Иосиф Кобзон: "Я пою в поддержку моей родной Украины"

Факты

Летели с Кобзоном в Днепропетровск. Я намеревался прогуляться с Иосифом Давыдовичем по городу, который тот считает родным, хотя и прожил в нем лишь несколько лет в начале 50-х. У Кобзона задача была сложнее: открыть всеукраинский фестиваль молодых исполнителей (в качестве председателя жюри), поприсутствовать на торжественных и не очень мероприятиях, приуроченных к Дню города (в качестве его почетного жителя), дать две пресс-конференции (в качестве интервьюируемого), принять участие в предвыборном концерте "Мы дети твои, Украина!" (в качестве певца-застрельщика). Ну и -- на десерт -- в качестве именинника отпраздновать день рождения. 67-й по счету...

"В шестом классе меня наградили похвальным листом с портретами Ленина и Сталина"
-- В Днепропетровске я прожил с 1950 по 1956 год, отсюда ушел служить в армию и больше в город не возвращался. Начался мой московский период, но те шесть лет дорогого стоят. Тут многое со мной случилось впервые... Впрочем, давайте по порядку.

Здесь родина отца. Где бы батя ни жил после, везде ему было как-то неуютно, он страшно томился и мечтал вернуться домой. В конце концов, родители продали все, что успели нажить, взяли нас -- пятерых пацанов и маленькую дочку -- и переехали сюда. Батя одолжил денег и снял квартирку у отставного полковника. В семье работал только отец, в одиночку кормил семь ртов, поэтому долгое время жили в нищете. Потом батя получил должность заместителя начальника общепита Днепропетровска...

-- Хлебное место!

-- Полегче стало, когда отца назначили директором магазина, старших братьев Леню и Гришу призвали в армию, а Изя поступил в Москве в педучилище. С родителями остались Нема, Гелочка и я. Отучился два года в 48-й школе, в восьмой класс решил не идти и подался в горный техникум.

-- Что, плохо успевали в школе?

-- Был отличником, хотя никогда не делал домашние задания, все запоминал на уроках, а письменные упражнения успевал накатать на переменах. В шестом классе за успехи в учебе меня даже наградили похвальным листом с портретами Ленина и Сталина. В седьмом, правда, уже не дали. Из-за плохого поведения.

-- Слабо представляю вас, Иосиф Давыдович, дерущимся с пацанами или подкладывающим учителям кнопки на стул...

-- В тот момент я безответно влюбился в Людочку Литвинову, девочку из параллельного класса, и страшно страдал из-за своей бесталанности -- не писал стихов, не рисовал, не ставил спортивных рекордов... Никак не мог обратить на себя внимание Люды и решился на отчаянный шаг. Вылез из окна на втором этаже школы, с риском сорваться вниз и разбиться пробрался, балансируя на карнизе, мимо учительской до окон класса, в котором занималась моя пассия. Во время урока вдруг возник в проеме... Эффект превзошел ожидания! Жаль, трюк оценила не только Людочка, но и учителя...

Затем в книге Мухтара Ауэзова "Путь Абая" вычитал стихи, которые запомнил на всю жизнь, так они мне понравились. Аккуратненько переписал четверостишье на листок и через пацанов передал Люде.

"Я увидел тебя на другом берегу.

Сделай лодкой свою золотую серьгу

И меня переправь... А не можешь -- прости.

Мне милее тебя никогда не найти"...

-- Дама сердца знала, кто автор?

-- Она была в курсе, что записка от меня...

-- Это же плагиат, Иосиф Давыдович!

-- А я и не отпираюсь: да, стырил чужие строки, присвоил. Хорошо, хоть стихи красивые... Правда, Людочка долго еще потом не подпускала меня, не позволяя даже провожать домой после уроков. А я все равно шел сзади... Только много позже получил разрешение на поцелуй в щечку. Помню, дрожал, как осиновый лист...

Первая любовь редко перерастает во что-то серьезное, хотя и остается в памяти навсегда. Вскоре я поступил в техникум, и наши дороги с Людочкой постепенно разошлись...

