Ванзейский приговор

Еженедельный журнал

Подробности:

Соседи

Берлинский пригород Ванзее – это живописный остров. Вернее, полуостров на берегах Хафеля и его огромных заливов-озер: Гребницзее и Большого и Малого Ванзее. Островом этот пригород стал после того, как были прорыты каналы, соединившие Хафель и Шпрее в обход берлинского центра. Ванзее – это и лесопарк Дюппель с верхушками сосен, ярко сверкающими в лучах восходящего солнца, и уютные бухты с яхтами, качающимися в утренней дымке у причалов, и тихие поутру песчаные пляжи, и загородные виллы. В общем, нечто вроде московского Серебряного Бора.


В конце одной из аллей – помпезная вилла, построенная в 1914–1915 гг. по проекту архитектора Пауля Баумгартена. Со стороны улицы – широкий сквер, парадный полукруглый подъезд, задний фасад виллы выходит в зимний сад с лестницей, ведущей прямо к озеру. Долгое время здание по адресу Гроссер-Ванзее, 54–56, было известно как вилла Мино (по имени одного из ее бывших владельцев).

После прихода к власти нацистов идиллическая вилла оказалась в распоряжении тайной полиции. Здесь разместили засекреченный Институт по изучению стран Восточной Европы, находившийся в ведомстве Главного управления имперской безопасности (РСХА). В конце Второй мировой войны, когда центр Берлина непрерывно бомбили союзники, сюда, в спокойное дачное место (неподалеку, в Бабельсберге, Юлиан Семенов поселил своего Штирлица), переехал и штаб самого управления. Здесь находился кабинет Шелленберга, вскоре подъехал и «старина Мюллер». Как и все мероприятия РСХА, заседание, прошедшее на вилле Мино 20 января 1942 г., было абсолютно секретным. Руководитель управления Рейнхард Гейдрих собрал на совещание, вошедшее в историю как «конференция в Ванзее», 15 нацистских чиновников, чтобы ознакомить их с деталями предстоящей важнейшей акции – «окончательного решения еврейского вопроса в Европе».


НАЧАЛИ СО СВОИХ

Теперь здесь музей – музей, посвященный этому совещанию и его последствиям. Хотя на протоколе заседания и стоит штамп «гехайме райхзахе» («секретно, дело государственной важности»), его составители не решились назвать вещи своими именами – текст полон лицемерных эвфемизмов. Скажем, процедура отправки в лагеря смерти называется «эвакуацией на Восток», а сама процедура массовых убийств в газовых камерах – «работой на Востоке». Причем «эвакуация» объясняется исключительно заботой о безопасности еврейского населения.

Один из залов посвящен истокам холокоста – росту антисемитизма в Германии после Первой мировой войны. В нищей и униженной стране тезис, что во всем виноваты евреи, оказался (в общем, довольно неожиданно для культурной Германии) весьма популярным, особенно среди обывателей. В витринах выставлены появившиеся сразу после войны известные антисемитские «исследования»: «Эвтаназия» Биндинга и Хохе (1920), «Расовая гигиена» Бауэра, Фишера и того же Хохе. «Академические» штудии дополняют политические: изданная в 1923-м «Теория всемирного еврейского заговора» Розенберга и уже в 1925-м – «Майн кампф» Адольфа Гитлера.

После прихода Гитлера к власти антисемитизм становится частью официальной идеологии. В 1935 г. принимаются расистские законы о гражданстве, среди них закон «О защите немецкой крови и немецкой чести». 500 тысяч евреев Германии полностью исключаются из социальной и общественной жизни, лишаются не только работы, но и возможности просто пойти в «арийский» магазин, театр или на стадион.

Эти факты хорошо известны. Но не все знают о попытках противодействовать этому безумию. В начале 30-х создавались еврейские культурные общества, союзы социальной помощи, открывались еврейские школы, библиотеки, спортивные клубы. В 1936 г., в год проведения берлинской Олимпиады, по соседству с Ванзее, в Грюневальде, был устроен грандиозный студенческий спортивный фестиваль еврейской молодежи.

