Леонид Гройсман: "Выезжая в Америку, в анкете я написал, что коммунист с января 1944 года (как только они меня впустили?"

Бульвара Гордона

Два десятилетия ни один артист не мог провести в Украине свой концерт без гастрольного удостоверения, подписанного моим собеседником, бывшим заместителем директора Укрконцерта, руководителем гастрольного отдела. Но уже 14 лет киевлянин Леонид Михайлович Гройсман живет за океаном — в штате Коннектикут. Туда, в Вест-Хартфорд, я и позвонила...

Гройсману 90 лет. По голосу и живости ума об этом никогда не догадаешься — отличная память, отменное чувство юмора... Хотя говорили мы о вещах совсем не веселых: о том, что все годы он не знал, будет ли работать следующим вечером...

«Родина-мать была для меня мачехой», — сетует Леонид Михайлович, называющий свою жизнь «историей преследования евреев». К счастью, Леонида Гройсмана не смыли волны антисемитизма — ни в 1952-м, ни раньше, ни позже. Ему удавалось занимать не громкие, но весьма ответственные посты, в последние годы перед эмиграцией руководил рекламной службой акционерного общества «Футбольный клуб «Динамо» (Киев)...

После войны он — тогда контролер Министерства государственного контроля УССР — сохранил для родной страны колоссальные ценности — историческое серебро и золото на миллионы рублей... «А кормит меня американское государство, — с горечью констатирует человек, разменявший десятый десяток. — Я бы никуда не уезжал. Тут все ишачат, как волы. У меня пятеро правнуков — конечно, они живут не так, как мы когда-то, но я бы свое время на нынешнее не променял... Между прочим, выезжая в Америку, в анкете я написал, что коммунист с января 1944 года (как только они меня впустили?). Мне значок полагается — надо будет на том свете у Брежнева потребовать»...

В 42-М КАРЬЕРИСТЫ В ПАРТИЮ НЕ ВСТУПАЛИ»
— Леонид Михайлович, сотрудник Госконтроля Гройсман наказывал нарушителей по всей строгости?

— Иногда это были дисциплинарные взыскания или штрафы, но порой доходило и до суда — за нарушение закона, присвоение денежных средств, вред, нанесенный государству, передавали дела в прокуратуру... С 1944 года по 1957-й я работал сначала в Наркомате, потом в Министерстве государственного контроля УССР.

— Звучит грозно, а что входило в ваши непосредственные обязанности?

— Проверка расходования денежных средств и материальных ценностей, а главное — выполнение постановлений Совнаркома (в дальнейшем — Совета Министров)...

Году в 1944-м пришлось проверять «Киевтехфильм» (позднее — Киевская студия научно-популярных фильмов. — Т. Ч.), а было мне тогда 24 года... Обнаружил там поддельные документы на миллионы рублей (рубли, правда, тогда были дешевые). Я ходил с этими бумагами по ночным улицам, но тогда никто никого не убивал за такие вещи...

Кстати, после визита контролеров в бухгалтерии произошел пожар — вряд ли случайный, и все оставшиеся документы сгорели... По этому делу к уголовной ответственности были привлечены несколько человек, в том числе директор студии — молодой парень (может, его втянули в махинации, не знаю)... До сих пор меня иногда это мучает. На суде он встал, заявил, что не виноват, и ...умер...

— Прямо в зале?

— Да... Наверное, не выдержало сердце — нескольких человек тогда приговорили к расстрелу... Но вас, наверное, такие вещи не интересуют?

— Вы должны были решать судьбы людей, а сами были так юны...

— К тому времени я уже прошел многое. В 1939-м преподавал историю ВКП(б) на годичных курсах подготовки учителей при Одесском областном отделе народного образования — через открытое окно заглядывали мальчишки и удивлялись: «Смотрите, какие старики сидят, а пацан их учит». Едва окончив университет, год отработал директором полной средней школы в Чуйском районе Фрунзенской области Киргизской ССР (к 1938-му всех пересажали — некому было руководить)... Потом ЦК комсомола Киргизии и КирТАСС — Киргизское отделение ТАСС. В общем, это долгая история — можно было бы написать целую повесть «Записки рядового коммуниста-еврея». Как меня терзали...

