-нелегалом, освоившим маршрут Ханакин — Басра — Багдад, полтора года провел в тяжелейших условиях региона, в котором испокон веку господствовали английские и французские спецслужбы. Ему опять везло — провалов не было.


«Х»-МАТЕРИАЛЫ И ДРУГИЕ ПОДВИГИ

Детективная история в академии продолжала оказывать влияние на судьбу нашего героя. Операции по хищению научно-технических секретов, паспортов граждан западных государств и других предметов, жизненно необходимых для построения социализма в отдельно взятой стране, шифровались буквой «Х». В этом направлении, а точнее в США и Европу, Эйнгорна и послали «укреплять оборонную мощь СССР».

В один ненастный осенний день фирма «Паккард» даже за астрономическую сумму не захотела поделиться технологией производства авиационного мотора — Эйнгорн сумел достать чертежи и рецептуру стали всего за пару тысяч долларов. Когда чешские заводы «Шкода» запустили в производство новые виды вооружений, Пльзень посетил таинственный американец. Несколько месяцев спустя главное артиллерийское управление в Москве получило чемодан чужих военных секретов. Вернувшись в США, «американец» за бесценок раздобыл чертежи новейшего бомбардировщика и ноу-хау крекинга нефти американской локомотивной компании стоимостью в миллион долларов. Активность коммунистического лазутчика в США была чрезвычайно бурной и плодотворной, чему в немалой степени способствовало сотрудничество с боевой подругой Леонорой Сарней. Несмотря на то, что Макс (его кличка) второй раз женился для пользы дела по заданию ОГПУ, он и Доррет (ее кличка) любили друг друга. Это была фантастическая «сладкая парочка»: муж добывал, а жена «готовила» — фотографировала и ходила на связь. Брак в работе категорически не допускался. Даже дочь на чужбине счастливые родители произвели под псевдонимом Лилиан.

Однако самый главный подвиг Абрама был связан не с благоустройством резидентур и ловкими кражами, а с операцией, в которой проявились качества настоящих суперагентов, о которых мечтал Сталин незадолго до своей смерти. В декабре 1931 года в Бомбее был схвачен резидент Коминтерна в Индии Борис Михайлов (Вильямс). Его арест совпал с периодом напряженности в англо-советских отношениях. Правительство британских консерваторов искало предлог для разрыва отношений с СССР. Случай оказался как нельзя кстати, поскольку Вильямс путешествовал по фальшивому американскому паспорту. Англичане намеревались переправить свою добычу в штаб-квартиру Интелидженс Сервис.

Но и в Москве узнали об этом плане. Суперагенту было поручено воспрепятствовать доставке Михайлова в Лондон «любой ценой»...

Абрам отбыл из Москвы 19 декабря 1931 года, а в первый день нового года прибыл на Лубянку вместе с «объектом», перетащив его с фальшивым австралийским паспортом через границы нескольких государств.

Руководство ОГПУ торжественно наградило Абрама Осиповича почетным значком чекиста, надпись на котором гласила: «За участие в борьбе с контрреволюцией».

Зарубежные «гастроли» успешно продолжились в Японии в 1933 году, когда с трапа парохода в токийском порту спустился хорошо одетый господин. Через год десять тысяч долларов, выданных на Лубянке для организации прикрытия, фальшивый бизнесмен привез обратно, израсходовав из них только двести. Ключом к японским дверям Абраму послужили рекомендательные письма от крупнейших американских научных, благотворительных и миссионерских организаций, редакций газет, в том числе и влиятельнейших «Нью-Йорк таймс», «Нью-Йорк ивнинг пост», столичной организации Демократической партии и даже губернатора штата Нью-Джерси. Все было подлинным, кроме личности их предъявителя, который стал одним из первых советских нелегалов, свивших в Стране восходящего солнца уютное шпионское гнездо.


ЕДИНСТВЕННАЯ ОШИБКА

В середине марта 1937 года, после трехлетней паузы, Абрам получил новое задание по «активной работе за рубежом». Он мог бы стать вторым Рихардом Зорге или прототипом Исаева-Штирлица. Но за ним пришли в день его отъезда в очередную спецкомандировку.