Но постепенно это безоружное сопротивление было сломлено. 1938 г.: «Хрустальная ночь» – погромы, пожары в синагогах, массовые аресты. Из университетов изгоняются студенты и преподава- тели-евреи. Начинается эмиграция, причем многие добиваются права на выезд, уже находясь в лагерях. До 1941 г., пока эмиграция была еще возможна, из Германии уехали 360 тысяч из 500 тысяч немецких евреев. Многие из них позже попали под оккупацию. Так что репрессий избежали лишь те, кто покинул пределы континентальной Европы, уехал в Америку, Англию или добрался до Палестины (таких было ничтожно мало: Великобритания, опасаясь возмущения арабов, всячески ограничивала еврейскую иммиграцию на свою подмандатную территорию. И таким образом фактически обрекла на смерть десятки тысяч беженцев).


С РВЕНИЕМ И БЕЗ

«Жертвами окончательного решения» стали шесть миллионов европейских евреев, однако участники совещания в Ванзее планировали уничтожить весь народ – около 11 млн человек.

В разных странах оккупированной Европы это происходило по-разному. Ни один из гитлеровских сателлитов в конце концов так и не решился приступить к истреблению граждан собственной страны. В Италии попытка «окончательного решения» была предпринята только после падения режима Муссолини, когда пытавшуюся выйти из войны страну оккупировали немцы. В стороне от «окончательного решения» оставались и Финляндия, и Венгрия (опять же до немецкой оккупации в 1944 г., когда прибывший в Будапешт Адольф Эйхман, директор специального «еврейского» отдела в IV управлении РСХА, всего за два месяца вывез в Освенцим почти 500 из 700 тысяч венгерских евреев), и Болгария (хотя многие жители находившейся под ее контролем Македонии и были депортированы).

Зато коллаборационистский режим Петена во Франции преследовал евреев так же последовательно, как и сами немецкие власти. Сначала Гитлеру выдали всех эмигрантов из Германии, затем приступили к «окончательному решению» в отношении собственных граждан. Даже после освобождения Парижа на севере Франции, в Арденнах, продолжали формироваться эшелоны для отправки в Освенцим.

Население разных стран к истреблению евреев относилось по-разному. Датчане смогли спасти большую часть своих евреев, переправив их в нейтральную Швецию. О предстоящих облавах и депортациях предупредил своих друзей в Сопротивлении сотрудник немецкого посольства в Копенгагене Георг Дуквиц.

Жители Нидерландов также активно выступили против депортаций. Вот листовка голландского Сопротивления: «И Бог, и история нас осудят и объявят нас в равной степени виновными за эти массовые убийства, если мы будем продолжать молча смотреть на это. Сейчас мы должны доказать, что наша честь не потеряна, наша совесть не замолчала, наша вера не ослабла». И доказали: рискуя жизнью, голландцы спасли около 20 тысяч евреев. Вот что пишет рейхскомиссар Голландии Отто Бене в секретном послании германскому МИДу: «С тех пор, как еврейскому сообществу стало известно, что представляют собой депортации, и они узнали подробности об условиях работы на Востоке, никто больше не приходит на еженедельные отправки. Из двух тысяч человек, которых мы вызвали на этой неделе, прибыло только 400. Тех, кому были отправлены повестки, дома потом уже не нашли».


ЧУЖИМИ РУКАМИ

К сожалению, в Восточной Европе, где традиции антисемитизма всегда были сильней, чем на Западе, дело чаще всего обстояло прямо противоположным образом. Гитлеровская пропаганда настойчиво вбивала в головы обывателей идею «еврейского большевизма» – ответственности «мирового еврейства» за сталинский террор, память о котором была свежа и в восточной Польше, и в Молдавии, и в Прибалтике. Здесь гитлеровцы «решали вопрос» в основном руками местного населения. «Не надо препятствовать усилиям по проведению очисток со стороны антикоммунистических или антисемитских групп на вновь оккупированных территориях, – пишет в одной из секретных инструкций Рейнхард Гейдрих. – Их надо провоцировать, но не оставляя никаких следов. Все должно выглядеть таким образом, чтобы эти местные группы «самозащиты» не могли бы заявить в будущем, что они получали какие-либо инструкции или политические гарантии».

Сразу после окончания войны американцы устроили «экскурсию» в Бухенвальд (в лагере еще оставалось несколько десятков бывших узников) для жителей соседнего Веймара. Говорят, многие падали в обморок. Никто, разумеется, ничего не знал или не хотел знать о лагере и ничего подобного представить себе не мог.

Сейчас музей на вилле Мино посещает более 65 тысяч человек в год. 70% из них – немцы.

07.05.2003 15-00