Холокост — не наказание, Всевышний — не садист

JewishNet

Где был Б-г во время Катастрофы? Стало ли еврейское государство своеобразной «компенсацией» за Холокост? Не спекулирует ли современный Израиль на событиях 70-летней давности? Об этом и многом другом — раввин Галицкой синагоги Киева Пинхас Розенфельд.

— Рав Пинхас, после Холокоста очень многие евреи (да и христиане) стали задаваться вопросом, а не умер ли Б-г в Освенциме?
Эли Визель в «Ночи» отвечает на него почти буквально. Помните, когда в лагере, наблюдая за агонией казненного немцами мальчика, кто-то из заключенных шепчет, мол, а где же Б-г, и ему, показывая на умирающего ребенка, отвечают: «Смотри, вот же он!». Как совместить веру в Б-га, в его завет со своим народом с трагедией Шоа?

— Многие почему-то считают, что Всевышний после Катастрофы нуждается в адвокате. Но вопрос о том, почему это произошло, — лишь часть другого, более сложного вопроса, — о справедливости в нашем мире, о том, почему праведник иногда страдает, а грешник благоденствует. Это одна из центральных проблем иудаизма, поднимаемая еще в Танахе и Талмуде. И как она решается? Когда Моше взывает к Б-гу, пытаясь понять, чем праведники заслужили ужасную судьбу, Всевышний отвечает ему очень странно: «Замолчи!». Молчите, стращает Он нас, а не то я превращу этот мир в воду…

Невозможно понять Холокост, что не освобождает нас от попыток это сделать. И Моше должен замолчать, потому что, лишь перестав говорить, он приблизится к постижению трагедии. Но это не интеллектуальное, а экзистенциальное переживание.

— Один известный раввин утверждает, что в «еврейской истории произошли два основных теологических события — Откровение на Синае и Откровение в Освенциме. Первое было откровение Божественного присутствия, второе — Божественного отсутствия».

— Именно как откровение это и должно восприниматься, а оно не передается словами — это непосредственное общение с Б-гом на абсолютно ином уровне. И так же, как Синайское откровение сделало евреев другим народом, так и откровение в Освенциме оставило свой отпечаток на нашем коллективном сознании. Переживший Холокост рав Амиталь, глава иешивы Ар-Эцион, писал, что не может после Катастрофы обращаться к Всевышнему с благодарностью. Но если бы я — человек с другим бэкграундом — решил вести себя по отношению к Б-гу подобным образом, думаю, рав Амиталь сказал бы: а при чем тут ты? Я, например, никогда не читаю лекцию о Холокосте тем, кто его пережил, — это их личный экзистенциальный диалог с Творцом и вмешиваться в него будет дурным тоном.

— Вы говорите о личном диалоге с Б-гом, но мы — как народ — ведем и общенациональный диалог со Всевышним. И — как народ — имеем право если не выставить Ему счет (хотя тот же Визель описывает суд над Творцом, устроенный тремя раввинами в концлагере), то хотя бы понять ЗА ЧТО? Отец может скрыть от детей свой лик, но надо понять, почему Он это делает, иначе урок не пойдет впрок...

— Рабби Моше-Хаим Луццато в XVIII веке пишет о тенденции в еврейской истории — всегда, когда народ возвращается в Эрец Исраэль, есть опасность истребления евреев. Объясняется это довольно сложно. Когда нет прямого общения Всевышнего с человечеством, то свет в наш мир проникает будто сквозь щели в окне. С началом Избавления одновременно закрываются окна и открываются ворота, и в этот момент — когда окна закрыты, а ворота еще не начали открываться, — часть еврейского народа может быть уничтожена. Так было при выходе из Египта, где мы потеряли 4/5 народа. Так было при возвращении из Вавилона (на это время приходятся события Пурима), когда над евреями нависла реальная угроза геноцида. Амалек постоянно нападает на евреев в пути. Почти триста лет назад Луццато предсказал, что эта ситуация повторится еще раз. Речь идет о переходной фазе, когда мир меняет свое «я» и у народа почва уходит из-под ног. В диаспоре евреи обладают неким статусом, в Эрец Исраэль — они уже свободный народ, а вот в дороге мы наиболее уязвимы. Кстати, и Виленский гаон говорил, что когда начнется процесс Избавления, необходимо как можно скорее перевести 600 000 человек в Эрец Исраэль, поскольку сам процесс очень опасен. И произнося это, вспоминают ученики, гаон плакал. Еще раньше, во времена Талмуда, один из величайших мудрецов признается, что не хочет жить во времена Машиаха, поскольку не готов вынести страдания еврейского народа, которые будут предшествовать его приходу. Для этого есть особый термин — хевлей Машиах — родовые муки, предшествующие приходу Машиаха.

— Тем не менее в Пурим нам удалось избежать Катастрофы. Почему?

— Потому что Мордехаю удалось собрать всех евреев воедино — о чем, собственно, просила его Эстер. В Пурим мы осознали себя единым народом с общей миссией.