— Пятая графа не давала дышать?

— Увы, но я жил — наверное, потому, что был очень стойким. Выстоял... Никому не давал спуску — ни при каких обстоятельствах... Между прочим, я кандидат в члены партии с октября 1942 года. Думаю, вы не считаете, что все коммунисты были такими, как о них сейчас пишут? В 42-м карьеристы в партию не вступали...

Как я мечтал вернуться в родную Одессу! Говорили, что мое время еще не пришло. Потом я узнал о закрытом письме ЦК партии ВКП(б), рекомендующем не возвращать евреев на комсомольскую, партийную и советскую работу, «поскольку немцы оставили тяжелое наследие»...

Уезжая в Киев, первый секретарь ЦК комсомола Киргизии Леонид Андриенко забрал с собой и меня. Леонид Васильевич, окончивший свою деловую жизнь заведующим сельхозотделом ЦК КПУ, долгие годы был ответственным редактором «Сталинского племени» (позже эта газета называлась «Комсомольское знамя», «КоЗа», «Независимость». — Т. Ч.). Он поддерживал меня даже в страшном для всех евреев 1952 году...

Между прочим, это Андриенко впервые сказал мне о так называемом «Деле врачей-вредителей», которые обвинялись в том, что «были наймитами еврейско-сионистских организаций и замышляли отравить советских руководителей»...

— За год до этого, в 1952-м, на Лубянке были расстреляны 13 еврейских деятелей культуры, арестованных в 1948 году, — Перец Маркиш, Ицик Фефер, Давид Гофштейн... В их числе и чудный детский поэт Лев Квитко, на стихах которого выросло не одно поколение детей («Анна-Ванна, наш отряд хочет видеть поросят», «Откуда ты едешь, внучек Муня?», «Янкель, розочка моя»)... В октябре того же года Сталин разрешил применять к арестованным врачам меры физического воздействия, то есть пытки...

— ...Хотя в 1947-м, когда Лазаря Кагановича назначили первым секретарем ЦК КПУ, было такое ощущение, что эпоха избиения жидов закончилась...

Из досье «Бульвара Гордона»:


16 февраля 1949 года датировано специальное сообщение «МГБ УССР — руководству Украины и МГБ СССР о высказываниях представителей интеллигенции Киева в связи с началом антиеврейской кадровой чистки». Вот фрагмент этого документа с грифом «Совершенно секретно» за подписью министра государственной безопасности УССР генерал-лейтенанта Савченко: «В связи с роспуском антифашистского еврейского комитета в Москве, закрытием кабинета еврейской культуры при Академии наук УССР и арестами еврейских националистов продолжается обмен мнениями среди интеллигенции г. Киева.


Среди украинской интеллигенции по вопросу ареста еврейских националистов наиболее характерными реагированиями являются следующие... Поэт Малышко заявил, что эти аресты вызвали сильное волнение среди писателей-евреев. Он рассказал: «...Соседи видели в окно, как поэт Первомайский, узнав об аресте Гофштейна и особенно Фефера, хватался за голову и бился головой об стол в своей комнате. Затем наливал из бутылки водку и глушил ее стаканами: он, негодяй, боится за свою шкуру...».


«Я УВИДЕЛ 15 ЯЩИКОВ С ЦЕННОСТЯМИ, В КАЖДОМ ИЗ КОТОРЫХ МОЖНО БЫЛО ПОСЕЛИТЬ НА ВРЕМЕННОЕ ЖИТЕЛЬСТВО ПАРУ ЧЕЛОВЕК»

— Через год, когда я, уже работая в системе Госконтроля, какое-то время исполнял обязанности заболевшего главного контролера, в ЦК Компартии поступил сигнал, что в Киевском музее западного искусства (сейчас — Музее искусств имени Богдана и Варвары Ханенко) хранится огромная часть картин Дрезденской галереи... Москва и Ленинград не могли все проглотить — не хватало музейных площадей (потом эти экспонаты вернули немцам)...