"C первой получки купил маме подарок -- лаковый ридикюль, положил в него рубль и записку со словами благодарности"
-- А чем все-таки вас привлек горный?

-- Я ведь рассказывал, как трудно мы жили. Хотел хоть чем-то помочь родителям, поскорее стать взрослым и самостоятельным, а в техникуме платили хорошую стипендию -- 24 рубля. Когда через несколько лет поступил в институт Гнесиных, там студентам полагалось всего 18 рублей в месяц... Словом, с первой же "горной" получки купил маме подарок -- лаковый ридикюль. Положил в него рубль и записку со словами благодарности. Мама до самой смерти хранила и сумочку эту, и денежку... А вот история, как вручал подарок, заслуживает отдельного описания. В техникум, где учились люди, прошедшие войну, демобилизованные из армии, я попал желторотым пацаном, ну и быстро приобщился к жизненным порокам... После первой стипендии меня окружили сокурсники, взрослые мужики, и популярно объяснили, что традицию нарушать не годится, полученное положено обмыть. Пошли все вместе в забегаловку на углу Бородинской и проспекта Маркса. А я до того, может, лишь пару раз спиртное и пробовал: приятель из обеспеченной семьи как-то приглашал в кафе и угощал портвейном "777". У меня на такие глупости денег отродясь не было, говорю же: мы бедствовали. Максимум, что себе позволял, -- угостить девушку газировкой с сиропом... Короче говоря, пришли с сокурсниками в ближайшую кафешку, заказали по порции котлет с макаронами и взяли много водки. Как в анекдоте: "А что вы, извините, кушать будете?" -- "Вот ее, родимую, и будем кушать..."

Самый старший в нашей компании, фронтовик по фамилии Санжара налил каждому по полному 250-граммовому стакану и сказал: "Ну шо, хлопцы? Жахнем за першу стипендию?" Я подумал, что горилка, наверное, не слишком отличается от портвейна, как-нибудь справлюсь... Не показывать же слабину при мужиках? Было горько, противно, но выпил все, до капли. Это последнее, что помню. Вырубился моментально, рухнул лицом в макароны. Дальнейшее знаю по рассказам. Шахтеры есть шахтеры, своих в беде не бросают. Аккуратно отложили меня в сторону, допили и доели, что оставалось на столе, потом погрузили в трамвай, на руках донесли до дома и сдали бесчувственное тело родителям. В себя я пришел от ударов веником, которым мама лупила меня почем зря. С трудом разлепил глаза, попытался что-то сказать в оправдание, залепетал о подарке, о ридикюле. "Щас будет тебе подарок, пьяница проклятый!" Мать спуску нам не давала, жутко строгая была. Словом, пришлось спасаться бегством...

-- Что еще, кроме первой любви и первого стакана горилки, впервые случилось в Днепропетровске с вами, Иосиф Давыдович?

-- Только скабрезностями интересуетесь? Тут произошло мое соблазнение.

-- Вы или вас?

-- Конечно, я. Очень хотел испытать то, о чем все вокруг столько говорили. И вот, наконец, в густой зеленой траве это произошло... Слава Богу, партнерша оказалась несколько опытнее меня, все-таки была уже старшеклассницей.

-- А вы, извините, в каком классе учились?

-- В седьмом.

-- Значит, в пионерском возрасте стартовали?

-- Какие пионеры? Мне пятнадцатый год шел, а у нас, у евреев, мужчиной становятся в тринадцать.

-- Это как?

-- Существует специальный обряд. Девочек, кстати, посвящают в женщины еще раньше, в двенадцать лет...

Словом, в свои четырнадцать с хвостиком я выглядел значительно взрослее. Может, сказались занятия спортом? В техникуме я ведь увлекся боксом, выиграл первенство Днепропетровска среди юношей, а затем и чемпионат Украины...

-- Что помешало замахнуться на большее?

