Реабилитирован посмертно...

Моисей Лоев

Недавно мне позвонил главный редактор "Форвертса".
- Мойшеле, - сказал он (он со мной на "ты" и зовет не Мойше, а Мойшеле), - почему ты мне не сказал, что был знаком с поэтом Гутянским и играл в Киевском еврейском театре кукол?
- А в чем дело?
- Да вот я в Интернете читаю об этом театре, там упоминаются обе ваши фамилии.
- Прочти мне, пожалуйста, эту статью, интересно.
И Школьник прочел.
- Да, - сказал я.
- Что - да? - спросил он.
- С одной стороны, приятно, а с другой - масса ошибок в такой короткой заметке.
- Какие ошибки?
Я стал перечислять.
Теперь уже он сказал: "Да" и тут же предложил написать для "Форвертса" - и о Гутянском, стихи которого он любит, и о Киевском еврейском кукольном театре, единственном в Советском Союзе.
Я согласился, потому что, как и Школьник, очень люблю поэзию Гутянского, его забавные стихи для детей, лирические и сатирические стихи, остроумные четверостишия, да и его самого - милейшего человека. Вот вам, читатели, для "затравки" одна из жемчужинок Гутянского.

- Цигелэ-мемекелэ.
Фарвос бисту аза бререлэ?
- Зол зайн а клэйнс, аби а шэйнс,
Ди маме от мих либ алцэйнс.

Уже после войны я этот стишок разучил со своей дочуркой Асенькой, а потом и с внучкой Светочкой, а вот научить правнучку Аннушку произносить этот стишок не смог, она полностью американизировалась, хотя и знает, какого она роду-племени. И на том, как говорится, спасибо.
...Биньомин Гутянский принадлежал к талантливой плеяде советских еврейских писателей 20 - 30-х годов; поэтическим творчеством, драматическими пробами и педагогической работой он занял заметное место в еврейской литературе. Родом Гутянский был из подольского села Глубочек, отец его столярничал. Умер он, когда сыну было всего-то три годика. Вырастила детей (четверых), воспитала и дала им образование мама. Окончив Бершадскую еврейскую частную школу, Биньомин в начале 20-х годов поступил в Киевский еврейский педагогический техникум. Там он подружился с группой студентов, которые позже, как и он, стали деятелями еврейской литературы. В техникуме они выпускали литературную стенгазету, в которой помещали свои первые произведения. В техникуме также был создан эстрадный коллектив "Мешулахес" ("Наваждение"), в программе которого звучали со сцены миниатюры на злобу дня, сочиненные теми же студентами. В те давние годы коллектив "озорников" был популярен у киевского еврейского зрителя. (Замечу, что одним из создателей коллектива был Мойше Гершензон, будущий автор известной комедии "Гершеле Острополер").
Окончив техникум, Гутянский поступил на математический факультет Киевского университета, а после его окончания стал учителем в одной из киевских еврейских школ. Преподавал математику, еврейскую литературу и язык. Стал печататься в еврейских периодических изданиях, а в 1930 году издал первую книжечку стихов для детей "Бривнтрегер" ("Почтальон"), за ней вторую - "Цип-цоп, земерл".
К кукольному театру Гутянский пришел не случайно. Помимо творчества для детей, он прекрасно переводил басни Крылова, да и его собственные оригинальные басни нравились читателям. А так как басни в то время пользовались успехом на сцене, Биньомин попытался написать комедию для кукольного театра. И не только написал, он ею в значительной мере дал толчок к созданию в Киеве еврейского театра кукол. Написанная им веселая народная комедия "Лейзер Дер бейзер" ("Сердитый Лазарь") очень понравилась всем, кто ее слушал (или видел, добавлю я, как ее разыгрывали ученики одной киевской еврейской школы под руководством автора), а вот по-настоящему поставить ее было негде.
