В России инсценирован роман Людмилы Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик»

Новые Известия

В недавнем радиоинтервью непредсказуемая Ксения Собчак в очередной раз потрясла слушателей. На вопрос о моде на гламур она довольно резко отбрила ведущего: «Гламур сейчас совсем не в моде. Сейчас наш тренд – духовка!» Краткая формула просто-таки опрокинула своей объясняющей силой. Оглянувшись окрест, потрясенные радиослушатели в миг прозрели. И увидели модных режиссеров, вдруг стройными колоннами занявшимися спасением погибающей родины. Модные беллетристы практически повально занялись проблемами пути к Богу и исканиями мировой души. И даже светские персонажи, еще недавно бравирующие пороками, сейчас стали упирать на пользу, которую они приносят обществу, и на свою насыщенную религиозную жизнь. Без креста и без идеи в наше время на людях появляться решительно не рекомендуется, – не поймут, не примут, не полюбят. Недаром же рекорды популярности побил не какой-нибудь пошлый роман-детектив, а высокодуховный «Даниэль Штайн, переводчик» Людмилы Улицкой. Сложное многофигурное и многостраничное повествование, где десятки персонажей проходят свой земной путь исканий и борений, отыскивая свой храм и своего Бога. Действие перебрасывается сквозь времена и страны. То Вторая мировая война, то сегодняшний Иерусалим, Польша, Россия, Америка. Смесь языков, народов и обычаев, причудливая вязь самых невообразимых жизненных историй, которых никогда не придумать писателю и которые запросто сплетает судьба. В центре повествования – сегодняшний Франциск Ассизский, – католический священник-еврей польского происхождения Даниэль Штайн. За его плечами чудесные избавления от смерти, работа переводчиком в гестапо, десятки спасенных жизней, партизанский отряд, крещение, принятие сана, отъезд на историческую родину в Иерусалим. Вокруг него – так или иначе с ним связанные – десятки причудливых судеб. Старая большевичка, доживающая дни в иерусалимском доме престарелых. Внучка фашиста, работающая волонтером в католической миссии в Израиле. Семья арабов-христиан. Русский эмигрант, ставший ультраправым шовинистом. Православный священник на еврейской земле. Их жизненные истории сплетены в единый странный узор самой сегодняшней пестрой действительностью, когда весь земной шар обратился в огромный melting pot (плавильный котел).

Польский режиссер Анджей Бубень, ставший несколько сезонов назад руководителем Театра на Васильевском, сам сделал инсценировку романа Улицкой: выбрал шесть персонажей, наиболее тесно связанных с главным героем Даниэлем Штайном, чьи судьбы с наибольшей наглядностью иллюстрируют главную авторскую мысль о воздаянии и искуплении.

Сцена представляет замкнутый круг: по железному обручу крутятся подвешенные на крюки огромные холстяные куклы, – очевидная метафора жизненного колеса (сценограф Елена Дмитракова). Даниэль Штайн (Дмитрий Воробьев) снимает кукол с крюков. Сцена наполняется персонажами. Каждый занимает свой угол и устанавливает свой предмет реквизита. Старая большевичка Рита (Наталья Кутасова) взбирается в инвалидное кресло. Ее дочь Эва (Татьяна Калашникова) занимает гримировальный столик. Брат Даниэля Авигдор (Игорь Николаев) устраивается у ремонтного ящика. А священник Ефим (Артем Цыпин) достает холст, краски и кисти. Актеры попеременно рассказывают свои изолированные фрагменты истории, не обращая внимания друг на друга и почти не меняя места. И только Даниэль Штайн подходит то к одному, то к другому, требовательно заглядывая в глаза.

Самая пестрота и фрагментарность построения романа Людмилы Улицкой несколько скрадывали ригоризм любимой авторской мысли: «Судить нас будут не по тому, на каком языке мы молились, а по тому, нашли ли мы в наших сердцах сострадание и милость». В жесткой конструкции спектакля Театра на Васильевском эта авторская убежденность стала своего рода торчащим железным крюком-тезисом, на котором подвешиваются все новые судьбы-доказательства.

Вот большевичка Рита верила в коммунизм – и в результате осталась практически одна; ненавидящая ее единственная дочь, потеря всех друзей, почти полный паралич, ненависть ко всему миру. А вот она уверовала в Бога, и наглядный результат – примирение с дочкой, примирение с друзьями, просветленный и счастливый конец. Вот Гершон (Михаил Николаев) отдал сердце ненависти к арабам: младшего сына застрелили, старший повесился сам. Примеры растут и множатся.

Режиссер не упускает ни одного случая, чтобы строго указать зрителям, что хорошо и что плохо. На ржавую проволоку насаживаются живые яблоки (и в отличие от библейских их можно свободно есть). Ненависть – это, братцы, плохо. А доброта – хорошо. Утверждение, которое не тянет оспаривать. Но сам предложенный уровень разговора, уровень художественной мысли, уровень исполнительского мастерства отнюдь не соответствует этому напору и пафосу. По уровню мысли питерский спектакль вполне созвучен прекрасному мультфильму о «Коте Леопольде» с его призывом к мышам: «Ребята, давайте жить дружно!» (впрочем, без всяких проблесков юмора, так украшавшего кота).

В постпремьерных интервью Анджей Бубень сообщил, что главным результатом своего спектакля он считает желание большого числа зрителей немедленно после просмотра «Даниэля Штайна...» отправиться в близлежащий храм (все равно в какой, подчеркнул режиссер). В Москве колонн, стройно движущихся по Камергерскому к близлежащим церквям Космы и Дамиана, или Воскресения Словущего, или Успения Божией Матери, – не замечалось. Но вот о разнице между духовностью и духовкой, исканием и прописью, душевной потребностью и модой подумать действительно хотелось. Трудно жить в бездуховную эпоху, но в эпоху, когда «духовка – главный тренд», – точно не легче.

11.01.2010 11-30