-- Жесткий кулак противника. Первые победы (а я выиграл шестнадцать поединков из семнадцати, один раз уступив по очкам) вскружили голову. Вдруг расхрабрился без меры и, не подумав, согласился на бой с соперником, который был легче по весу, но обладал гораздо большим опытом, имел первый взрослый разряд... Восемнадцатый бой закончился для меня нокаутом и перечеркнул мою спортивную карьеру. К счастью. Иначе и дальше подставлял бы голову под удары...

-- Не тогда ли, после поражения на ринге, вы и закурили, Иосиф Давыдович, чтобы потом более полувека предаваться этой пагубной привычке?

-- Нет, первая папироска случилась значительно раньше. Без этого было никак нельзя. В техникуме все вокруг дымили, разве мыслимо не пристраститься? Но, кстати, батя быстро поймал меня с поличным. Помню, "стрельнул" у кого-то из приятелей дешевую сигаретку и спрятался во дворе дома в деревянном туалете. Отец, видимо, учуял запах дыма и неожиданно нагрянул. Я едва успел спрятать "бычок" в ладони. Батя внимательно посмотрел на меня, а потом с силой сжал мой кулак. Горящая сигарета обожгла кожу, я взвыл от боли и попробовал вырваться, но отец не отпустил. Спросил: "Так ты, сынок, хочешь курить? Прямо скажи, не ври, не воруй папироски и не прячься от меня". Я продолжал корчиться. Батя повторил вопрос. Пришлось признаться. Отец позвал маму и сказал ей, чтобы каждый день давала мне деньги на пачку папирос. Больше всего батя не любил, когда лгут и действуют исподтишка...

"Мы так и не смогли простить отцу предательства, того, что он бросил маму"
-- Правильно понимаю, что отцом называете с формальной точки зрения чужого вам по крови человека?

-- Мой родной отец, тот, чью фамилию ношу, не вернулся к нам с фронта. После контузии в 1943 году поехал на лечение в Москву и завел там другую семью. Мы, трое братьев, остались с мамой... Не хочу снова заводить разговор про то, как нам жилось, но, поверьте, было несладко. Мама после войны вышла замуж за фронтовика Моисея Рапопорта, потерявшего жену и растившего двух сыновей, родила ему дочку Гелочку. Так и возникла наша многодетная семья. Когда мои старшие братья женились, они брали фамилию супруги, не желая оставаться на всю жизнь Кобзонами. Мы так и не смогли простить отцу предательства, того, что он бросил маму. Вот и получилось, что старший брат стал Голубом, второй -- Галдиным, а потом подошла моя очередь жениться... Моисей Моисеевич Рапопорт, не просто заменивший нам родного отца, а ставший им таковым по сути, позвал меня для серьезного разговора, сказал: "Не вам, сынок, судить, что произошло между родителями много лет назад. Не заставляю тебя и братьев общаться с человеком, которого не любите, но в ваших жилах течет кровь Кобзона и хотя бы один из вас должен сохранить эту фамилию". Я не мог ослушаться, хотя долго потом еще хотел стать Рапопортом...

Моисей Моисеевич умер в 1970 году, и с тех пор, приезжая в Днепропетровск, всегда первым делом отправляюсь на кладбище, чтобы поклониться отцовской могиле. Батя ушел в шестьдесят пять, а мне уже на два года больше, и это кажется невероятным...

-- После 1956 года вы когда-нибудь день рождения здесь, в Днепропетровске, праздновали?

-- Нет, это впервые. Объяснение простое: 11 сентября всегда проводил в Москве на сцене, устраивал творческие вечера. Много лет назад умный человек сказал мне правильные слова о том, что день рождения надо воспринимать как день благодарения: тебя произвели на свет, подарили жизнь, скажи за это миру спасибо... И я говорил, давая концерт для тех, кто любит, помнит, ценит Кобзона. Но семь лет назад и в этой традиции поставил точку: в 1997 году отметил в "России" шестидесятилетний юбилей и объявил об окончании гастрольно-концертной деятельности. С тех пор участвую лишь в том, что на профессиональном сленге называется "сборниками", пою в дивертисментах. Поскольку необходимость выходить на сцену в день рождения отпала, появилась возможность уехать из Москвы, бежать от здравиц и тостов. С годами все меньше потребность выслушивать поток славословий в свой адрес. Медные трубы -- не для убеленных сединами. Впрочем, я не одинок в желании не устраивать из собственных именин шумное публичное действо. К примеру, Юрий Лужков тоже всегда старается улизнуть из Москвы. После шестидесятилетия ни один день рождения, который выпадает на 21 сентября, он не отмечал в столице. И в этом году планирует уехать в Марокко. Я, получается, сбежал гораздо ближе -- в соседнюю Украину.