И тогда Гутянский решил переписать ее на украинский язык и переписал, назвав "Про дида Варыводу, що не смиявся зроду", и прочитал ее коллективу Киевского украинского театра кукол. Актеры приняли ее с восторгом и готовы были начать работать над ней, но художественный руководитель театра незабвенный Георгий Павлович Сорока сказал: нет, ставить ее на украинском языке не имеет смысла, потеряется колорит, чисто еврейский юмор. Сорока заявил буквально следующее:
- Если и ставить эту изумительную комедию, то только на том языке, на котором она была написана вначале.
- Да, - возражали ему актеры - но ведь никто из нас еврейского языка не знает. Кто же будет играть?
- Те, - ответил Георгий Павлович, - кто этот язык знает. Создадим еврейскую студию при нашем театре...
И он ее создал, этот мастер сцены, фанатично влюбленный в кукольный театр.
Февральским днем 1937 года Сорока и Гутянский пришли в гости к нам, студентам еврейского отделения Киевского театрального института. Сперва они рассказали о будущей студии, затем Гутянский ознакомил нас со своей комедией, нет не ознакомил, а сыграл ее перед нами, как настоящий актер, вызвав дружный смех. Затем начался отбор будущих актеров театра. Из тех, кто пожелал работать в еврейском кукольном театре, отобрали шестерых: студента выпускного курса Яшу Мирсакова, студента второго курса Бориса Абрамова, меня и трех моих сокурсниц: Нину Пресайзен, Соню Шнайдерман и Любу Тарнавскую.
Работали мы под руководством Георгия Павловича, блестящего кукловода
и милейшего человека, который специально для этой постановки стал изучать идиш и еврейский фольклор. Меня он взял к себе ассистентом.
Гутянский присутствовал почти на всех репетициях. Он буквально разыгрывал перед нами каждый образ, вкладывал в постановку всю свою душу. И я должен сказать, что с каждой репетицией его пьеса нравилась нам все больше.
И действительно, это была по-настоящему народная комедия. Наряду со многими аксессуарами, присущими театру кукол вообще, в ней было много моментов, ходов, жестов и гримас - из еврейского народного театра, от пуримшпилей, еврейских бродячих актеров, от бадхенов (свадебных шутов). Главное действующее лицо пьесы - вечно сердитый дед Лейзер, которому
ничего не нужно.
- Сегодня праздник, - говорит Баба, желая его обрадовать.
- Не хочу никакого праздника, - отвечает ей старый Лейзер.
А когда она просит его хотя бы улыбнуться, он бурчит:
"Я не могу! Не хочу! Не знаю как!"
И тогда бабушка - веселая душа, всегда в хорошем настроении, готовая быть там, где веселятся и танцуют, - показывает рукой на ширму, над которой один за другим начинают появляться комедианты, паяцы, находчивый мальчишка Хаимкэ со своей собачкой, милиционер, аптекарь, - и все они пытаются развеселить старого Лейзера...
Не знаю, какие слова Гутянский нашел в украинском языке, чтобы, например, представить паяцев, но на идиш это звучало так:
1-й паяц. Их бин шминдер бен гец, а баримтер лец! Мегст ойсфорн ди велт ин дер брейт ун ин дер лэнг, гефинсту нит аза ви их фаршлепте кренк.
2-й паяц. Их бин ламце-дрица дер паяц, их кон авкен ви а унт, ун нявкен ви а кац, ун файфн ви а винт, ун кнакн ви а байч, ун редн францойзиш, ун шпрехен дайч...