— Это интересно, хотя объяснение причин Катастрофы ультраортодоксами более прямолинейно — мы наказаны за отход от Торы — мипней хатаэйну (это случилось из-за наших прегрешений). Иные раввины формулируют еще четче: за реформизм. Вряд ли можно найти концепцию, больше отталкивающую евреев (отнюдь не только атеистов) от иудаизма… Но даже приняв подобную точку зрения, сложно понять, почему были уничтожены именно традиционные общины Восточной Европы (более 80% ортодоксальных раввинов и учеников иешив не пережили Холокост), а не секуляризированные американские евреи...

— Даже с теологической точки зрения нельзя рассматривать Холокост в качестве наказания.

— Согласен, но если мы допускаем, что Б-г существует, то он не мог курить в сторонке, глядя, как уничтожают Его народ.

— Я бы сравнил Шоа со сходом лавины, от которой иногда можно укрыться, но это не значит, что те, кто не сумел это сделать, были за что-то наказаны. Так Всевышний сотворил этот мир — законы природы никто не отменял, и человек, падающий с десятого этажа, как правило, разбивается. При этом любое сопоставление Катастрофы с наказанием превращает Всевышнего в садиста или хозяина лавки, который, взглянув на записи в долговой книге, решает устроить должникам кровавую баню.

Концепция наказания вообще очень проблематична — одни считают, что Холокост — возмездие за недостаточно усердные молитвы, другие — за то, что не соблюдали кашрут, третьи — за приверженность сионизму, четвертые — за антисионизм, ведь целые хасидуты были уничтожены только потому, что ребе сказал, что все будет в порядке, — оставайтесь и ничего не бойтесь.

Что касается странной избирательности наказания, то ведь у христиан нет копирайта на идею страдания за грехи других — харедим тоже говорят об ответственности праведников за весь народ. Реформист, в их понимании, это несмышленый ребенок, и он не виноват, что съел свинину в Йом Кипур. А виноват ортодоксальный раввин — не доучивший, не досмотревший и т.п. Что же удивительного, если погиб именно раввин, а не тот самый реформист…

— Отношение к Холокосту современных харедим достаточно брутально. Например, треть этой общины не встает при звуках траурной сирены в День памяти. Буквально полгода назад молодые ортодоксы осквернили мемориал Яд ва-Шем, оставив издевательские граффити: «Спасибо Гитлеру за замечательный Холокост, организованный для нас. Только благодаря ему ООН дал нам государство». Но удивительно даже не это, а то, что провозглашение государства Израиль очень многими (в том числе и светскими евреями) тоже воспринимается как некая «компенсация» за Холокост, разве нет?

— Исторически эта позиция ничем не оправдана, ведь сионистское движение возникло за много лет до Холокоста.

— Но оно боролось бы за право на еврейское государство еще 50 лет, если бы не Холокост...

— В любом случае мы говорим о катализаторе, а не причине. В свое время один религиозный израильтянин написал книгу о смысле Холокоста, где проводил идею своеобразной награды (или возмещения) за Катастрофу в виде независимого еврейского государства. Книга была уже сверстана, и ее автор пришел к главе иешивы Мерказ а-Рав раву Цви Йехуде Куку за благословением. Благословения он, разумеется, не получил, а претензии рава Кука можно выразить одной фразой: Всевышнему не нужно уничтожать полтора миллиона еврейских детей, чтобы построить государство.

— Тем не менее влияние Холокоста сложно переоценить. Да и современные израильтяне постоянно сталкиваются с когнитивным диссонансом — будучи сильными и уверенными в себе «новыми» евреями, гражданами региональной сверхдержавы, чья военная мощь многократно превосходит вражеский потенциал, они пребывают в образе потенциальных жертв нового Холокоста.

— Эта двойственность очень присуща еврейскому народу, который, с одной стороны, часто стоит на грани истребления из этого мира, а с другой — делает все, чтобы за него зацепиться. И это не шизофрения.

— Не кажется ли вам, что вина за внедрение в общественное сознание причинно-следственной связи между Израилем и Катастрофой лежит и на израильских лидерах, к месту и не к месту запугивающих народ новым Холокостом? Это, с одной стороны, укрепляет веру в необходимость способного постоять за себя Израиля, но, с другой, создает впечатление политической эксплуатации величайшей трагедии. Преодолел ли Израиль травму Холокоста, не смотрит ли на мир сквозь колючую проволоку Освенцима? Или это просто попытка расшевелить утихающее чувство вины цивилизованного мира за свое поведение в годы Шоа?

— Да, это чувство порой эксплуатируется, и отношение к еврейскому народу сегодня во многом обусловлено событиями Холокоста. Есть интересный мидраш о том, как Эсав, который вообще-то ненавидел Яакова, однажды обнял брата, причем от всего сердца. Когда это произошло? Когда Яаков хромал и выглядел крайне несчастным — и Эсав, представлявший народы мира, его пожалел. Аналогия, по-моему, прозрачна.

— И потому сегодня израильтяне, с одной стороны, входят в образ хромого Яакова, чтобы их обняли, а с другой — ведут себя как вполне боеспособный Давид.