-- Но спрятаться все равно не сумели. Вдогонку за вами полетели два самолета: один чартер с гостями из Киева, второй -- с друзьями и родными -- из Москвы.

-- Это оказалось полным сюрпризом! Стоял на сцене, пел для площади, пришедшей на концерт "Мы дети твои, Украина!", и вдруг ко мне начали подниматься друзья, которых совершенно не предполагал здесь увидеть. Заключительным аккордом стал выход Наташи и Андрея, дочки и сына. Меня трудно застать врасплох, но в тот миг онемел от неожиданности. До сих не понимаю, как отработал до конца свои номера.

-- А на кого вы сейчас работаете, Иосиф Давыдович?

-- Так обычно спрашивают на допросах: какой разведке служите?

-- Это ваш тур по городам и весям Украины, странным образом совпадающий с предвыборной президентской кампанией, навеял некоторые вопросы...

-- На пост украинского головы претендуют двадцать шесть кандидатов! Рекорд, достойный книги Гиннесса, хотя сомневаюсь, что им стоит гордиться... Понятно: реально победить на выборах рассчитывают от силы пять или шесть человек, остальные пошли за бесплатной рекламой, но я пою в поддержку не кандидатов, а моей родной Украины.

-- Ну зачем вы так, Иосиф Давыдович? Вроде бы разговаривали всерьез, без дураков...

-- Дайте досказать! Как любил повторять мой друг Лев Ошанин, не хотите слушать, не мешайте врать. Не собираюсь вешать лапшу, но и вы не передергивайте: никаких фамилий с трибун и сцен Кобзон не называл и не назовет, ни за кого публичной агитации не ведет. Мне запрещено это по закону как действующему российскому политику, депутату Государственной думы. Но никто не может помешать мне петь. Концерты "Мы дети твои, Украина!" -- культурная акция в чистом виде, в которой вместе с местными исполнителями принимают участие артисты, родившиеся и выросшие в Украине -- Наташа Королева, Лолита, Валерий Меладзе, Клара Новикова...

-- А как сюда затесались Александр Малинин и группа "Отпетые мошенники"? Эти похожи не на детей Украины, а на сыновей лейтенанта Шмидта...

-- Так и норовите обидеть артистов! Для вашего сведения: у Саши Малинина вышел диск с песнями на украинском языке. Замечательно, к слову, поет... Не скрываю, концертный тур с тем же названием я организовывал и в период предыдущей президентской предвыборной кампании. И тогда артисты ни за кого не агитировали, и нынешние выступления проходят под нейтральным лозунгом "Мы -- за будущее!" Поскольку мне отнюдь небезразлично, что происходит в Украине, на месяц отложил прочие дела и включился в тур. Поэтому снимаю ваш вопрос о том, на кого я работаю, как некорректный. Я почти шестьдесят лет на сцене, еще в 1946 году выступал в Кремле перед Сталиным, но вождями моя аудитория никогда не ограничивалась. Она значительно шире, даже в границах СНГ давно не умещается. В этом моя сила, и сдавать позиции по-прежнему не намерен.

...В Москву из Запорожья, где был еще один концерт, мы вернулись в воскресенье в пять утра. Я сутки приходил в себя от днепровской прогулки, выдержанной в темпе марш-броска, а Кобзон уже вечером занялся привычным делом: сперва спел в "России" для лауреатов премии Артема Боровика, потом в консерватории поздравил с юбилеем Владимира Спивакова... Следующим утром Иосиф Давыдович снова улетел на Украину. Его там уже ждали.

21.09.2004 18-00