Геннадий Хазанов: "Сцена - место для исповеди"

Правда.Ru

Почему-то всегда забываешь, что охотнее всего человечество смеется над чужим несчастьем. И о том, что комики вне сцены вовсе не весельчаки и балагуры, а просто люди, иногда грустные и мудрые, иногда уставшие. Геннадий Хазанов – сатирик, любимец публики и власти, народный артист России и руководитель Театра эстрады – в последнее время практически не выступает в своем жанре.На сцену Театра эстрады Геннадий Хазанов впервые попал в 58-м году в составе пионерской дружины, которую выпустили приветствовать правительственное совещание. Впечатлений от первого пребывания на подмостках своего будущего театра он не помнит – до этого юный пионер очутился в одном автобусе с канадскими хоккеистами и стал счастливым обладателем жвачки. Жвачка была мятная, очень красивая, в нарядном фантике и не шла ни в какое сравнение с выступлением перед ответственными товарищами и передовиками производства. Тем более что выступал он постоянно и в школе, и перед гостями, и в лагере, так что к сцене привык с малолетства.

Творческая биография будущего короля смеха всегда складывалась непросто: в театральные вузы абитуриента Хазанова принимать никак не хотели “из-за отсутствия юмора и темперамента”, а из училища циркового и эстрадного искусства едва не исключили с ярлыком антисоветчика и диссидента. Но ведь было и другое: бешеная популярность, признание сильных мира сего и любовь зрителей! И вдруг – пауза.

Да, Геннадий Хазанов один за другим ставит интересные и неординарные спектакли, работает в театре и кино, но практически не появляется перед зрителями в своем коронном жанре. И, честно говоря, периодически наблюдая на экране телевизора порой незатейливые, а порой откровенно пошлые попытки юмористов рассмешить население, иногда ловишь себя на мысли: куда делись мастера жанра? Их уход в другие сферы деятельности – случайность или осознанный выбор?

– Геннадий Викторович, вы не раз говорили, что застойные годы были лучшим временем для сатиры и планка так высоко не поднимется никогда. Это потому, что пришел другой зритель, который переварит все, что угодно, или есть другие причины?

– Зритель всегда брал то, что ему предлагают. Просто в силу ханжеского общества и декларированных высот ему предлагали Чайковского, Рахманинова и Прокофьева, про смерть которого, кстати, никто не узнал, потому что умер Сталин. А теперь предлагают другое – и тоже ничего. Никогда не надо делать из народа оракула и кричать, что у нас плохое телевидение, что нужно совсем другое. Это стоны интеллигенции, страдающей поджелудочной железой и дисфункцией печени. Просто сейчас, когда я выхожу на сцену – а это теперь так редко бывает в моем жанре, – я ощущаю всем организмом, что разговариваю на другом языке. Я произношу русские слова, состоящие из обычных букв, но от словосочетания рождается нечто такое, что между мной и зрительным залом порождает непонимание. И в этом виноват не зал. В этом виноват только я.

Недавно я включил телевизор и понял, что мне лично в очередной раз телевидение оказывает великую услугу. Меня сначала запрещали, не показывали, теперь я добровольный затворник.

– Это ваш выбор? Почему?

– Понимаете, если сейчас в соседней комнате будут сидеть проститутки и в этот момент вдруг вы войдете или пройдете мимо и увидите меня вместе с ними, вы наверняка подумаете обо мне не лучшим образом. Вроде того, что, если я там нахожусь вместе с ними, значит, что-то общее есть, если я, конечно, не заблудился. На сегодняшний день появление в одном пространстве с тем, что происходит в этом жанре, означает, что я попадаю в дерьмо автоматически.

– Сейчас искусство перестало быть мессией, оно стало развлекать?

– С моей точки зрения – да. И тому, кто захватил тот мессианский период, сегодня очень трудно. Это же нужно, чтобы хватило не только мозгов, но и внутреннего смирения! Надо понимать, где талант и личность, а где – лавры борца с режимом и больше ничего. Возьмите Театр на Таганке, в котором самое лучшее по знаку было сконцентрировано в том, что делал Высоцкий. Сейчас их спектакли смотреть просто невозможно. Это была разрешенная властью легальная оппозиция, которую специально держали, галочку ставили, пускай будут, пускай занимают эту нишу. Но ведь сцена – не арена и не стадион. Мне кажется, это место необходимо только для исповеди, больше ни для чего. И, может быть, сцена – единственный шанс успеть что-то такое сказать перед тем, как покинуть эту землю. А сейчас бывшие герои тех лет похожи на дом престарелых, в который собрали криминал.