Я в спектакле играл одного из паяцев, а также провизора
и до сих пор помню его монолог:

От из эр, от из эр, от из эр,
Герц-Лейб дер провизор,
А доктер, а йоктер,
А гешництер ун а гетоктер,
Мит а чипекл а ройтн,
...Их вэйс мэр фун а тойтн.

Все сцены в комедии были наполнены фольклорными мотивами, песнями, танцами, словесными дуэлями. Короче, это была настоящая народная игра со всеми атрибутами для развлечения зрителя, особенно молодого. Безусловно, этому способствовала режиссура Георгия Павловича Сороки, до удивления прекрасная и точная во всех отношениях, в частности во
всем, что касается "еврейского акцента", а также изобретательное художественное оформление и куклы Марголиной (которые по ее эскизам изготовила мастерица этого дела Максимович), да и музыка нашего педагога композитора И.Циниса была мастерски почерпнута из богатого еврейского музыкального фольклора. Удивление вызывала и наша игра: как это мы сумели за столь малый срок так здорово овладеть кукловождением, как добились, что в руках наших куклы казались живыми? А какой был темпо-ритм, какой накал в игре!
Премьера спектакля состоялась через три месяца. Она прошла с большим успехом и была высоко оценена прессой. Играли мы в школах, домах культуры, пионерских лагерях. Однажды в киевском пригороде Святошино выступали в детдоме перед испанскими детьми, которых в ту осень 1937 года привезли в Советский Союз. Переводил текст воспитатель Олевский, знавший идиш и испанский. Надо было видеть, как дети и воспитатели реагировали на реплики - смеялись и аплодировали. Были там и взрослые - бойцы республиканской гвардии, которые уже собирались вернуться в Испанию. Они плакали...
В декабре того же года мы принимали участие в Первом всесоюзном фестивале кукольных театров в Москве. Наш успех был необычайным. На спектакле присутствовало много иностранных корреспондентов (среди которых немало было знавших еврейский язык), потом в газетах появились их восторженные отзывы. Но больше всего нам был дорог добрый отзыв художественного руководителя Московского театра кукол Сергея Владимировича Образцова. Мы были на седьмом небе!
На протяжении полутора лет мы совмещали учебу в институте с работой в театре. Успели подготовить еше один спектакль - сказку поэта Мойше Пинчевского "Аист" (потом в московском Большом театре был поставлен балет по мотивам этой сказки). Но совмещать учебу с работой становилось все трудней. Хотя бы из-за того, что нужно было выезжать на гастроли (во время летних каникул мы гастролировали в Одессе и в Калининдорфском еврейском национальном районе). На наше место взяли группу молодых любителей театра, среди них - Броню Проничеву, одну из немногих еврейских женщин, которые впоследствии спаслись из Бабьего Яра.
Репертуар театра пополнялся. К спектаклям "Лейзер Дер бейзер" и "Аист" добавились еще три: "Шике Дер заике" Файвла Сито, "Зебрин Дровосек" Ицика Кипниса и еще одна пьеса Гутянского - "Буля".
Тут я должен заметить, что благодаря кукольному театру Гутянский стал не только более известным поэтом, но и нашел свое семейное счастье. Избранницей его стала Берта Корсунская, уже в ту пору известный литературовед, заведующая литературной частью украинского Театра кукол, которая постоянно искала новых авторов для своего театра. Они встретились в абонементном отделе библиотеки Академии наук. Ей тогда уже было известно, что он написал пьесу для театра кукол, и она захотела с ней познакомиться. С этого все у них началось.
Вскоре они поженились. Жили счастливо. Берта родила дочурку. Назвали Леночкой. Биньомин будто помолодел. Работал много и увлеченно. Помимо поэтического творчества, он сделал прекрасные переводы романа Сервантеса "Дон Кихот" и сказок в стихах Корнея Чуковского "Приключения Айболита" (назвав ее "Дер доктер ойстутвэй"). Составил литературную хрестоматию для начинающих изучать идиш и сборник избранных произведений для первоклассников, издал сборник избранных басен для детей и многое другое.
Когда началась война, Гутянского с семьей (вместе с другими семьями писателей) эвакуировали в Уфу, где находилось украинское правительство. Там он работал в украинском издательстве "Фронт и тыл". В 1944 году в московском издательстве "Дер эмес" вышел его антифашистский сатирический сборник "Залц ин ди ойгн" ("Соль в глаза").
По возвращении в Киев из эвакуации семье Гутянского предоставили жилье в Доме писателей на улице Ленина, 68, а вскоре они даже переселились в отдельную квартиру. Берта продолжала работать завлитом кукольного театра, писала и печатала литературоведческие статьи, а Гутянский сотрудничал с еврейскими периодическими изданиями, готовил к печати очередной сборник стихов, басен и миниатюр.
...А потом в СССР начался разгром еврейской культуры и литературы. Первым из живущих в Доме писателей арестовали выдающегося еврейского поэта Давида Гофштейна, затем писателя Ицика Кипниса.
А 6 июля 1949 года "взяли" беременную Берту: в пять часов утра раздался звонок в дверь, в комнату вошли трое мужчин, один из них предъявил ей ордер на арест, взял под руку и повел к машине. Двое остались делать обыск. Ее, по свидетельству дочерей, должны были расстрелять как изменницу родины, но счастливый случай (в ходе следствия поменяли одну обвинительную статью на другую) подарил ей еще тридцать лет жизни.
Берту сослали в северо-казахстанский город Кустанай, где она родила свою младшую дочурку, которую назвала Надеждой.
В то же июльское утро взяли и Гутянского, который лечился в туберкулезном санатории в пригороде Киева - Пуща-Водице. Поэт получил десять лет лагерей строгого режима.
После смерти Сталина писатели-лагерники стали возвращаться домой. В Дом писателей на улице Ленина вернулись Мотл Талалаевский, Рива Балясная, Герш Полянкер, Авраам Каган. Вернулась в свою квартиру семья Давида Гофштейна. Что касается Биньомина Гутянского, он, пройдя Соликамский лагерь, был в 1954 году по состоянию здоровья досрочно освобожден и умер через два года от туберкулеза в том же Кустанае, где жила Берта с дочками.
После смерти Гутянского Берта с детьми вернулась в Киев. А в 1956 году Гутянского, как и Гофштейна, как и многих других погибших еврейских писателей, реабилитировали посмертно.
Запомните его имя.

23.02.2004 15-53