Представляете, как из Германии вывозили имущество? В Дрездене шли бои, все вокруг полыхало, а солдатам было приказано выносить содержимое галереи. Картины валили в грузовики, под обстрелом везли к вагонам, как попало заталкивали — без упаковки, без учета — и отправляли в СССР...

— Вы думаете, с той неучтенки начинались многие коллекции будущих отечественных собирателей искусства?

— Не хочу утверждать — говорю только то, что знаю...

— С другой стороны, известно, что в период оккупации только из Киевского музея западного и восточного искусства в Германию вывезено около 25 тысяч экспонатов, в том числе картины Питера и Яна Брейгелей, Ван-Дейка, Веронезе, Пуссена... А Киевский музей русского искусства, также жертва фашистского грабежа, фигурировал в материалах Нюрнбергского процесса (среди утраченного — икона «Игоревской Богоматери», перед которой в 1147 году молился князь Игорь). Где все это ныне?

— Вопросы без ответов... Чуть позже я организовал проверку нескольких музеев Украины, а себе взял самый тяжелый объект — Киево-Печерскую лавру. (В 1917 году все лаврское имущество было объявлено достоянием народа, а сам монастырь вскоре закрыли и создали на его территории музейный городок. - Т. Ч.). Приступил один, без помощников (сейчас так бы раздули штаты, что этим занимались бы десятки людей), а специалистов, которые временно мне подчинялись, послал во Львов и Одессу. Всюду нашли нарушения, но то, что я увидел в Лавре, было просто чудовищным...

Уцелевшие после войны здания были в жутком состоянии, их занимали различные организации. На месте ныне восстановленного Успенского собора, где накануне войны находилась выставка церковной одежды, сплошь расшитой золотом, остался лишь фрагмент развороченной стены.

Сопровождающие разгребли землю между камнями и показали мне кусочки золотых нитей. Потом меня повели в трапезную. Я вошел в помещение — там стояло около 15 ящиков, в каждом из которых можно было поселить на временное жительство пару человек. Научная сотрудница музея — совсем старушка — потихоньку доставала из этих ящиков содержимое и заносила его описание в карточки...

— Наверное, там были и резные чаши, по краям которых выгравированы слова: «Набивая брюхо, помни о бедняках»?

— Когда я посмотрел на груды предметов, у меня волосы встали дыбом, а глаза полезли на затылок. Это были огромнейшие ценности: несколько тонн художественного серебра исторического значения, до 15 килограммов золотых изделий (в основном кресты и оклады икон, усыпанные редкими самоцветами и полудрагоценными камнями. Десятки, а может быть, и сотни тысяч жемчужин, в том числе умерших, черных (так я узнал, что жемчуг умирает)...

— Киево-Печерскую лавру не обходил вниманием ни один из государей — Петр I, Екатерина Великая, Николай II передавали в дар обители золотые кресты и лампады, усеянные алмазами обложки богослужебных книг... Вы ведь тогда не знали, откуда эти сокровища?

— Оказывается, когда Лавра готовилась к эвакуации (не хочу говорить «взрыву», потому что вы сразу спросите, кто взорвал собор, а у меня нет ответа)...

— ...не знают, если не темнят, до сих пор и историки, кем в 1941-м уничтожен Свято-Успенский собор — фашистами или советским подпольем...

— Немцы приближались к городу. Стало понятно, что ценности нужно спасти, — их свалили в ящики и вывезли из Киева. Долгие годы они хранились в Астрахани — в Госбанке (там были контейнеры не только из Киево-Печерской лавры, но и из Нежинского музея Гоголя). Оттуда добро передали в Госбанк Украины, там посмотрели, что на ящиках написано: «Киево-Печерская лавра»...