– Наверное, уйти вовремя тоже искусство, и у нас этому пока не научились?

– Это зависит только от человека, и абсолютно неважно, у нас или у них… Когда-то Георгий Михайлович Вицин, мы с ним очень дружили, в ответ на мои уговоры играть в спектакле сказал: “Я люблю, чтобы тихо было”. Он был очень светлый человек, замечательный, и как-то очень тихо ушел. Но многие ведь пытаются бежать за временем, сил нет, ничто не держит, и есть в этой погоне за былым величием что-то очень суетное и небожеское.

– Но ведь мотивация может быть разная: надо обеспечивать семью, что-то оставить детям…

– Ну, знаете, такая мотивация у каждого есть. Тогда можно выйти на улицу, убить пару человек и сказать, что у меня дети маленькие, надо что-то им оставить.

– А вы ощущали себя легальной оппозицией?

– Конечно, но лавры диссидента меня никогда не привлекали. Более того, я считаю, что не дело искусства бороться с режимом. Я, как акын, что видел, то и говорил, а это не сходилось с официальной позицией. Тогда все, кто не рабы, должны были быть под пристальным вниманием. Неважно, правду они говорили или неправду, важно, что они говорили.

Не так давно Геннадий Хазанов объявил о смерти российской интеллигенции с кафедры Международного университета и дал довольно едкое определение бывшей прослойке общества: “В России интеллигент – это человек, у которого не сложилась судьба”. Вот только жаль, что из-за лимита времени мне так и не удалось спросить у Геннадия Викторовича: доволен ли он тем, как складывается его жизнь и судьба? “Да вы посмотрите где-нибудь в Интернете, наверняка найдете!” – подбодрил меня король сатиры и отправился в театр. Я посмотрела и – хвала коллегам по цеху! – нашла. Итак…

Мне 55 лет, у меня прелестная дочь, все понимающая жена и любимая работа. Меня спросили, доволен ли я своей жизнью. А что, собственно говоря, есть жизнь? Что ее наполняет, заставляет меня думать, чувствовать и двигаться?.. Жена… Мы вместе уже 30 лет. В последнее время редко видимся, но это не значит, что мы остыли друг к другу. Просто у нее свои дела, у меня свои, мы проверены временем, ясны и понятны друг другу, но от этой ясности не скучно. Эта ясность наполняет нас теплым спокойствием и дополнительной уверенностью в себе.

Дочь… Я привязан к ней больше, чем она думает. Стараюсь не мешать ей жить. Сама выбирала профессию балерины. Сама выходила замуж, сама разводилась… Пусть у нее будет свой путь, со своими ошибками. А насилие и давление ненавижу, сам натерпелся.

Дом… У меня их два. Один под Москвой, другой под Тель-Авивом. Первый люблю за то, что он окружен стыдливой русской природой. Второй появился в моей жизни после получения израильского гражданства – пусть будет.

Работа… Многие недоумевали, зачем я стал художественным руководителем театра. А зачем сыновья заботятся о матерях, которые их вырастили? За четыре года, что я в этой должности, устал объяснять зачем. Затем, что жизнь давно изменилась. И мы должны измениться вместе с ней. И мы меняемся, и зритель нам за это благодарен…

Многие считают меня одиноким человеком… Да, я одинок, но это не тоскливое одиночество. Это одиночество души, которая познала себя и несет за это ответственность. Не выношу глупости. Она причиняет мне физическую боль, жалит, как ядовитая змея. Зато я тоже жалю глупость. Возможно, поэтому меня считают неприятным типом. Пусть считают. Хотя иногда это мешает работать.

Какой дурацкий все-таки вопрос: доволен ли я жизнью? Это все равно что спросить, доволен ли я, что у меня две руки, две ноги… Как можно быть недовольным тем, что тебе дал Бог? Другое дело, если ты не умеешь этим распорядиться…

Вот такой он сегодня, Геннадий Хазанов. Человек, явно не стремящийся к борьбе за всеобщее счастье, но живущий в ладу с самим собой. Артист, променявший стадионы и телеэфир на Театр эстрады. И собеседник, с которым можно говорить о жизни, творчестве и судьбе. Даже тогда, когда совсем нет времени.

03.06.2003 12-59