— Все верно, Яаков в конце концов становится Давидом — это обычное дело, когда ребенок, которого постоянно обижают, записывается в секцию бокса и начинает всех лупить. И с готовностью апеллирует к прошлому, объясняя, почему вынужден постоянно поддерживать форму.

— Не отдает ли спекуляцией сравнение иранской ядерной угрозы с потенциальным новым Холокостом?

— Всем более или менее понятно, что второго Холокоста в ближайшее время не будет. Но острие израильской контрпропаганды направлено на другой аспект проблемы. Не секрет, что когда евреев уничтожали в Европе, цивилизованный мир молчал. Не потому, что миру плевать на евреев, ему вообще на всех наплевать — на нас в том числе. Просто люди не верят в то, во что им верить не хочется, и гитлеровская риторика в свое время воспринималась исключительно как риторика. Используя эту психологическую особенность, президент Ирана сегодня убеждает всех, что Холокоста оказывается-то и не было… На этом фоне Израиль через аналогию с Катастрофой пытается пробудить историческую память — о том, что нет ничего невозможного, что если человек постоянно говорит об уничтожении кого-либо — возможно, именно это он и имеет в виду — и Гитлер это доказал. Так зачем давать шанс доказать это Ахмадинежаду?

К тому же не стоит забывать, что новое поколение на Западе пересматривает свое отношение к событиям Холокоста — для него это уже очень далекая история, к которой молодежь не имеет отношения. Я однажды проводил в Германии семинар для еврейских и нееврейских студентов на тему Холокоста и услышал от одного молодого немца, мол, мой дедушка служил в СС, и мне за него, конечно, стыдно, но лично я нормально отношусь к евреям — не хуже, чем к китайцам, так почему я должен испытывать вину за преступления деда? Я ответил тогда, что вины предка на этом парне нет, но как носитель немецкой культуры он ответственен за исправление проблемы, превратившей его деда в чудовище.

— Чем, на ваш взгляд, вызвана банализация Шоа, к которой приложили руку и харедим — взять хотя бы использование символов Холокоста на своих демонстрациях, призванных подчеркнуть, что к ортодоксам в Израиле относятся, как в концлагерях. Или желтые звезды религиозных сионистов, протестующих против эвакуации еврейских поселений из Иудеи и Самарии. Очень это отличается от вульгарных кампаний вроде «холокоста на тарелке», сравнений абортов с узаконенным Холокостом и т.п?

— Это обусловлено не столько отношением ортодоксального мира к Шоа, сколько особенностями современной социальной культуры — сегодня, чтобы тебя услышали, нужно крикнуть намного громче других. И символика Холокоста служит с этой точки зрения прекрасным раздражителем, тем более что харедим видят себя спасителями еврейского мира от новой Катастрофы, а для этого все средства хороши. Что касается поселенцев, нацепивших на своих детей желтые звезды в знак протеста, то я знаю этих людей — сегодня они говорят, что жалеют об этом. Изначально они хотели продемонстрировать, что депортация является целенаправленной антиеврейской акцией, но, столкнувшись с реакцией общества, поняли, что избрали неправильный метод.

— Рав Пинхас, какую роль Холокост играет в конструировании израильской идентичности, которая, как любая идентичность, должна строиться на праве и преемственности. По какому праву израильтяне живут на этой земле и чьими наследниками являются — маккавеев или жертв Холокоста? Впрочем, если бы современные израильские школьники действительно ощущали себя потомками жертв, то не кричали бы на спектакле о гетто в тель-авивском Камерном театре в сцене избиения одного из узников: «Дай ему еще», «Бей по голове!»

— Все дело в том, что израильские подростки уже не испытывают в отношении собственной идентичности того диссонанса, о котором мы говорили выше, но им его искусственно навязывают, не понимая, что экзистенциальное чувство нельзя привить, оно может быть только пережито. Когда-то государство Израиль строилось на основе этой двойственности — мы почти истреблены и сегодня сделаем все, чтобы удержаться в этом мире. Но человеку, не пережившему Холокост, этого не понять, поэтому и возникают такие реакции отторжения. Попытки выразить экзистенциальные вещи словами обречены на неудачу, и подростки воспринимают это как лицемерие.

Влияние Холокоста на конструирование израильской национальной идентичности так или иначе заканчивается. При этом надо понимать, что все случившееся как с человеком, так и с народом на том или ином этапе жизни накладывает определенный отпечаток. Шоа навсегда останется частью нашего национального «я», просто эта часть не будет главной составляющей израильской идентичности.

— Стало общим местом рассуждать об уроках Холокоста. Вы считаете, они еще не выучены?

— Я считаю, что Холокост никого ничему не может научить. Точнее, каждый «выучит» из него то, во что он и так верит. Гуманист сделает вывод, как важно быть гуманистом, религиозный — о незыблемости веры, сионист — о том, что нужно иметь свое государство, антисионист убедится, что мы наказаны за желание иметь свое государство, и каждый останется при своем.

Беседовал Михаил Гольд

22.01.2013 13-58