— И отфутболили, не глядя?

— Заглядывали ли они внутрь — сказать трудно.

В общем, я немедленно опечатал трапезную и поехал доложить о ЧП министру, тот с подготовленной мною докладной запиской отправился в ЦК партии. Сразу же вышло распоряжение Совмина о создании правительственной комиссии для учета этого имущества (в нее вошли работники Комитета культпросветучреждений Украины — тогда не было Министерства культуры Украины, оно было создано в первые дни после смерти Сталина).

В опечатанной трапезной сидели два представителя правительственной комиссии, я наблюдал за их работой.


«ДУША ВОЗРАСТА НЕ ИМЕЕТ, ОСОБЕННО КОГДА ВИДИТ МОЛОДЫХ И КРАСИВЫХ ДЕВУШЕК»

— А если бы, поддавшись искушению, они проглотили десяток жемчужин или изумруд?

— Мало ли что могло быть! Наверное, воровали, хотя в то время, мне кажется, меньше, чем сейчас.

— Боялись расстрела или просто совесть у людей была?

— Трудно сказать... Уверяю, что я не воровал. Между прочим, тогда и было принято первое решение о неотложных мерах по консервации Лавры.

— Вас отметили?

— Дали, кажется, 1000 рублей премии (зарплата у меня была 1200 целковых)... Кстати, акт проверки, наверное, сохранился в архивах. Я мог бы прилететь в Киев и найти его. Правда, я сейчас немного приболел.

— Простыли?

— Сердце... Мне 90 лет, девонька.

— Душа возраста не имеет...

— Не имеет, особенно когда видит молодых и красивых девушек...

— Говорят, на одном из киевских концертов в ответ на популярную райкинскую фразу: «Вот ты, к примеру, скажи, кто я такой?» из зала прозвучал оскорбительный антисемитский выкрик...

— В середине 60-х годов мы с главным администратором Укрконцерта (в эту организацию я попал после того, как в союзных республиках упразднили министерства госконтроля) Аркадием Арским, проводившим все предыдущие киевские концерты Райкина, отправились в Москву.

Аркадий Исаакович как раз гастролировал там со своим театром. Поселились в той же гостинице «Москва», что и Райкин, в назначенное время отправились в его номер. Великий актер и его супруга Руфь Марковна Иоффе приняли нас очень вежливо. К Арскому (мир праху его!) отнеслись с особой симпатией. Ведь Аркадий Сергеевич оказывал семейству множество личных услуг. Знаю, например, что он покупал Роме (домашнее имя Руфи Марковны. — Т. Ч.) на киевской послевоенной толкучке, которая была тогда на площади Победы, где сейчас здание цирка...

— ...что-то интимное?

— Чулки-«паутинки»...

Из досье «Бульвара Гордона»:

Аркадий Исаакович и его жена, прожившие более 50 лет в счастливом браке и воспитавшие двоих детей — дочь Екатерину и сына Константина, обожали друг друга. Райкин называл подругу жизни не иначе как Ромочкой или Ромашкой. Но в семье существовал свой «скелет в шкафу». В начале войны родители, эвакуировавшись из Ленинграда в Ташкент, отдали трехлетнюю Катю совершенно чужим людям — артистам Аркадию и Руфи Райкиным срочно нужно было ехать с гастролями на фронт. Поэтому, когда случайная женщина из местных предложила супругам позаботиться о девочке, те сразу согласились... Тетка малышку почти не кормила — ребенок запомнил, как собирал гнилые арбузные корки в грязном арыке. От смерти Катю спасла бабушка, приехавшая за ней в Ташкент. Позже, когда Катина тетя спросила у Руфи: «Как ты могла отдать своего ребенка первой встречной?», та ответила: «Дочка у меня могла быть еще, а Аркадия я потеряла бы навсегда»...