Оперативники предъявили ордер, подписанный новым руководителем НКВД Николаем Ежовым. На бланке были указаны месяц и год. Число и фамилии исполнителей отсутствовали.

Санкция на арест появилась лишь спустя два года. В промежутке были тюрьмы одна страшнее другой, допросы, побои, издевательства. От Эйнгорна требовали признаний в подготовке покушения на Сталина, готовившегося Генрихом Ягодой. Нелепые обвинения арестованный отверг и потребовал встречи с Ежовым. Тот изобразил на лице ребяческое удивление: мол, почему это такой ценный разведчик сидит в камере, а не работает за кордоном? И пообещал немедленное освобождение... Вместо свободы от него потребовали признаний в подготовке покушения на... Ежова! После пыток, в бессознательном состоянии он подписал какую-то бумагу. После чего «коллеги» о нем надолго забыли.

В марте 1939 года его снова перевели во внутреннюю Лубянскую тюрьму. Старший лейтенант госбезопасности Володзимирский сообщил о новом указании — использовать арестованных старых чекистов на работе по специальности: «Я говорю с ведома и по поручению наркома. Он хорошо знает о твоей дружбе с бывшим секретарем Закавказского крайкома ВКП(б) Ломинадзе, разоблаченным участником антипартийного право-левацкого блока и предательски покончившим с собой. Ты должен написать, что Ломинадзе находился в очень тесной связи с членом Политбюро Анастасом Микояном, который сочувствовал врагу и был идейно близок к нему, а после разоблачения ему помогал. Показания будут переданы лично товарищу Берия, что даст возможность поставить вопрос о твоем освобождении и использовании на чекистской работе».

Нет ничего странного, что бывший революционный матрос бронепоезда «Свобода или смерть» выбрал из этого названия последнее слово. Удивительно другое: если он был профессиональным разведчиком, то почему не смог разобраться хотя бы в своей жизни? Еще в начале 1930 года тоже бывший резидент ОГПУ в Стамбуле сообщил ему, что имеет от своих агентов сведения о работе Лаврентия Берии в контрразведке муссаватистского правительства Азербайджана в 1918 году. Затем в 1935 году брат Эйнгорна, работник Наркомтяжпрома, сообщил ему слова Серго Орджоникидзе: «Берия может устроить большие неприятности и даже уничтожить тех, кто что-нибудь услышит о его темном прошлом».

Эйнгорн не мог знать, что в июне 1937 года, когда его вызвал из камеры Ежов и пообещал освободить, в Москве шел пленум ЦК ВКП(б), на котором обвинения в адрес человека в пенсне были произнесены вслух. Берия оправдывался, что, дескать, он был послан на подпольную работу партией, но доказательств не представил. Кроме Анастаса Микояна, руководившего Бакинской организацией большевиков, подтвердить этот факт никто не мог.

Но Микоян заявил, что сам узнал о том только на пленуме. Как Берия тогда сумел выкрутиться, до сих пор остается загадкой. Протоколы заседаний секретного партийного собрания так и не найдены. Вероятно, Сталин спас своего верного пса и при помощи излюбленного компромата еще сильнее привязал к себе.

Эйнгорну еще раз повезло. Его почему-то не расстреляли. Постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 21 июня 1939 года он был осужден на восемь лет лагерей за «шпионаж в пользу немецкого государства и участие в правотроцкистской контрреволюционной террористической организации». Впрочем, повезло — не то слово. Выжив на Колыме, в хабаровской и красноярской тайге, отмотав весь срок, он освободился инвалидом.

До конца жизни он неутомимо апеллировал к власти, просил пересмотреть его дело. Криминальная от рождения власть свою вину не признавала — мол, нет оснований для пересмотра и все. Последний раз Эйнгорну «повезло» после смерти главных виновников его мучений. В ноябре 1954 года его реабилитировали в судебном отношении, а 7 января 1955 года восстановили в партии. Семь дней спустя он скончался на руках верной Доррет.

«Несправедливость в отношении меня должна быть исправлена при вашем участии», — взывал неугомонный Абрам-Тарас-Макс к власть имущим. Безнадежная, бессмысленная мольба была единственной, роковой ошибкой всей его жизни.

20.11.2002 09-56