— Правда, что Райкин, любивший цитировать афоризм Станислава Ежи Леца «Только не надо путать музу легкого жанра с музой легкого поведения», в жизни был совсем не веселым человеком?

— Довольно-таки мрачным. Видимо, ему было жаль самого себя и весь наш народ. А Рома была общительной — нормальной доброжелательной женщиной. Конечно, мы приехали с подарками: взяли пару киевских тортов и украинский национальный напиток — горилку с перцем.

Райкин решительно заявил: «Не поеду в Киев, где я столкнулся с бешеным разгулом антисемитизма. В 1958 году, когда наша труппа гастролировала в Киевском театре оперетты, меня пригласили участвовать в концерте, посвященном 40-летию комсомола Украины. Я дал согласие, всем коллективом мы вышли на улицу и ждали транспорта. Только тогда нам сообщили, что нас исключили из утвержденной программы. У нас было просто траурное настроение...

На следующий день должно было состояться мое выступление по украинскому телевидению, но меня известили, что оно отменяется, потому что в это время будут транслировать какую-то официальную передачу. В названное время я включил телевизор — передавали концерт учащихся хореографического училища».

На этом киевские злоключения Аркадия Исааковича не закончились. На следующий день он сидел в кресле у дантиста, вошла дама в белом халате и обратилась к его врачу: «Как вам нравится этот Райкин?! Он потребовал от телевидения сумму, которую оно было не в состоянии ему заплатить!». Кроме того, артист незадолго до этих событий вернулся из Венгрии, где во время встреч с журналистами и зрителями не мог ответить на множество вопросов, которые касались вышедшей в Киеве брошюры «Иудаизм без прикрас» Трофима Кичко. «Меня спрашивали, — негодовал Райкин, — как в Советском Союзе могут допустить такую книжку, автор которой в годы войны сотрудничал с фашистами и был исключен из партии».

В общем, Райкин сказал: «Поеду в Киев, когда в ваших партийных органах появится хоть один инструктор-еврей». Я возразил: «Аркадий Исаакович, я ведь тоже еврей, а занимаю солидный пост...». — «Да перестаньте мне это говорить, думаете, я не понимаю разницу между положением даже инструктора райкома партии и вашим?!».

Это была моя первая неудачная встреча с Аркадием Исааковичем. Вторая состоялась в его ленинградской квартире, третья — в московской.

В Питере мы общались с Ромой, Райкин был в отлучке. Вернулся, заглянул минуты на три и бросил на ходу: «Не поеду в Киев еще и потому, что пустили слух, будто кто-то нашел в могиле моей матери тайник, через который я передаю деньги в Израиль».

Руфь Марковна жаловалась нам, что Аркадий Исаакович получал тогда то ли 400, то ли 600 рублей в месяц (при том, что средняя зарплата рабочего была 100 рублей), а гонорары за все его концертные выступления по закону поступали в кассу театра.

— Какой же смысл надрываться на гастролях?

— Тогда, конечно, люди были честнее, но, думаю, часть гонорара Райкину платили наличными. Это только мои предположения...

Кроме того, где вы видели артиста, который бы отказался от встречи со зрителями? Это такой допинг!

— Аркадия Исааковича часто приходилось уговаривать?

— Последний раз я уговаривал Райкина выступить в Киеве, придя в его ленинградский театр. Он сдался: «Хорошо, поеду, но при одном условии. Моя жена перенесла тяжелый инсульт (в 1975 году Руфь Марковна лишилась речи, у нее не действовала правая рука, она болела 15 лет и на два года пережила знаменитого мужа — все это время Райкин был к ней невероятно внимателен, чувствуя вину за то, что часто заставлял ее нервничать. - Т. Ч.). Врачи рекомендуют ей пожить в Конче-Заспе, где у вас правительственный санаторий. Обеспечьте, пожалуйста, две путевки — для нас с Ромой. И пусть с раннего утра до полуночи в моем полном распоряжении будет машина. Также прошу дать мне возможность работать в вашем дворце «Украина» два вечера подряд, а третий сделать выходным»...

Но чем заполнить такую махину в этот свободный вечер (в те годы за один концерт главная площадка республики должна была давать примерно семь тысяч рублей прибыли)?! Мне говорили: мол, с загрузкой дворца «Украина» вы ходите по канату над пропастью...

Вернувшись в Киев, я позвонил старшему референту отдела культуры Совета Министров УССР. Он сразу пошел к Петру Тронько, тогдашнему заместителю председателя Совмина по культуре. Через полчаса была дана команда: путевки обеспечить.

Но, увы, концерты Райкина все-таки сорвались — как раз тогда Министерство культуры Советского Союза издало приказ: запретить предоставлять местный транспорт гастролирующим артистам для их переездов к месту концертов. Звезды должны были пользоваться городским транспортом.


«ПУГАЧЕВА ЕЩЕ НЕ ИМЕЛА ПРАВА НА СОЛЬНИК, МОГЛА ПЕТЬ ТОЛЬКО КОНЦЕРТНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ, ЗА КОТОРОЕ ПОЛУЧАЛА АЖ... 27 РУБЛЕЙ»

— Леонид Михайлович, вы ведь организовывали первые сольные гастроли Аллы Пугачевой в Киеве?

— Конечно, я хотел, чтобы у нас выступила Пугачева, но ничего не получалось. В 1977 году, когда она еще пела в своем знаменитом черном балахоне, мне позвонил заместитель директора Харьковской филармонии и похвастался: «Пугачева у меня!».

Оказалось, что Алла Борисовна при всех ее талантах имела право спеть в Росконцерте только 60 норм в квартал (сольник — это три нормы, отделение — полторы, а участие в сборном концерте — норма). Представляете, только 20 сольных концертов за три месяца! Других фондов заработной платы Росконцерт предоставить не мог. Она за месяц делала свою норму и уезжала работать туда, где были фонды...

— Вы очень переживали?

— Откровенно говоря, я боялся этой операции — просто не верил, что сама Пугачева может работать в Харькове. Но получив телеграмму-подтверждение, положил ее в сейф и тут же приступил к организации киевских гастролей Аллы. Она должна была давать по два представления в день — билеты на все 10 концертов были распроданы мгновенно...

За неделю до начала гастролей я получил телеграмму: мол, к сожалению, Пугачева прибыть не может из-за занятости в съемках кинофильма («Женщина, которая поет». - Т. Ч.). Депеша поступила ко мне в четыре часа дня, а в девять вечера поезд уже тащил меня в Москву. На вокзале меня встретил один из тогдашних администраторов, имевший отношение к Алле Борисовне (весьма известный человек — это он привлекал ее к концертам на стадионах, но, увы, закончил свою жизнь в тюряге). Мы поехали на «Мосфильм»...

Алла Борисовна сидела в кресле — ее гримировали. Она начала деловую беседу, не оборачиваясь, видя меня только в зеркале. Я объяснил, что у меня бедственное положение, ведь билеты за 10 ее концертов я продал в кредит и теперь не смогу вернуть деньги (тогда уполномоченные раздавали билеты на предприятиях, а люди рассчитывались в день получки). 70 тысяч рублей тогда были огромными деньгами. Как сейчас семь миллионов, наверное...

Пугачева меня успокоила: «Концерты не отменяйте, просто скажите, что их переносят. В ближайшие два-три дня сообщу сроки» (кстати, она тогда еще не имела права на сольник, могла петь только концертное отделение — полторы ставки, за которые получала аж... 27 рублей).

Слово Алла сдержала — концерты Пугачевой состоялись в Киеве с огромным успехом. Никто не сдал ни единого билета!

22.01.2010 11-46